Дж. Уорд - Темный любовник
Роф вынудил их обоих наслаждаться неспеша. Когда Бет захотела оседлать его бедра, он перевернул ее на спину и доставлял ей удовольствие, хотя его собственное тело неистово жаждало облегчения. Он был таким нежным с нею, таким ласковым.
Наконец, Роф расположился меж ее разведенных бедер, сильные руки поддерживали над ней его тело. Его длинные темные волосы рассыпались вокруг нее, смешавшись с ее собственными.
— Мне жаль, что я не могу четко разглядеть твое лицо, — сказал он, хмурясь, будто стараясь сфокусировать глаза. — Хотя бы раз, я хотел бы…
Бет прижала ладони к его щекам, ощутив грубоватую щетину растущей бороды.
— Я скажу тебе, что бы ты прочел на моем лице, — прошептала она. — Я люблю тебя. Вот что бы ты увидел.
Роф закрыл глаза и улыбнулся. Эмоция преобразила его лицо. Он буквально просиял.
— Ах, лилан, ты делаешь меня безмерно счастливым.
Он поцеловал ее. И медленно вошел в ее тело. Заполнив ее, растянув, полностью объединив их, он замер. И заговорил сначала на своем языке, а затем — на ее.
Его «я люблю тебя, жена» заставило Бет лучезарно улыбнуться ему в ответ.
* * *Еще окончательно не проснувшись, Батч перевернулся в постели. Что-то было не так. Кровать оказалась не его. Эта была двуспалкой вместо привычной полуторной. И подушки были не его. Чересчур мягкие. Такое впечатление, будто его голова покоится на воздушном хлебце «Уондэ Брэд»[138]. Да и простыни тоже слишком уж хороши.
Но окончательно его догадки подтвердил раздавшийся неподалеку храп.
Нет, он определенно не дома.
Батч открыл глаза. Толстые портьеры полностью закрывали окна, но льющегося из ванной света вполне хватало, чтобы разглядеть некоторые детали обстановки. Вся чертова комната была отделана по высшему разряду. Антиквариат, картины, выпендрёжные обои.
Он глянул в ту сторону, откуда слышался храп. На такой же двуспальной кровати крепко спал мужчина: темная голова утопала в подушке, а простыни и одеяла были натянуты до подбородка.
Внезапно всё вернулось.
Вишес. Его новый приятель.
Собрат-болельщик «Ред Сокс». Жутко умный айтишник[139].
Долбанный вампир.
Батч приложил ладонь ко лбу. Как часто по утрам ему приходилось переворачиваться и расстраиваться, увидев, кто лежит рядом.
Но этот раз попал-таки на вершину треклятого хит-парада.
Как же они… А, точно. Они вырубились здесь после того, как прикончили Торовскую бутылку скотча.
Тор. Сокращенное от Тормент.
Боже, он даже их имена знает. Рейдж. Фёри. И тот парень, пугающий до усрачки, Зейдист.
Да уж, никаких вам Томов, Диков и Гарри среди вампирьего рода.
Не, серьезно, попробуйте представить себе какого-нибудь убийцу-кровососа по имени Говард? Юджин?
О, нет, Уолли, пожалуйста, не кусай мою…
Господи Иисусе, он окончательно спятил.
Сколько сейчас, интересно?
— Эй, коп, который час? — хрипловатым спросонья голосом поинтересовался Вишес.
Батч потянулся к ночному столику. Рядом с его часами лежала бейсболка «Ред Сокс», золотая зажигалка и черная водительская перчатка.
— Пять тридцать.
— Супер, — вампир перекатился на спину. — Не открывай портьеры еще часа два. Иначе я вспыхну, а мои братья бросят тебя гнить в мешке.
Батч улыбнулся. Вампиры там или нет, он понимал этих парней. Они говорили на одном с ним языке. Видели мир так же, как и он. Он чувствовал себя своим среди них.
И это было жутко до чертиков.
— Ты улыбаешься, — сказал Вишес.
— Откуда ты знаешь?
— Я чертовски хорошо улавливаю эмоции. Ты одна из тех раздражающе бодрых утренних пташек?
— Черт, нет. И сейчас не утро.
— Для меня утро, коп, — Вишес повернулся на бок и посмотрел на Батча. — Знаешь, а ты неплохо держался прошлой ночью. Не многие люди решились бы нарываться с Рейджем или мной. Тем более перед всеми братьями.
— Ой, только не надо этих нежностей, мы не встречаемся. — Однако ж, по правде говоря, Батч был вроде как тронут выказанным ему уважением.
Но затем Вишес прищурился. Почувствовать на себе мощь его интеллекта было сродни ощущению от струй песка, бьющих по голой коже с невероятной силой.
— Черт, да ты в смертники записался, — интонация не была вопросительной.
— Да, возможно, — произнес Батч. Он ждал вопроса «почему». И был удивлен, когда его не последовало.
— Как и все мы, — пробормотал Вишес. — Именно поэтому я не требую подробностей.
Некоторое время в комнате царила тишина.
Глаза Вишеса вновь сузились.
— Тебе не вернуться к своей прежней жизни, коп. Ты ведь это знаешь, верно? Ты слишком много видел, так что мы не сможем до конца вычистить твои воспоминания.
— Мне что, уже подыскивать себе гроб?
— Надеюсь, нет. Но решать не мне. Все зависит от тебя самого, — повисла пауза. — Тебя ведь не слишком многое держит дома, не так ли?
Батч уставился в потолок.
Когда этим утром братья разрешили ему проверить автоответчик, на нем оказалось всего одно сообщение. Капитан пригласил его зайти за результатами внутреннего расследования.
О, да, можно подумать, ему так нужна эта встреча. Он чертовски хорошо знал, каков будет итог. Его уволят, сделав из него жертвенного агнца во имя борьбы с образом «полицейской жестокости». Или же переведут на подножный корм, засадив перебирать бумажки.
Что же до его семьи? Ма и Па, благослови их Бог, до сих пор живут в своем городском доме в Саути в окружении выживших сыновей и дочерей, которых так сильно любят. И, несмотря на носимый по сей день траур по Дженни, они оба счастливы на пенсии. А братья и сестры Батча столь заняты, заводя детей, растя детей и размышляя, не обзавестись ли им еще парочкой детей, что все их время безраздельно отдано семейным обязанностям. В клане О’Нилов Батч был лишь сноской внизу страницы. «Темный, Тот, Кто Не Смог Породить Потомства».
Друзья? Хосе был единственным, кого он с натяжкой мог назвать таковым. Эбби же даже подругой ему не была, так, всего лишь трах время от времени.
А после вчерашней встречи с Мариссой он потерял всякий интерес к случайным связям.
Батч перевел взгляд на вампира.
— Неа, меня ничто не держит.
— Мне знакомо это чувство.
Вишес заворочался, будто пытаясь устроиться поудобнее. Лег на спину и положил мощную руку себе на лицо, накрывая глаза.
Разглядев в полутьме левую руку вампира, Батч нахмурился. Ее покрывали татуировки: множество замысловатых узоров бежали вниз к ладони и обвивались вокруг каждого пальца. Небось было охренеть как больно такое наколоть.
