Капкан (СИ) - Анкай Виктория
*43*
Время лечит…
Сколько?! Сколько должно пройти, чтобы хоть немного угомонились внутренние демоны, чтобы вылились все слёзы, чтобы сердце перестало стыдливо дрожать и забилось в полную силу? Чтобы не думать о происходящем двадцать четыре на семь, чтобы не забивать до отказа пепельницу окурками за час, чтобы снова ощущать жажду или голод, чтобы иметь силы улыбнуться собственному сыну, чтобы сделать полноценный вдох и не чувствовать мерзостного затхлого смрада…
Сначала я давала себе неделю, потом две. Потом месяц…
Ничего не изменилось.
Заледенели чувства, угомонились буря в душе, погасли эмоции. Осталась лишь тупая монотонная боль, беспрестанно сверлящая мозг, сердце и душу… Даже само чувство вины размололось и растворилось в этой мясорубке, не дав шанса на собственное оправдание, так необходимое измученной совести. Только ноющая беспросветная тоска, разъедающая сознание подобно кислоте…
Казалось, я перепробовала всё — я несколько раз приходила к ней на работу, я практически каждые выходные ждала её у подъезда, я звонила по десять раз за сутки, писала длинные сообщения, так и не принятые до сих пор абонентом. Сначала я пыталась что-то объяснить при встрече, сказать, что сожалею… Но потом перестала — просто молча смотрела, как она проходит мимо, как из последних сил держит голову прямо, как прибавляет шагу через несколько метров, украдкой вытирая неудержавшуюся слезу… Для неё острый период тоже закончился — сейчас она выглядела похудевшей, осунувшейся, но уже без признаков рыданий на бледном лице, без ненависти и отчаяния во взгляде. Просто уставшая от жизненных неурядиц и бытовых забот женщина, постаревшая в сравнении с той огненной жизнерадостной хохотушкой, которую я знала всю жизнь…
Иногда я приезжала вечером к её дому. Сидела в машине и просто смотрела на окна её квартиры. Курила, со смехом и слезами вспоминая, как за этими стеклами, обрамлёнными светлыми шторами, мы когда-то проживали свою жизнь, рыдая над несправедливостями судьбы, делясь секретами, обсуждая мужиков, строя планы на будущее. Мысленно звала её по имени. Разговаривала с ней, шёпотом или про себя…
Мне становилось легче. Насколько это вообще возможно — испытать облегчение на погосте собственной души. Скорее, это больше походило на опустошение…
Наверное, жизнь шла обычным чередом — начавшиеся каникулы у сына, его сборы в летний открытый лагерь под руководством инструктора по стрельбе, плановое посещение тренировок. Я даже иногда привозила Игоря к клубу, но, едва за ним закрывалась дверь машины, резко сдавала назад и уезжала — мне здесь не место.
Я так и не рассказала сыну, почему поссорилась с тёть Верой… Просто дала понять, что очень виновата перед ней, что хотела бы, чтобы она меня простила, но это невозможно… Когда-нибудь мне придётся объяснить ему всё, но пока Игорь довольствовался этим фактом — мал ещё. Поначалу он злился, обижался, пробовал сам поговорить с Верой и выяснить положение дел… Но она не выдала меня моему же ребёнку, лишь сказала, что наши с ней отношения никак не скажутся на их общении, если он сам захочет продолжать прежнюю дружбу и если мама не будет против…
Конечно, я не была против! Я ревела неделю, мысленно благодаря Бога и саму Верку за такую позицию. Пробовала писать ей благодарные смс-ки, но их она также не читала…
Только сейчас я в полной мере поняла, как хорошо, когда существует выбор. Даже самый примитивный — сдаться или продолжать какую-либо борьбу. Когда можно пересмотреть собственный путь, в нужный момент принять верное решение, десять раз перечитать надпись на пресловутом камне и лишь после этого пойти направо, налево или прямо.
Но у меня больше не было этого выбора…
Жизнь словно сдавила невидимые тиски, зажав меня в момент свободного падения — прошлого не вернёшь, настоящего нет, в будущее просто не хочется. Наивная, я считала, что прошла все стадии депрессии, когда развелась с Сергеем… Тогда было иначе — мне упорно хотелось жить. Действовать, идти вперёд, мечтать о лучшей доле, доказывать всему миру и себе, что я достойна большего, да даже банально мстить бывшему мужу, назло ему становясь счастливее вопреки всему.
