Сол Стейн - Другие люди
Зажужжал аппарат внутренней связи.
— Никаких звонков, — бросил он, даже не повернувшись к столу.
— Спасибо, — вырвалось у меня.
Томасси выглядел так, словно прежде никто не благодарил его за решение не отвечать на телефонные звонки.
— Залог в вашем случае я брать не буду, но вам придется расплачиваться со мной раз в месяц.
Я кивнула.
— Я, возможно, обойдусь вам недешево. И не могу обещать желаемого вами результата.
Неплохую он нашел себе работенку, подумала я. И вершки его. И корешки.
— Что значит, недешево?
— Возможно, две тысячи в месяц на предварительном этапе. Если будет суд, вам придется заплатить еще пять или десять тысяч.
Таких денег у меня нет.
— Я уверен, что ваш отец заплатит за вас, если возникнет такая необходимость.
Я не хочу зависеть от кого-либо.
— Послушайте, мой отец берет почасовую оплату. Вам это не подходит?
— Честно говоря, нет. Мне некогда фиксировать продолжительность телефонных разговоров и кабинетных бесед. Если мой клиент обвиняемый, гонорар я обычно беру вперед.
— Я не обвиняемая.
— Поэтому сейчас я ничего у вас не прошу. Счет вы получите позже. Идет?
Разве у меня есть выбор?
— Вы можете рассчитывать на мою объективность. Пока я не могу сказать, какими будут мои действия. Это не обычный судебный иск. Я не могу подавать в суд на этого Козлака, обвинительный процесс может начать только прокуратура. Я достаточно хорошо знаю Канхэма. Скорее всего, он будет упираться изо всех сил. Едва ли он захочет выносить это дело на Большое жюри.
— Почему? — вновь в моем голосе истерические нотки. Я должна сохранять спокойствие.
— Желаете получить честный ответ? В этом иске он увидит угрозу для нормального функционирования прокуратуры. Есть и другие причины.
— Какие?
— Оставьте это мне.
— Я хочу знать.
— Канхэм — политик.
— При чем тут это?
— Пожалуйста, выслушайте меня. Вот как рассуждает Канхэм: мужчины составляют половину избирателей. Большинство мужчин, имеющих право голосовать, знают, что при сексуальном контакте обычно имеет место определенная степень насилия. Канхэм придет к выводу, что, доведи он это дело до суда, большинство мужчин, не ассоциируя себя с насильником, будут, подсознательно или нет, защищать себя. Часть женщин отнесется к вам сочувственно, большая часть, чем пару лет тому назад, но домохозяйки среднего возраста сочтут, что современная молодая женщина, простите, обходящаяся без бюстгальтера, сама ищет неприятностей на свою голову. То есть, по мнению Канхэма, большинство голосов будет не на вашей стороне.
— Козлак изнасиловал меня!
— Это необходимо доказать!
— Для меня все ясно!
— Вас среди присяжных не будет. Так что первым делом надо убедить Канхэма в необходимости судебного разбирательства.
— Да это же пустое дело. Пытаться понять ход мыслей других людей.
— Вот тут-то и пригодится мой опыт.
— Но все понятно и так. Козлак нарушил закон.
— Если бы каждый, кто нарушает закон, оказывался в суде, большая часть населения выстроилась бы в очередь на скамью обвиняемых. И судьи сотню следующих лет рассматривали бы дела одного года. Смотрите сами, мисс Уидмер: допустим, я уговорю прокурора выдвинуть обвинение, допустим, Большое жюри на основании обвинительного акта передаст дело в суд, допустим, судья вынесет обвинительный приговор, — сами видите, сколько тут допущений; вы будете платить за квартиру и продукты для жены и двоих детей?
— Вы сумасшедший?
— Я — нет, да и Канхэм в здравом уме. Отправляя этого человека в тюрьму, вы удлиняете список получающих пособия. Никуда не годная политика.
— Вы циник?
— Из вежливости вы могли бы назвать меня реалистом. Как вы знаете, врачи страхуются на случай преступной небрежности. Адвокаты тоже. Но политики не могут получить такую страховку, потому что почти все виновны в этом. Они говорят, что хотят того или этого. На самом деле они хотят быть избранными. Все остальное вторично.
— Включая закон?
— Да. Им положено представлять своих избирателей. На самом деле они представляют себя. Некоторые окружные прокуроры следуют закону, но остальные — политики, думающие только о своем переизбрании, а в наши дни на изнасиловании не наживешь политический капитал. Вы живете с ним в одном мире. Я знаю единственный способ выжить. Принимать все, как есть. Без стеснения выявлять, где у кого слабое место. Если мой взгляд на жизнь вам противен… вы заканчивали Рэдклифф, так?
— Многие мужчины теряются в компании женщин из Рэдклиффа.
— Милая моя, я не теряюсь ни в чьей компании. Но я тревожусь за наивных людей. Им приходится подолгу тащить на себе тяжелые камни, прежде чем они узнают о существовании тачки.
Он поучает меня, отметила я. Хороший знак.
— Мистер Томасси?
— Да?
— Полагаю, вас никогда не насиловали?
— Меня часто соблазняли.
— Если б вас изнасиловали, мистер Томасси, я уверена, вам бы не удалось выкинуть это происшествие из головы и забыть о нем.
— Месть нельзя расценивать как бескорыстный мотив.
— Я не знала, что вы поборник бескорыстных мотивов.
— Я адвокат. И защищаю права моих клиентов.
— Защитите мои.
— В том-то и дело. Я не уверен, что в данном случае мне это удастся.
— Я вам помогу.
— Как?
— Что-нибудь придумаю. Я не буду смиренно сидеть, ожидая гласа Божьего. Я пойду на все, лишь бы засадить этого паразита за решетку.
— То есть даже наденете бюстгальтер перед тем, как пойти в суд?
— Для этого мне придется купить его в магазине.
— Хорошо, — кивнул Томасси. — А теперь расскажите мне, как это случилось, шаг за шагом. Основные правила таковы: ничего не приукрашивать, не лгать, не утаивать, не подправлять, не опускать. Я хочу знать о происшедшем не меньше вашего. Какой это был день?
— Двадцать второе марта.
— Как я понимаю, свидетелей нет?
— А обычно они находятся?
— Нет.
— Я думала, теперь они не нужны.
— Закон изменился, присяжные — нет. Если вы хотите убедить в своей правоте двенадцать добропорядочных граждан, которых никогда не насиловали, нам необходимо подкрепить ваши слова весьма вескими доказательствами.
— О боже! Вы хотите сказать, что от изменения закона женщинам лучше не стало?
— В тех случаях, когда они предстают перед присяжными, — нет. Ваш отец говорил, что вы ездили в больницу. Они взяли образцы спермы?
