Холодная (СИ) - Инфинити Инна
Я не знаю, сколько я проспала. Когда просыпаюсь, за окном глубокая ночь. Но я еще живу по московскому времени, а там день. Выбираюсь из постели и бреду в ванную. Принимаю душ, чищу зубы, достаю из чемодана удобную домашнюю одежду. Дико хочется есть, но продуктов никаких нет. А за окном тут ночь. Блин, нужно было это предвидеть и заказать доставку к моему приезду.
Удобно устраиваюсь на диване в гостиной и снова набираю Максиму.
«Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети», — опять говорит мне робот.
Он что, до сих пор не включил телефон? Странно.
Снова звоню папе и снова он сбрасывает. Тут же присылает смс:
«Что-то срочное?»
«Как дела?»
«Нормально. Ты как?»
«Хорошо. Только проснулась. Тут ночь, а я еще по российскому времени живу»
«Позвоню тебе чуть попозже»
Отец перезванивает мне часа через три. Я в это время как раз разбираю чемоданы.
Я сразу поняла, что папа встревожен. Я очень хорошо знаю отца и прекрасно разбираюсь во всех интонациях его голоса.
— Папа, что-то случилось? — Сразу спросила я.
— Нет, с чего ты взяла?
— Я слышу, что твой голос встревожен.
Он быстро откашлялся. Он всегда так делает, когда пытается замаскировать тревогу.
— Все в порядке, не переживай.
— Точно? — Я слишком хорошо знаю отца, и мне сложно поверить, что он сейчас не врет.
— Да. Все живы, никто не умер. Не переживай.
Эти слова меня немного успокоили и отрезвили. Действительно, ведь если бы кто-то умер, я бы уже знала об этом. А раз никто не умер, значит, все хорошо. Видимо, у папы в компании сейчас сложности, просто он не хочет мне о них говорить.
— Я не могу дозвониться до Максима, — аккуратно говорю ему, — телефон выключен...
Папа несколько секунд помолчал, а потом выдавил из себя:
— Максим поменял номер телефона.
— Зачем? — Удивилась я.
— Понятия не имею, Кристин, тебе лучше знать. Наверное, больше не хочет с кем-то общаться.
Я застыла с трубкой в руке. Этого просто не может быть... Он не мог... Я не верю...
— Кристина, ты еще там?
— Да-да, пап, — говорю бесцветным голосом.
— Ладно, дочь, мне уже пора бежать. Еще созвонимся.
— Хорошо.
Я нажала отбой звонка и просто выпустила телефон из рук на пол. Он несколько раз подпрыгнул и остановился. Я опустила голову: экран был в паутине из трещин.
Такие же сейчас на моем сердце.
Я плохо помню, что было дальше. Кажется, я с криком упала на пол. Хотя, скорее всего, это было после, и сначала я перевернула зеркало с туалетного столика. А, возможно, первыми я разбила дизайнерские вазы, которые стояли по бокам комнаты. Или же все-таки зеркало на шкафу.
Я очнулась на полу среди множества осколков. Мои руки были в крови, лицо тоже. Пальцы сильно болели. Я посмотрела на них и ужаснулась: стёкла впились в кожу.
Но эта боль была ничем по сравнению с той, что сейчас разрывала мое сердце.
МАКСИМ. МЕНЯ. БРОСИЛ.
Я не знаю, сколько я пролежала на полу в крови. Я не помню, как я поднялась и вызвала скорую. Я не помню, как меня повезли в травмпункт и наживую доставали из рук осколки. Я не помню, как меня допрашивал полицейский, пытаясь выяснить, напал ли на меня кто-то в моем доме. Я не помню, о чем меня спрашивал психотерапевт, когда полицейский доложил, что я это сделала с собой сама.
Я лишь помню, как вернулась домой, вынесла из этой комнаты чемодан со своими вещами и закрыла дверь на ключ, оставив на полу осколки и следы моей крови.
Вся моя дальнейшая жизнь была, как в тумане. Через неделю я пошла в Гарвард на первое занятие. Познакомилась со своими однокурсниками, преподавателями, деканатом.
— Мисс Морозова, очень рад снова вас видеть! — сказал мне с широкой улыбкой какой-то мужчина в коридоре университета. Его лицо мне показалось смутно знакомым. Несколько секунд я на него пристально посмотрела, а потом все-таки вспомнила.
