Любимая игрушка Зверя (СИ) - Ангелос Валерия

Тук. Тук. Тук.

Что-то теплое заливает лицо. Одежду. Запах моря становится гораздо отчетливее. Накрывает горячей волной. Сшибает на песчаный берег.

Тук… Тук… Тук…

Бой камней не затихает. Наоборот. Звон стекла. Шепот осыпающихся осколков. Скрежет металла.

Тук… Тук…

Что-то кусает меня. Ошпаривает. Проникает в глубину. И еще раз. И снова. Царапает. Слегка. Почти не больно. Почти не ощутимо.

Тук…

Я чувствую, что не должен кричать. Нужно терпеть. Ждать. Просто немного подождать и все закончится. Все снова будет как раньше. Хорошо. Да, точно.

А пока – тишина.

Больше нет ни одного удара. Никаких камней. Нет и скрежета металла.

Рев мотоциклов. Дальше и дальше.

Тут – тихо. Очень. Очень, очень.

Нет ударов. Нет ничего. Никого.

Мама?..

Отец вытаскивает нас из горящей машины. Утягивает в сторону. Его руки жестокие. Жуткие. Одеревеневшие.

- Ник, - голос кажется чужим. – Никита.

Он обнимает меня. Так сильно, как никогда не обнимал. Ощупывает. Задирает футболку. Ищет что-то.

- Тебе нужно в больницу, - говорит. – Все будет хорошо.

Да, папа. Помню. Ты это уже обещал.

- Ма-ма, - не понимаю, почему мне так больно говорить, почему жжет правую руку и живот, а еще во рту странный вкус, непривычный. – Как мама?

Отец целует меня. Все лицо зацеловывает. Мешает рассмотреть дымящееся авто.

- Пап… там… папа…

- Что сынок?

Сзади. Чемодан. Багажник.

Стоп.

Нет никакого чемодана.

- Пап… пусти… мне надо туда…

- Куда?

- Обратно, - сглатываю. – В машину.

- Зачем?

- Там…

Взрыв.

Я не чувствую ничего. Ни удара в грудь. Ни боли, ни дрожи. Пусто. Везде пусто. Наше авто разлетается на куски. Горит.

Я даже закричать не могу. Голоса нет. Я не дышу.

Только по вискам бьет.

Кит. Кит. Кит.

Пальцы разжимаются. Железный солдат ударяется об асфальт, катится по дороге и замирает. Застывает. Мир утопает в крови.

+++

- Никита, твой отец…

- Облажался, - усмехаюсь, не разрешаю Ире договорить, беру ее за руку. – Надо идти, пока не стемнело. Я должен показать главное.

- Я просто хотела сказать, что…

- Что он не такой уж и ублюдок? – выволакиваю мою Иглу прочь из склепа. – И поступок героический. Вроде как. Ну да, он старался.

- Ник…

- Всю жизнь старался ради самого себя. Деньги, деньги. Еще больше денег. Он не спрашивал ни меня, ни мать. Нужно ли нам это? Его чертово бабло. Шел по трупам. И вот расплата.

- Никита…

- Он убил мою мать, - говорю твердо. – Он. Понимаешь? Раз уж влез во все это, должен был лучше за врагами следить. Нанять больше охраны. Заказать танки вместо машин. Дьявол. Не знаю. Не важно. Он не вывез. Не вытянул. Он не смог защитить самое дорогое. Ничего не смог. Потом отомстил всем. Конечно, умылся кровью тех уродов и весь город умыл. Никого не оставил живым. Но какая разница? Мать это не вернет. Поздно. Ничего не исправить. Не изменить. Он промахнулся. Его ошибка обошлась нам слишком дорого. И никакое гребаное бабло не закроет счет. Никогда.

Я тащу Иру дальше. В сгущающийся сумрак. Мимо могил.

Продолжаю молоть что-то про разные классы бронирования, про то, что не всякий тип выдержит высокое число попаданий, особенно прицельных, особенно из того вида оружия, которое применили.

Автомобиль изрешетили.

Я выжил чудом. Родился в рубашке. Бля, в бронежилете.

Три пули внутрь вошли, только жизненно важные органы не задели. Врачи подлатали. Зажило как на собаке.

А у матери шансов выжить не было. Никаких. Ни единого гребаного шанса. Она погибла, накрывая меня. Она стала моим щитом.

- Смотри, - опускаюсь перед небольшим надгробием, провожу по буквам, что выбиты на граните. – Я… как отец.

Виноват. Облажался. Круто. Крупно. По полной.

Я помог Коту забраться в багажник. Вместо чемодана. Я думал, потом у отца не будет другого выбора. Не выбросит же он мальчика по дороге. Не оставит.

Если бы я только… знал. Если бы хоть что-нибудь соображал.

