Э. Джеймс - На пятьдесят оттенков темнее
Он ведет меня в кухонный угол и сажает на барный табурет, а сам идет к холодильнику. Я гляжу на часы: почти полдвенадцатого, а мне рано вставать на работу.
– Кристиан, я правда не голодная.
Он игнорирует мои заверения и рыщет в огромном холодильнике.
– Сыр? – спрашивает.
– Не в такой поздний час.
– Крендели?
– Из холодильника? Нет, – бурчу я.
Он с усмешкой поворачивается ко мне.
– Ты не любишь крендели?
– Не в двенадцатом часу ночи, Кристиан. Я пойду лягу в постель. А ты ройся хоть до утра в своем холодильнике. Я устала, день был слишком интересный. Такой, что хотелось бы его поскорее забыть. – Я слезаю с табурета, и он хмурит брови, но мне сейчас наплевать. Я хочу лечь – я страшно устала.
– Макароны с сыром? – Он держит в руке белый контейнер, закрытый фольгой, и с надеждой смотрит на меня.
– Ты любишь макароны с сыром? – спрашиваю я.
Он с энтузиазмом кивает, и я таю. Внезапно он кажется таким юным. Кто бы мог подумать? Кристиан Грей любит детскую еду.
– Хочешь? – спрашивает он. Я голодна и не могу устоять против макарон.
Я киваю и слабо улыбаюсь ему. От его ответной улыбки захватывает дух. Он снимает с контейнера фольгу и ставит его в микроволновку. Я снова сажусь на табурет и смотрю, как красавец по имени мистер Кристиан Грей – мужчина, который хочет взять меня в жены, – легко и грациозно движется по кухне.
– Так ты умеешь пользоваться микроволновкой? – ласково дразню его я.
– Если еда упакована, я обычно с ней справляюсь. У меня проблемы с настоящими продуктами.
Мне не верится, что это тот же самый человек, который полчаса назад стоял передо мной на коленях. Сейчас он такой, как обычно, – энергичный и деловой. Он ставит на стойку тарелки, кладет столовые приборы и салфетки.
– Очень поздно, – бурчу я.
– Не ходи завтра на работу.
– Мне надо там быть. Завтра мой босс отправляется в Нью-Йорк.
Кристиан хмурится.
– Ты хочешь поехать туда в эти выходные?
– Я смотрела прогноз погоды; похоже, там будут дожди, – говорю я, качая головой.
– А что ты хочешь делать?
Микроволновка писком извещает, что наш ужин разогрет.
– Сейчас я просто хочу прожить спокойно завтрашний день. Вся эта суета… утомительна.
Кристиан игнорирует мое недовольство.
Он ставит белый контейнер между нашими тарелками и садится рядом со мной. Сейчас он о чем-то глубоко задумался. Я раскладываю макароны по тарелкам. У меня текут слюнки от их аппетитного аромата. Я проголодалась.
– Прости, что так получилось с Лейлой, – бормочет он.
– Почему ты извиняешься? – М-м, на вкус макароны тоже замечательные. Мой желудок благодарно урчит.
– Представляю, какой это был для тебя шок, когда ты увидела ее в своей квартире. А ведь Тейлор проверял ее перед этим. Он очень огорчен.
– Я не виню Тейлора.
– Я тоже. Он искал тебя весь вечер.
– Правда? Почему?
– Я не знал, где ты. Ведь ты оставила сумочку и телефон в машине. Я не мог тебя отыскать. Где ты была? – спрашивает он. Его голос звучит ласково, но в словах слышится некий зловещий подтекст.
– Мы с Итаном пошли в бар на другой стороне улицы. Оттуда я наблюдала за происходящим.
– Понятно. – Атмосфера между нами чуть переменилась. Веселье пропало.
«Ну что ж… в эту игру могут играть двое. Теперь получай ответный удар, Грей».
