Алекс Новиков - Английские эротические новеллы
— Вот это страсть! — тихо сказала Катрина, подобравшись поближе. — Наверное, Хелен ведьма и знает лошадиное слово! А меня это чудовище за попу укусило, и так больно!
Одними ласками и лизанием дело не закончилось. Монахиня, потеряв остатки стыда, встала на четвереньки.
— Вот это да, — прошептала Катрина, — кажется, пони только этого и ждал.
Огромный член вошел в женщину и начал быстро двигался. Конюшня наполнилась похотливыми стонами грешной монашки.
«И как ее не разорвет? — подумала Катрина. — Хорош наш ангелочек! Как говорил мой папа, в тихих девонширских болотах черти водятся!»
Животное храпело и ритмично двигалось, штурмуя тело похотливой монашки.
— Ох! Ах! — монахиня стонала.
— Уф! — фыркал пони и мотал головой.
— Нет! — Хелен громко вскрикнула и затряслась в судорогах, поджав свои длинные ножки в коленках под себя, обхватив их руками.
«Только подумать! Ей понравилось! — подумала Катрина. — Впрочем, пора мне прятаться. Если Хелен меня увидит, могут быть неприятности!»
Одевшись, монахиня ушла из конюшни. Катрина, немного подождав, вышла следом. В келье ее ждало полное разочарование: Линда выпила столько микстуры Авраама вместе со свежим пивом, что играть отказалась.
Всю ночь Катрине снились кошмары: отец то угрожал ремнем, то ставил перед собой на колени, то вдруг превращался в похотливого пони! К тому же Линда храпела, как матрос. Измученная Катрина заснула лишь под утро, после того, как честно поработала пальчиком со своим клитором.
Катрина не стала выдавать Хелен, но приключение в конюшне не прошло незамеченной для матушки Изольды. Преодолев всю свою скаредность, она купила для Морриса кобылку, но тот не хотел на нее даже смотреть!
— Ну, что за напасть такая? — сетовала матушка, и подвергла Хелен строгому допросу. На исповеди монашка признала, что уже давно живет с пони.
Правда всплыла наружу, и теперь Хелен должна была своим телом ответить за грех с помощью поста и покаяния.
— Знаешь, моя хорошая, древний царь Соломон сделал одно очень важное наблюдение: «розга и обличение дают мудрость». Он говорит нам о том, что монахиня имеет право знать, за что ее наказывают. Тебе надо объяснять, за что?
— Нет! — Хелен была готова понести суровое наказание за свой грех.
— Ты поможешь мне? — Линда, взяв в компанию Катрину, собралась нарезать прутьев для покаянного ритуала. — Ты ведь не участвовала пока в покаянной церемонии! Что поделаешь, мы грешим, мы и каемся!
— Вот смотри, — учила она девушку выбирать прутья, — надо резать гибкие и ровные, толщиной с мизинец у основания. Затем очищай от листьев и складывай в корзину!
— А сколько резать? — Катрина с ужасом подумала, что такие розги будут припасены и для ее тела.
— Magis melius[160]. Всегда надо иметь запас, — пояснила Линда, — мало ли, что… И вообще, прутья должны вылежаться в рассоле.
— Это чтоб больнее было? — Катрина вспомнила зуд, по три дня не проходившей после тонких школьных прутиков.
— Ну и для этого тоже! — Линда попробовала прут в воздухе. — Ведь она пробуждает ум, стимулирует память, ну и принуждает к покорности и смирению! По этому поводу Библия говорит: «На разумного сильнее действует выговор, нежели на глупого сто ударов» [Прит.17:10]. Так что Катрина, не забывай перечитывать Библию!
«Чует сердце мое, нарежут прутики и для моего тела! — Вздохнула Катрина. — За матушкой Изольдой, нашей настоятельницей — не залежится!»
Глава седьмая. Призрак девичьей башни
— Кар! — На этот раз ворон положил глаза на четки Катрины, молоденькой монашки.
Птица, много лет терроризирующая монастырь, обожала все блестящее. Четки Катрины ворону сразу понравились, и теперь надо было только улучить момент, когда она зазевается.
— Катрина, — раздался голос матушки настоятельницы, — ты приготовила корм цыплятам на ужин?
— Сейчас, матушка! — девушка отвернулась, и ворон, спланировав к оставленным без присмотра четкам, тут же унес их в башню.
— Нет! — девушка бросилась за вороном, но было уже поздно.
«Я проворонила матушкины четки! — душа Катрины сжалась в комок. — Теперь меня не просто высекут, а семь шкур спустят! Heu mihi peccatori![161]»
Ложиться под розги девушке совсем не хотелось. Только на прошлой неделе она помогала держать монашку, уличенную матушкой-настоятельницей в любовной связи с монастырским пони.
Расправа была очень жестокой. Молодую женщину заставили догола раздеться и лечь на скамью. Со стороны монашкам казалось, что распластанное тело ждет порки, шелеста разрезаемого прутом воздуха, хлестких обжигающих ударов. Матушка Изольда обожала эту привычную картину.
Мертвенно-серыми губами приговоренная шептала покаянные молитвы: «Gloria» и «Confiteor».[162] Они повторялись монашками перед поркой несколько раз, ибо так матушка Изольда добивалась очищения душ кающихся ото всех грехов.
Она провозглашала «Gloria», и монашки подхватывали: «Gloria in excelsis Deo» [ «Слава в вышних Богу!»]. В этот момент Катрине показалось, что небеса разверзаются над покаянной скамьей, и душа приговоренной устремляется к Богу. То, что порка в монастыре не имеет ничего общего с тем, что вытворяли с девочками в школе монахи-учителя, Катрина поняла сразу. Вместо тоненьких прутиков, связанных в пучок, оставляющих болезненные, но быстро проходящие следы, в монастыре использовались длинные ивовые прутья толщиной в мизинец, заранее вымоченные в соленой воде. Тут придерживанием за спину или зажатием головы между ног не обойтись. Приговоренную к покаянию, или привязывали, или крепко держали помощницы. Катрине пришлось сесть провинившейся на ноги, а Линда села на голову. Матушка-настоятельница произнесла короткую речь, обвинив монашку не столько в грехе, сколько в том, что развращенный пони теперь не смотрит на кобылок, и от этого монастырю прямой убыток: жеребята не будут рождаться, и призвала всех помолиться.
«Ее сейчас будут пороть!» — подумала Катрина, с шипением втягивая в себя воздух. Пятки приговоренной уперлись прямо в промежность Катрине.
От первого удара монашка застонала, а на теле вспухла и тут же опала красная полоса.
Матушка Изольда нанесла второй удар, в дюйме от предыдущего, и еще один, чуть ниже ягодиц. От щелчка кончика прута на нежном теле показалась кровь, а монашка отчаянно взвизгнула.
«Боже, нет ничего унизительнее публичного наказания, — подумала Катрина, — хуже будет, только если прутья возьмет мужчина!»
Порка была суровой. Монашка подпрыгивала, выгибалась дугой и пяткой давила в промежность Катрине так, что девушка умудрилась испытать к концу порки настоящий оргазм: горячая волна была такой сила, что она еле усидела на ногах кающейся грешница. Краем глаза она видела, что Линда, зажавшая между своих ног голову провинившейся, чувствует то же самое.