— Здравствуйте, мистер Ричардсон. Тоже рада вас видеть.
Это один из тех троих, что проводили мне собеседование.
— Уже со следующей недели у вашей группы начнутся со мной занятия по ораторскому искусству и искусству убеждения. С нетерпением жду.
— Я тоже.
Мы еще раз друг другу улыбнулись и разошлись.
Все последующие дни, недели и месяцы я просто ходила с маской на лице. Той самой, которую так хорошо научил меня надевать отец. Я много с кем общалась, с кем-то вроде даже сдружилась, училась лучше всех на потоке. Преподаватели в Гарварде меня любили не меньше, чем учителя в моей московской школе. Я снова стала лучшей. Тут не было никого, кто мог бы меня превзойти. Тут не было никого, кому я могла бы проиграть.
Но это все была маска. Внутри я была мертва. Мое сердце было растоптано, а душа разорвана на куски.
Я не ходила на студенческие тусовки и жила одна в своей квартире. Хотя Илья Токарев, сын главного папиного конкурента — главы компании «Вижн Строй» — постоянно пытался куда-нибудь меня вытащить. Но в моей жизни была лишь учеба, в которую я погрузилась с головой, чтобы хоть как-то забыться. Я изматывала себя учебниками и конспектами до глубокой ночи, чтобы потом упасть на кровать и просто вырубиться, не думая ни о чем, и ни о ком.
Не думая о нем.
Я больше не говорила с отцом о Максиме. Я не задавала папе никаких вопросов, а сам он не рассказывал. Через пару недель после начала учебы я удалила свои аккаунты из всех социальных сетей, которыми пользовалась в России. Мы с Максимом, кстати, так и не добавились друг к другу в друзья в «ВКонтакте» и не подписались друг на друга в Инстаграме. Но даже несмотря на это, я все равно захотела стереть свои страницы. Также я выкинула свою российскую сим-карту, а номер американской сказала только отцу.
Кроме папы, я никого не хочу знать из той жизни.
Я не приехала в Россию на новогодние праздники, хотя папа меня очень звал. Это выше моих сил, я не могу встретиться с Максимом. Он вычеркнул меня из своей жизни. К чему еще встречи? После новогодних праздников была неделя весенних каникул. Отец снова хотел, чтобы я приехала, но я снова отказалась. Также я сказала ему, что не приеду и летом, из-за чего он сильно расстроился.
Но иногда я все же откладывала в сторону учебники и просто тупо лежала на диване, смотря в потолок. Слез не было. Лишь пустота внутри. И еще огромная чёрная дыра.
Именно так я провела и свой девятнадцатый день рождения: в пижаме, с лохматыми волосами и стеклянными глазами, смотрящими только в потолок. В этот день из России мне позвонил только один человек — папа. Сказал мне в трубку пламенную речь, а потом зачем-то передал телефон Елене, хотя за все время моего пребывания в США, я с ней не разговаривала ни разу. В Москве мои с ней отношения стали теплее, но только лишь из-за того, что она — мать Максима. Теперь же я не видела смысла продолжать с ней хоть какие-то взаимоотношения.
Елена сказала мне дежурную поздравительную речь, я ее поблагодарила, а потом я не выдержала и все-таки спросила ее, как дела у Максима. Я не знаю, зачем. Просто сорвалось с языка.
— Спасибо за беспокойство, Кристина, — ответила она мне сухим голосом, — уже все хорошо. Максим в порядке. Он сейчас как раз уехал к своей девушке.
— Ясно, — это единственное, что я смогла из себя выдавить.
Судя по ее ответу, она осведомлена о том, что мы с Максимом были вместе. Иначе, как объяснить это ее «уже все хорошо»? Меня стал разбирать истерический смех. Я уверена, что за этим ее «уже все хорошо» скрывается «ты, сволочь, влюбила в себя моего сына, а потом уехала от него. Он переживал, но уже нашёл тебе замену».
У Максима появилась девушка...
Беспомощно опускаю свинцовые веки и чувствую, как по щекам градом текут слезы. И этот человек клялся мне в вечной любви? И этот человек говорил, что ему кроме меня никто не нужен? И этот человек говорил, что для него существует только одна девушка — я?
Какое же это предательство...