Если бы Кот остался дома. Если бы…

Но я так хотел взять его на море. Научить плавать. Да просто поиграть на берегу было бы круто. И вообще свежий воздух полезен. Особенно, когда возникают проблемы в работе сердца.

Его сердце. Его кровь. Его жизнь.

Все это на моей совести.

И то, что я не знал, ничего не меняет. Никогда не искупит мою вину. Как смерти тех, кто эту бойню устроил, не искупят вину моего отца.

Мы повязаны этим. Намертво. Навсегда.

Отец спас Кота по просьбе матери. Разыскал, вырвал из ада, из наркоманского притона, где за ним никто не следил, где мальчик просто валялся на грязном полу, без сил, без воли шевельнуться. Его настоящая мама погибла от передоза. Папа был неизвестен. Кот голодал, не получал ни лекарств, ни ухода. Что его держало в мире – непонятно. Удача?

Удача, которую уничтожил я.

Отец помог Коту. А я его убил.

Скорее всего, он уже был мертв, когда прогремел взрыв. Столько очередей разрядили в автомобиль. И прикрыть его было некому.

Один. Совсем один.

Я за ним не вернулся. Не отвез его на море. Я ничего не сделал. Я оставил его там. В темном багажнике. Оставил и ушел. Трус. Слабак. Ничтожество.

Я видел Кота. Потом. Очень долго. Не помогали никакие психологи. Мать, отдавшую за меня жизнь, не видел. А Кота – да. Постоянно. Раз за разом.

И его тихий голос. Мама. Кит. Мама. Занимайся за меня. Тренируйся. Норматив сдавай. Играй. Живи.

- Мне было семь лет, - говорю. – Когда я впервые убил человека.

Дата рождения. Дата смерти. Полное имя. Фамилия. И чуть ниже в кавычках то самое «Кот».

- Никита, - обнимает меня, прижимается грудью к груди. – Ты не виноват.

Какая прекрасная ложь. Спасибо.

Ирина. Игла. Льдинка. Иголка.

Ира, скажи мне. Скажи только одно.

Чем я тебя заслужил? Когда?

Я же проклят.

Глава 47

Я четко вижу эту картину перед глазами: маленький светловолосый мальчик сжимает в ладони железного солдатика, стискивает настолько сильно, что резко очерченные грани фигуры впиваются в ладонь, режут плоть до крови, тонкие багровые ручейки струятся вниз, оплетают хрупкое детское запястье. Но все эти детали моментально смазываются, когда ты понимаешь жуткую суть. Ребёнок весь перепачкан кровью. От макушки до пят. Он пропитан этим, пронизан и прошит. Ничего не исправить. Никогда не изменить.

Никита прав. Но...

- Тебе нужно помириться с отцом, - все-таки решаюсь произнести я, когда мы вновь оказываемся в салоне автомобиля. - Да. Твой отец обладает тяжелым характером и воспринимает только своё собственное мнение, но он все равно остаётся родным и близким человеком. Если постараться, его тоже можно понять. Я уверена, он не ждал таких последствий. И если бы мог вообразить их, то не стал рисковать.

- Знаю, - холодно отрезает Ник, мотает головой, будто кошмар отгоняет. - Я тысячи раз прокручивал в голове тот день. Разбирал шаг за шагом. Думал, можно ли было действовать иначе, поменять ход событий. Но нет. Те, кто организовал нападение, все отлично продумали. Разделили конвой. Один автомобиль взорвали, второй отрезали доступ той красной машиной. Когда мотоциклы выехали на дорогу, охрана была мертва. Наш водитель пытался оказать сопротивление. Тогда я этого даже не заметил, узнал гораздо позже. Только любые попытки были бесполезны. Такой прицельный обстрел не выдержала бы никакая броня. На тот момент.

Он делает паузу, чтобы выровнять дыхание, и продолжает, явно стараясь сдерживать ярость:

- Отец поступил верно. Вышел к ним, попробовал переключить внимание на себя. Он так и не сказал мне, говорил ли им что-нибудь или молчал. Не моего ума это дело, - усмехается мрачно. – Отец был уверен, его убьют, а меня и мать не тронут. Очередной передел бизнеса. Женщина и ребенок не делали никакой погоды. Но это оказалась месть. Никак не захват власти. Это была та самая чужая месть, которую он должен был ждать или постараться предугадать, но упустил. Расплата за его грязные дела. У него решили отнять самое дорогое. Всю семью. Идиоты не понимали, насколько отцу наплевать на все вокруг. На все, кроме собственных интересов. Такому человеку и отомстить нельзя, потому что… он не человек. Автомат. Робот. Чувства давно заменила жажда наживы. Его нечем задеть. Он и на матери женился, как красивую игрушку в коллекцию купил. Хотя это не мешало ему путаться со всеми бабами подряд.