Почти родные
Ковалёв не сразу замечает мое присутствие. Немного теряюсь, когда он долго, пристально смотрит на меня, закончив выполнять упражнения. Вытерев лицо полотенцем, подходит вплотную. Его острый подбородок оттеняет щетина. Андрею очень идет.
Скрещиваю руки на груди, занимая позицию для словесного обстрела. Первой не начну. Подожду, что паршивец мне скажет.
— Подсматриваешь? — улыбается он.
— Нет. Померещились голоса. Думала, это кто-то моих из покойников зовет или полутруп какой хочет поговорить. Почти угадала, — намекаю на то, что Андрей пока не в лучшей своей форме.
Хотя так и не скажешь. Ни тогда, ни сейчас язык не поворачивается назвать его мальчишкой.
Андрей опять усмехается.
Нет, что-то в нем изменилось. Во взгляде больше нет явного раздражения, как было раньше, стоило мне посягнуть на границы Ковалёва и оказаться с ним рядом. Теперь в его глазах интерес.
— Ты вообще серьезно с этим? У тебя, что ли, как у Яниса? Так сильно выражено?
— До недавнего времени ничего подобного не было, — поясняю охотно.
— А у Эрика?
Прищуриваюсь, глядя на Ковалёва. Я его задела, назвав полутрупом, а ответка не летит? Странно.
— Наверное, блондинам не передается.
— У Арса и Марка ничего подобного нет, хотя они оба с темными волосами.
Я закусываю губу. В этот момент приходит идиотская мысль разыграть перед Андреем спектакль, со своими странностями. Пытаюсь не дать ей ход, но разве теперь успокоюсь?
— Значит, мы с дядей особенные.
Андрей ничего не отвечает, лишь хмыкает и возвращается к тренировке.
Очень странное поведение. Очень.
Но у меня нет времени думать об этом и придавать значение хорошему настроению паршивца. Быстро завтракаю и поднимаюсь в комнату, чтобы переодеться. Кручусь перед зеркалом в общей гардеробной и болтаю с Викой по громкой связи.
Подруга сообщает, что Гордеев сегодня утром был в институте и спрашивал про меня. Упоминание о Ярославе отзывается в груди щемящей болью.
— Я сказала, что у тебя всё в порядке, разрываешься между работой и учебой.
— Ну да, в относительном порядке. Если так, конечно, можно выразиться, — усмехаюсь я, заметив Андрея в отражении. Теперь он в роли наблюдателя. — Хорошо, спасибо за информацию. Скоро буду.
Завершаю разговор и поворачиваюсь к Ковалёву:
— В чем дело? Почему ты на меня уставился?
Он долго молчит, а потом выдает:
— Тебе совершенно не идет это платье. И спортом ты зря не занимаешься. — Он скептически хмурится, оглядывая меня с ног до головы.
Тут же вспыхиваю, начиная дышать чаще. До дрожи обидно слышать эти слова. Хотя вида не подаю. Между прочим, это мой лучший наряд! Специально надела, когда узнала, что в институте появится Гордеев. Тот самый, что разбил мне сердце. Как когда-то говнюк Ковалёв.
Собираю волю в кулак. Андрей это назло. Не стоит вестись на провокацию. Наверное, он мстит за «полутруп».
Поправив прическу, улыбаюсь:
— Всё в порядке у меня с фигурой. А вот ты явно нарываешься на порчу.
Мы с детства как Монтекки и Капулетти. Ничего не меняется!
Я разворачиваюсь и, подхватив сумочку и телефон, иду к двери. Кто бы знал, сколько терпения стоит не сказать Андрею что-нибудь язвительное в ответ. Но ничего, возьму реванш вечером. Скоро Ковалёв будет не рад, что согласился на предложение моего отца пожить в нашем доме.
