Октав Мирбо - Дневник горничной
— О! к женщинам? — пролепетал барин… — Прежде всего ты — не женщина.
— Я не женщина?.. в таком случае, что же я такое?
Барин сложил губы сердечком — Боже, какой у него был дурацкий вид! — и нежно, или, скорее, притворяясь нежным, прошептал:
— Ты — моя жена… моя маленькая женка… моя хорошенькая женка. Я думаю, это не преступление войти к своей женке…
Когда барин прикидывался глупо-влюбленным, то это означало, что он хочет вытянуть у барыни денег… Она, все еще не доверяя, возразила:
— Нет, преступление…
И, кокетничая, продолжала:
— Твоя женка… твоя женка?.. Еще неизвестно, женка ли я твоя…
— Как? это еще неизвестно…
— Гм! почем знать?.. Мужчины такие чудаки…
— А я тебе говорю, что ты моя женка… моя дорогая… моя единственная женка…
— Да и ты… мой мальчик… мой пузатик… ты у своей женки тоже единственный пузатик… да!..
Я зашнуровывала барыню, а она, вглядываясь в зеркало, обнаженными, поднятыми руками гладила себе поочередно волосы под мышками… А мне неудержимо хотелось хохотать. Уж и вспотела же я от этой «женки» и «пузатика!»
Да и дурацкий же вид был у них обоих!..
Войдя в уборную, перешвыряв юбки, чулки, полотенца, перебудоражив щетки, банки и пузырьки, барин взял валявшийся на туалете журнал мод, сел на что-то вроде табурета, обтянутого плюшем, и спросил:
— А что, в этом номере есть ребус?
— Да… кажется, есть…
— Отгадала ты его, этот ребус?
— Нет, не отгадала…
— Ну, ну! посмотрим-ка этот ребус…
В то время, как барин, наморщив лоб, углубился в изучение ребуса, барыня сказала несколько сухим тоном:
— Роберт?
— Что, милочка?..
— Ты ничего не замечаешь?
— Нет… а что?.. что-нибудь в ребусе?..
Она пожала плечами и прикусила губы:
— Дело совсем не в ребусе!.. Так ты ничего не замечаешь?.. Впрочем, ты никогда ничего не замечаешь…
Барин обвел изумленным, вопросительным, страшно комичным взглядом поочередно ковер, потолок, туалет, дверь…
— Право нет… что такое?.. Значит, здесь есть какая-то новость, которой я не заметил… Честное слово, ничего не вижу!..
Барыня сделала вдруг печальное лицо и вздохнула:
— Роберт, ты меня больше не любишь…
— Как… я тебя больше не люблю… Это уже, знаешь, слишком!..
Он встал, потрясая модным журналом…
— Как… я тебя больше не люблю… — повторил он… — Придет же в голову!.. Зачем ты это говоришь?..
— Нет, ты меня больше не любишь… потому что, если бы ты меня любил… ты бы заметил одну вещь…
— Но какую вещь?..
— Ну!.. ты бы заметил мой корсет…
— Какой корсет?.. Ах! да… этот… Вообрази! я и на самом деле его не заметил… Какой же я дурак!.. Ах! но знаешь ли, он — очарователен… восхитителен…
— Да, теперь ты находишь это… а на самом деле тебе наплевать… И я тоже, дура!.. Стараюсь изо всех сил украсить себя, носить вещи, которые бы тебе нравились… А тебе наплевать… В конце концов, что я такое для тебя?.. Ничего… меньше, чем ничего… Ты входишь сюда… и что же ты прежде всего смотришь?.. Этот пошлейший журнал… Что тебя занимает?.. Какой-то ребус!.. О! миленькую жизнь ты мне устроил… Никого не видим… никуда не выезжаем… живем, как волки… как нищие…
— Ну… ну… прошу тебя!.. не сердись… Ну!.. Во-первых, как нищие…
Он хотел подойти к барыне, обнять ее за талию… поцеловать. Но та раздражалась все более и более. Она грубо оттолкнула его:
— Нет, оставь меня… Ты меня раздражаешь…
— Дорогая моя… послушай… женка моя…
— Ты меня раздражаешь, слышишь?.. Оставь меня… не подходи ко мне… Ты — грубый эгоист… лежебока… Ничего не можешь сделать для меня… негодяй! Вот тебе!..
— Зачем ты так говоришь?.. Это безумие. Полно… не раздражайся так… Ну, да… я был неправ… Я должен был сейчас же заметить этот корсет… этот прелестный корсет… Как это я его сейчас же не заметил?.. Просто не понимаю! Посмотри на меня… улыбнись мне… Боже, как он хорош!.. и как он к тебе идет!..
Барин уж слишком приставал… Он надоел даже мне, хотя мне до их ссоры не было никакого дела. Барыня топнула по ковру ногой и, приходя все в более и более нервное состояние, с побледневшими губами, стиснув руки, засыпала:
— Ты меня раздражаешь… ты меня раздражаешь… ты меня раздражаешь… Понял?.. Убирайся!
Барин продолжал лепетать, но уже проявляя некоторые признаки раздражения:
— Милая моя!.. Это неразумно… Из-за какого-то корсета!.. Это не имеет никакого отношения… Ну, дорогая моя… посмотри на меня… улыбнись мне… Право, глупо причинять себе столько мучений из-за какого-то корсета…
— Ах! ты мне, наконец, надоел!.. — разразилась барыня тоном настоящей прачки… — меня от тебя тошнит!.. Убирайся ко всем чертям!..
Я кончила зашнуровывать барыню. Как раз при этих словах я встала, в восторге от мысли, что обнажались предо мною эти чудные души и как я их потом унижу перед собой… Казалось, оба забыли о моем присутствии… Сгорая желанием узнать, нем кончится эта сцена, я притаилась в молчании…
Тогда барин, долго сдерживавший себя, в свою очередь пришел в ярость, свернул модный журнал и с силою швырнул его на туалетный столик…
— Э, черт меня подери!.. Это уж чересчур надоело!.. Постоянно одна и та же история… Что бы ты ни сказал, что бы ты ни сделал, с тобой обращаются, как с собакой… Постоянные грубости, брань… Довольно с меня подобной жизни… Твои рыночные замашки… я сыт ими по горло… И, сказать тебе?.. Корсет твой… корсет твой — гнусен… Это — корсет публичной девки…
— Негодяй!..
С налившимися кровью глазами, с пеною у рта, со стиснутыми кулаками, она угрожающе наступала на барина… И ярость так душила ее, что слова вылетали у нее изо рта, точно хриплая икота…
— Негодяй!.. — зарычала она, наконец… — ты смеешь со мной так говорить… ты?.. Нет, это — неслыханно… Когда я подобрала в грязи этого жалкого субъекта, увязшего в долгах… опозоренного в своем кругу… когда я вытащила его из навоза… а! тогда ты не был так горд!.. Ты чванишься своим именем, не правда ли? Своим титулом… а! они были так чисты, эти имя и титул, что ростовщики не давали больше тебе под них пяти франков… Можешь взять их себе назад и подтереться ими… И этот господин, которого я купила и содержу, смеет еще говорить о своем происхождении… о своих предках… Я за них больше вот чего не дам… вот чего… А что касается до твоих предков, мошенник, попробуй-ка заложить их; посмотрим, даст ли тебе кто-нибудь хоть десять су за их холуйские, лакейские морды! Больше ни вот этого, ты слышишь! никогда… никогда!.. Убирайся опять в свои притоны, шулер… к своим проституткам, Альфонс!..
