Джеймс Бертрам - История розги
Существовали еще более ужасные инструменты, нежели упомянутый выше flagellum, а именно: длинные бичи или кнуты, в окончание которых вплетались металлические шарики, усеянные маленькими острыми иголками. Сечение рабов в древнем Риме производилось настолько часто, что остряки того времени наделяли несчастных прозвищем по роду полученного ими наказания; так, например, существовали bestiones, bucoedoe, verberonnes, flagriones и т. д.
Наказания, налагавшиеся на рабов, и тот ужас, который они внушали несчастным, служили очень часто темой, на которой охотно останавливался в своих комедиях Платон. Так, например, в его «Эгедике» один из рабов, являющийся в пьесе главным действующим лицом, увидел, что повелитель его в одно прекрасное утро обзавелся новой плетью, и из этого заключил, что господин открыл все его замыслы! Всевозможные телесные наказания служили для Платона неисчерпаемым источником для острот и шуток. В одной комедии раб в шутку обращается к другому невольнику и спрашивает его: сколь в нем весу, когда он висит нагишом, привязанный к балке, а к ногам его прикреплены стофунтовые тяжести? Необходимо заметить, что подобный груз привешивался к рабам постоянно во время наказания, чем имелось в виду, как мы уже упоминали выше, препятствовать им наносить своими ногами толчки экзекутору. В другом месте Платон делает намеки на ремни из коровьей кожи, из которых приготовлялись батоги, и советует рабам топтать их ногами; при этом Платон погружен в глубокое раздумье по поводу удивительного факта, заключающегося в том, что «мертвая скотина может наносить вред живому человеку».
Мы могли бы привести массу обычаев и привычек старого Рима, характеризовавших то могущественное положение, которое занимала в то время плеть или розга. Так, например, сечение и бичевание рабов получило такие права гражданства, что плеть или палка могли быть символом жизненного положения этих несчастных. Камерариус повествует об особенном обычае, существовавшем в течение довольно продолжительного промежутка времени и заключавшемся в том, что позади триумфатора, в его колеснице, стоял человек с плетью в руке. Это должно было означать, что судьба человека вообще крайне изменчива и что с величия славы можно опуститься до положения простого работника-невольника.
Для того чтобы высечь рабыню, вполне достаточным основанием у римлянки — по словам Ювенала — служил нос невольницы, который почему-то не нравился капризной госпоже; иными словами, говорит этот автор, стоило римлянке быть недовольной своей собственной внешностью, как за это расплачивалась ни в чем не повинная рабыня. У некоторых матрон существовало даже правило, в силу которого рабыни, занимаясь прической своей госпожи, должны были оставаться полуобнаженными, чтобы в случае малейшей погрешности, происшедшей вследствие незначительной неловкости, быть готовой к восприятию того количества ударов, которое заблагорассудится назначить пришедшей в негодование барыне. Эти прелестные фурии дошли в конце концов в своей жестокости до того, что в первом периоде империи их власть была до некоторой степени сокращена. Во время владычества императора Адриана некая дама была приговорена к пятилетней ссылке за то, что жестоко обращалась со своей рабыней. Если случалось так, что прислужницы разбивали стакан или во время варки портили какое-либо кушанье, то заранее могли рассчитывать на самую ужасную порку, которая нередко производилась в присутствии гостей, дабы их поразвлечь. И действительно, гости были крайне благодарны за доставленное им бесплатное зрелище. Ювенал, описывая настроение одной римлянки, недовольной своим мужем и поэтому обрушивающейся на рабов, выражается буквально следующим образом: «О, горе ее прислужницам! Горничные должны снять верхние платья свои, прислужник получает упреки за долгое отсутствие свое. Полосы кожаных ремней разрываются о спины некоторых рабынь, у некоторых потоками струится кровь под ударами плетей, у других — вследствие ударов батогами из пергамента».
С течением времени жестокость знатных римлянок по отношению к своим прислужницам достигла таких колоссальных размеров, что один из консулов выпустил даже особое по этому поводу постановление. Пятый канон этого любопытного документа гласит: «Если какая-либо дама, рассердившись на свою рабыню, бьет ее сама или заставляет наказывать других, и если наказанная умрет до истечения трех дней после экзекуции под влиянием перенесенных истязаний, то здесь сомнительно утверждать, что смерть наступила случайно или преднамеренно. Но если при следствии окажется наличность преднамеренности, то виновная госпожа должна подвергнуться ссылке на семилетний срок; в случае же недоказанности преднамеренности, срок ссылки сокращается до пяти лет».
Матроны, содержавшие большой штат прислуги, никогда не унижались до того, чтобы лично наказывать провинившихся рабынь. Но одна из знатных римлянок не побрезговала этим занятием, и за это Овидий насмехается над ней в следующих выражениях:
Я ненавижу ведьму, которая мучает свою прислугу,Колет иголками и причиняет боль острыми гвоздями,Вызывает кровь и слезы на глазах несчастной…И тот в душе проклинает ее, который отдал ей свою руку и сердце.
Для приведения экзекуции в исполнение содержались особые рабы, носившие название lorarii. Доставалась работа и официальным палачам, известным под именем carnifices. Особым благоволением для рабынь считалось быть наказанной рукой своей госпожи и повелительницы. Наиболее жестокой считалась порка тогда, когда она поручалась специально для этой цели назначенной женщине. Немедленно же после распоряжения матроны несчастная «преступница» схватывалась, привязывалась за собственные косы к косяку двери, столбу или колонне, и начиналась экзекуция, производившаяся по обнаженной спине либо скрученными веревками, либо плетью из воловьего хвоста, пока госпожа не произносила: «Довольно!» или «Иди!»
Но не только рабов и рабынь секли римляне и римлянки: они применяли это средство по временам и к тем любвеобильным юношам, которые имели дерзость заводить в доме их амурные интрижки. Наиболее излюбленным и подходящим нарядом для подобных приключений считалась верхняя одежда рабов, так называемый китель; в таком костюме каждый мужчина мог проникнуть в любой дом и незамеченным остаться там столько, сколько возможно. Но если случалось так, что хозяин дома примечал непрошенного гостя, или же если верная мужу жена сама рассказывала ему о дерзком посетителе, тогда последний рассматривался как бежавший от своего господина раб, проникший в чужой дом с преступными намерениями, и тут уж с ним обращались, как с настоящим рабом. Обстоятельства для отмщения были во всяком случае благоприятны, а если принять во внимание суровый темперамент древних римлян и их ревнивый нрав, то нетрудно, разумеется, предположить, что они не упускали столь подходящего случая. Кончалось дело тем, что какой-нибудь юный Дон-Жуан, возымевший намерение совратить с пути истинного жену ближнего своего, жестоко в этом раскаивался… Подобные экзекуции, как нетрудно догадаться, были для настоящих рабов огромным развлечением и составляли для них целое празднество.
