На поводу у сердца (СИ) - Майрон Тори

Нежно поглаживаю кончиками пальцев его правое плечо, нащупывая посветлевший след от ножевого ранения — Остин схлопотал его во время сотой по счёту попытки вызволить меня из бандитской тусовки. После неторопливо перебираюсь к продольному рубцу на рёбрах, заработанному в момент моей очередной вспышки агрессии, а едва заметное пятно на руке напоминает об ожоге второй степени, которым я наградила его несколько лет назад, нечаянно опрокинув на него чашку с кипятком.

Коротко усмехаюсь, осознавая, что тело Остина — это сущий сборник из моих косяков и проколов. Чудо, что он вообще умудрился остаться в живых, столько лет имея под боком такого первоклассного мастера влипать в неприятности, как я.

Но ничего… У Остина больше не появится шансов рисковать собой ради меня, ведь сегодня всё между нами закончится.

Я уже решила, как мне следует правильно поступить, чтобы полностью отгородить Остина от себя, тем самым обезопасив от Адама. И я сделаю это, собственноручно вырвав себе сердце из груди, потому что другого варианта уберечь его нет.

В центре солнечного сплетения неконтролируемо образуется чёрная воронка, постепенно поглощающая весь свет во мне, стоит лишь на миг подумать, что короткий эпизод нашего счастья близится к неминуемому финалу. И, наверное, именно осознание этой горькой истины и разжигает во мне острое желание ощутить его в себе ещё раз, даже невзирая на ноющую боль во всех мышцах после нашего с Остином несколькочасового ночного марафона.

Мне не хотелось тревожить его сон, ведь Рида сегодня ожидает долгая дорога, но, чёрт побери, я не могу больше устоять и придвигаюсь ближе, закидывая ногу на него. Любуюсь его прессом, поджарым, крепким телом, рисую пальцами извилистую линию по груди к пупку и возбуждаюсь ещё сильнее, достигая поросли тёмных волос, уходящей вниз, туда, где под простынёй прячется то, что мне жизненно необходимо.

Сонный стон срывается с губ Остина, когда моя рука ныряет под светлую ткань и начинает без смущения шалить там: ласкать, сжимать, поглаживать, даруя ему сладкое пробуждение. Следом припадаю губами к напрягшемся мышцам живота, продолжая медленно и нежно водить рукой по всей длине члена, зарабатывая ещё один его хриплый стон, что отдаётся мягким эхом в моей душе.

— Ты хочешь, чтобы я помер? — не размыкая век, выдыхает Остин.

Наоборот, я хочу, чтобы ты жил долго и счастливо, пусть даже меня не будет в твоей жизни.

— Хочу сказать тебе «доброе утро», — вместо тайных мыслей мурчу я, прикусывая кожу чуть ниже пупка, и глубоко вдыхаю тепло-сладкий запах его кожи, что будто ещё с детства забился в порах ароматом ягодных пирогов, делая Рида самого сладким, вкусным, сочным, как пироженко, которое так и просит себя слопать. Снова.

— Ты неугомонная, Ники, — хрипит он, когда я спускаюсь ниже, удобно умещаясь на его ногах, и вбираю в рот полностью пробудившейся орган так глубоко, насколько позволяют мои физиологические данные. — Но чёрт… это самое доброе утро в моей жизни.

О да-а-а, Остин, и моё тоже. Первое и последнее…

Не знаю, многие ли женщины дуреют от минета, но лично я для себя этой ночью открыла, что поистине схожу с ума, видя, как благодаря моим активным действиям ресницы Остина начинают подрагивать от удовольствия, дыхание превращается в частый, тяжёлый ритм, а руки сгребают простынь в кулаки. Ммм… а от звуков его сладких стонов я в мгновенье ока становлюсь такой мокрой, что влага начинает стекать по внутренней стороне бёдер, из-за чего уже через пару минут Остин, будто чувствуя крайнюю степень моего вожделения, вмиг стряхивает с себя всю сонливость и заваливает меня на спину, нависая сверху. Смотрит мне в глаза горящим похотью взором. Пристально. Изучающе. Подолгу. Словно пытается что-то понять для себя, тем самым заставляя меня изнемогать от томления.