А сейчас…
Сейчас не было ничего.
Возраст, как в шутку сказала бы Верка…
С Адамом она так же не общалась. Глупо было с моей стороны надеяться на то, что они снова сойдутся. Наверное, если бы я смогла взять всю вину на себя, если бы она сама обвинила в случившемся только меня… Впрочем, думать так — тоже глупость. Она простила бы измену Адаму. Она простила бы мне любую подлость. Но не нас вместе…
Я нередко думала о том, что было бы, если бы я рассказала ей о том самом первом случае, в лесу. Призналась бы… Сейчас мне почему-то казалось, что Верка бы просто удивилась, пожурила бы меня, одним днём рассталась бы с Адамом, а потом мы бы несколько вечеров сидели за бутылкой вина, обсуждали случившееся, периодически плакали бы, ненавидели всех мужиков, иногда наоборот зло шутили и хохотали в нетрезвом угаре… Тогда она поняла бы меня. Конечно, обиделась бы в каком-то роде, но скорее на саму ситуацию и на Адама, но меня она смогла бы простить, наверное…
Последнюю неделю я часто вспоминала парня, с которым начала встречаться после школы. Верке он совсем не нравился, и она открыто говорила об этом. Но дружить нам не мешала. А потом, спустя два месяца, он меня бросил, заявив, что ему всегда нравилась она, Вера, но она даже не смотрела в его сторону, и он решил попробовать замутить со мной — якобы мы подруги, и он думал, что мы обязательно чем-то похожи. Но сходства не оказалось, и ему стало со мной скучно… Тогда я повела себя совсем безбашенно — выкрикнула ему в лицо, что теперь Верка его и подавно возненавидит за то, что он так со мной поступил, а потом сразу побежала к ней, захлёбываясь своими юношескими соплями. Рассказала всё, и мы до самой ночи сидели на крыше Веркиного дома, поражаясь глупости и цинизму парней. И я прекрасно помню, как она плакала вместе со мной, ничуть не гордясь тем, что она кому-то нравилась больше, чем я. А я даже не допускала мысли о том, чтобы рассердиться на неё или позавидовать — недостатка во внимании парней я не испытывала, и "этот придурок" лишь косвенно прошёлся по моей самооценке. И мы с Верой в тот момент просто были вместе… И мы знали, что ничто и никогда не сможет сломать нашу дружбу. Мы так свято в это верили…
Я давно забыла имя этого пацана, но я на всю жизнь запомнила боль того подросткового разочарования. Она померкла с годами, но осталась где-то глубоко в подсознании. И сейчас вылилась каким-то необъяснимым ощущением вины за ту ситуацию… Словно я тогда свалила на подругу всю тяжесть произошедшего, не оставив ей выбора, кроме как встать на мою сторону…
Сейчас я ничего на неё не свалила. Я просто молча предала…
Хуже всего были воспоминания о том, как она делилась со мной своими переживаниями насчёт Адама. Как доверчиво смотрела, ожидая совета и поддержки, как хвасталась ландышами, как рассказывала пикантные подробности их интимной жизни, как без задней мысли поделилась рецептом дурацких колбасок, которые теперь так нравятся Игорю…
Мне Адам всё также звонил. Эти звонки давно перестали быть хаотичными и нервными, они стали скорее какими-то традиционными и выдержанными. И мне давно стало казаться, что я стала для Адама некой обузой… Наверное, он бы давно с радостью вычеркнул меня из своей жизни и пошёл дальше, но он зачем-то продолжал ежедневно набирать мой номер… Нам не о чем было говорить, и разговоры чаще всего случались короткими, с продолжительными молчаливыми паузами… Как ни странно, я ждала этих звонков. Этого сухого тихого "Привет, Олесь, ну как ты?", этого дыхания в трубку, сигаретных затяжек… Я курила вместе с ним. Наверняка он тоже это слышал… Я словно оживала в это время — боль становилась острее, но одновременно с ней в груди вспыхивали отблески прошлого тепла, пусть совсем не похожего на ту страсть, которая была когда-то между нами, однако это были живые эмоции, и они были… светлыми. Мне отчаянно хотелось видеть в этом ежедневном ритуале своеобразную заботу… Не как о бывшей любовнице, а как о человеке. Как о дуре-Олеське, бездарно просравшей всё хорошее в собственной жизни… Мне было легче так думать. Мне было жизненно необходимо так думать…