– Так что же ты делал с Лейлой в квартире? – спрашиваю я как можно небрежнее. Я хочу удовлетворить жгучее любопытство, но заранее боюсь ответа.
Я гляжу на него, а он застывает с вилкой в руке. Нет, это не к добру…
– Ты действительно хочешь это знать?
В моем животе скручивается тугой ком; аппетита как не бывало.
– Да, – шепчу я. «Правда? В самом деле?» Мое подсознание швыряет на пол пустую бутылку джина и садится в кресле, с ужасом глядя на меня.
Кристиан колеблется. Его губы сжаты в тонкую линию.
– Мы говорили, и я искупал ее. – Его голос звучит хрипло; я ничего не спрашиваю, и он быстро продолжает: – И я одел ее в твою одежду. Надеюсь, ты не возражаешь. Но она была такая грязная.
Черт побери… Он мыл ее?
Этого еще не хватало. Я взвинчиваю себя, глядя на несъеденные макароны. Теперь меня тошнит от их вида.
«Постарайся отнестись к этому разумно», – убеждает меня подсознание. Трезвая, интеллектуальная часть моего мозга знает, что он сделал это просто потому, что она была грязная. Но разумно отнестись к этому трудно. Мое хрупкое, ревнивое «я» не в силах это перенести.
Внезапно мне хочется плакать – не лить, как порядочная леди, слезы, которые красиво текут по щекам, а выть на луну. Я тяжело вздыхаю, чтобы подавить в себе это желание, но в моей глотке сейчас сухо и неприятно от непролитых слез и рыданий.
– Это было все, что я мог сделать, Ана, – мягко говорит он.
– Ты все-таки испытываешь к ней что-то?
– Нет! – говорит он в ужасе и закрывает глаза; на его лице я вижу страдание. Я отворачиваюсь, снова гляжу на тошнотворную еду. На него я смотреть не могу.
– Тяжело видеть ее такую – сломленную, не похожую на себя. Я забочусь о ней, как один человек о другом. – Он дергает плечами, словно сбрасывая неприятные воспоминания.
Господи, он ждет от меня сочувствия?
– Ана, посмотри на меня.
Я не могу. Я знаю, что если подниму на него взгляд, то расплачусь. Для меня всего этого слишком много, чтобы переварить. Я кажусь себе переполненной цистерной с бензином. Места больше нет ни для чего. Я просто не могу воспринять ничего нового. Я сдетонирую и взорвусь, и это будет отвратительно. Господи!
Кристиан проявляет заботу о своей экс-сабе таким интимным образом. В моем мозгу вспыхивает картинка: он моет ее, черт побери, голую. Жесткая, болезненная судорога пробегает по моему телу.
– Ана.
– Что?
– Не надо. Это ничего не значит. Я как будто ухаживал за ребенком, за бедным, больным ребенком.
Что он знает об уходе за ребенком? Это не ребенок, а женщина, с которой у него была вполне даже реальная извращенная сексуальная связь.
Как это больно… Чтобы успокоиться, я дышу полной грудью. Или, может, он имел в виду себя. Это он – больной ребенок? Тут уже мне понятнее… или, может, совсем непонятно. Ох, как все сложно… Я смертельно устала, мне надо лечь.
– Ана?
Я встаю, несу тарелку к раковине и счищаю ее содержимое в ведро.
– Ана, пожалуйста.
Я резко поворачиваюсь к нему.
– Перестань, Кристиан! Что ты заладил «Ана, пожалуйста»? – кричу я на него, и у меня по лицу снова текут слезы. – Сегодня я наглоталась достаточно всего этого дерьма. Я иду спать. Я устала, телом и душой. Оставь меня в покое.
Я почти бегу в спальню, несу с собой воспоминание об испуганных серых глазах. Приятно сознавать, что я способна его пугать. В считаные секунды стягиваю с себя одежду и, порывшись в его ящиках, вытаскиваю одну из его маек и направляюсь в ванную.