— Хочу тебя. В себя. Сейчас. — В последний раз перед тем, как попрощаться. — Давай же. Я очень хочу, Остин, — жалобно блею я, намеренно дразня влажными складками головку его члена, и готовлюсь, что вот-вот он мощно ворвётся внутрь до упора, как делал это на протяжении всей ночи. Но Остин почему-то так не делает, а вместо сильного толчка, проникновенно глядя мне в глаза, до невыносимости медленно погружается внутрь, позволяя ощутить каждую напряжённую венку и оценить всю силу его возбуждения.

Меня окатывает тёплой волной новой гаммы ощущений, от которой я испускаю тихий стон ему в губы, что тут же накрывают мои, сплетая наши языки в том же размеренном, спокойном темпе, в каком Остин начинает двигаться во мне. Он полностью накрывает меня своим горячим телом, и я обхватываю его и руками, и ногами, изо всех сил пытаясь уничтожать все адские мысли о том, как когда-то, возможно, даже очень скоро, его так же будет обнимать другая девушка, пока мной будут ежедневно пользоваться, как приобретённой игрушкой из секс-шопа.

Не думай. Не думай. Не думай. Это слишком больно. Слишком мучительно.

И Остин, сам того не осознавая, невероятно помогает мне отвлечься. Его способность со мной не работает, но сейчас он вновь будто тонко чувствует мои эмоции: продолжая двигаться с опустошающей медлительностью, он начинает трепетно целовать меня в нос, лоб, каждое веко, щеки, снова возвращаясь к губам, словно знает, что сейчас слова утешения мне нисколько не помогут. Его нежность, давление тела и мерные раскачивания — именно это волшебное лекарство позволит мне ещё на несколько минут забыть обо всей жестокой реальности. И я несказанно благодарна ему за это, ведь я правда забываю, всецело концентрируясь на этом неповторимом моменте, в котором, как никогда прежде, переплетаются не только наши тела, но и души.

Нам обоим так хорошо, что совсем не хочется кончать. Хочется продлить этот процесс как можно дольше. Остановить время, замедлить, обмануть законы Вселенной. Приклеить себя к нему. Прокричать, чтобы никогда не смел меня выпускать из своих рук.

Но не имею права. Не могу позволить. Не в этой жизни. И не с ним.

Дыхание замирает, а сердце щемит от беспредельной любви и печали, когда ощущаю, как Остин крепче стискивает меня, помогая прочувствовать наше соединение ещё острее. Бёдра прижимаются к нему в инстинктивном движении, разгоняя всю кровь в теле до запредельных скоростей, отчего уже совсем скоро я не выдерживаю: вскрикиваю, смешивая в голосе всё противоречивые чувства, что сейчас безжалостно снедают меня, и тут же, до самой последней клеточки, превращаюсь в удовольствие.

Мощная дрожь зарождается в каждой застывшей от напряжения мышце, постепенно сменяясь сладостной истомой. Пока я всецело пребываю в объятиях последнего настоящего оргазма, я далеко не сразу понимаю, что Остин, выбравшись из лона, кончает одновременно со мной, неотрывно продолжая усыпать горячими поцелуями моё лицо и шею. И как только мне удаётся прийти в себя от ярких вспышек под веками, я делаю то же: целую всё, что только можно на любимом лице, зарываясь пальцами в растрёпанные волосы, давлю пятками на мужские ягодицы в желании прижать его к себе сильнее, и страстно обнимаю до шумного выдоха, до хруста костей, до взрывающегося в грудной клетке сердца, прикрывая глаза и мысленно заклиная:

Запомни этот момент, Николина. Сохрани его в памяти на всю свою жизнь, потому что это всё, что у тебя останется.

Потому что, подобное больше никогда не повторится.

Всё ещё пропитанная ароматом нашего бурного секса, я стою на кухне возле окна в майке Остина и в последний раз разглядываю удручающий вид Энглвуда, нервно постукивая пальцами по кружке. Мэгги всегда была страстной любительницей чаёв. У неё имелся аж целый шкафчик со всевозможными заварками, цветами и душистыми травами, о чудодействиях которых она постоянно рассказывала. Вспомнив слова бабушки о живительном запахе мелиссы, доставляющем радость в любое время года, и её антистрессовом эффекте, я смешала растение с листьями мяты и теперь глубоко вдыхаю пряный пар чая, наивно надеясь, что он меня успокоит.