Ненавижу тебя любить (СИ) - Веммер Анна
— Нет! — вырывается у меня отчаянный вопль протеста.
— Ксюха! — стонет некто голосом Вовы, когда я делаю попытку вырваться.
— Вова! Ты с ума сошел?! У тебя зубы лишние?
— Черт, Ксюха, я думал, ты меня увидела.
— Ага, я же по больнице с прибором ночного видения хожу! Ты напугал меня до полусмерти!
Потом, справившись с дыханием и немного привыкнув к темноте, осматриваю его на предмет повреждений, и видимых травм не нахожу. Только повязка отчетливо виднеется под облегающей футболкой.
— Как ты?
— Нормально. Зашили, засандалили обезболивающее в задницу — и вот я огурец.
— Тебе разрешили сюда прийти?
— Я не спрашивал. Хотел тебя увидеть.
— Я тоже собиралась к тебе.
— Ты в порядке? Больно?
— Хорошо. Твой отец держит меня здесь из вредности.
— Из чувства самосохранения. Надеется, что за время в больничке мы остынем и не будем убивать его за то, что проморгал восставшего из мертвых Царева. Некроман хуев.
— Не ругайся. Он хотел тебя защитить, он тебя любит, хоть ты и кусаешься.
— А ты чего хотела? Ввязываясь в игры с Царевым? Тоже меня защищала?
— Да, — признаюсь я. — И тебя, и Машу.
— Ксюх, — Никольский снова притягивает меня к себе, — никогда так больше не делай. Всегда, если есть возможность, в любой момент, когда тебе страшно, звони мне, поняла? Я тебя из любой передряги вытащу, только не геройствуй в одиночку. Хорошо?
— Хорошо, — послушно киваю я. — Давай ты приляжешь, чтобы не тревожить рану. А я добуду нам чай.
— А у меня есть кофе. — Вова берет с полки большой бумажный стаканчик, от которого исходит умопомрачительный аромат, за который я готова отдать пол царства. — Только тебе нельзя, ты в кардиологии.
Мы садимся прямо на пол, под фикус, прислонившись спинами к батарее. В палату идти не хочется, да и Вову оттуда, скорее всего, выгонят.
— Завтра обещали прийти дети, — говорит Никольский.
— Жаль, что им пришлось так быстро знакомиться. Я хотела подготовить Машу.
— Женя хорошо все организовал. Сначала познакомил их просто так, отправил вместе играть, а когда подружились, закинул удочку, не против ли Маша, если Дима поживет у отца. Машка была не против. Нам предстоит следующий шаг.
— Дай кофе, — прошу я.
— Тебе нельзя.
— Ну чуть-чуть! Глоточек! Я с обеда ничего не ела, я такая ужасно голодная и так хочу пить!
Никольский вздыхает и протягивает стакан. Обхватив его обеими руками, я жадно делаю большой глоток и… испуганно давлюсь, когда на весь холл разносится:
— КУДА КОФЕ?!
Даже Вову от этого вопля Олега передергивает.
— Ну нихуя себе бабайка, — бурчит он.
Олег, явно шедший домой со смены, подходит и осуждающе смотрит на меня сверху вниз.
— Никольская. Ты в кардиологии. На обследовании. Какой кофе? Я тебе завтра точно ФГДС выпишу, ты уже себе желудок посадила!
— Да я чуть-чуть.
— Верни ему стакан.
Олег смотрит на Вову, и несколько секунд, что длится их игра в гляделки, кажутся мне вечностью.
— Взрослый ж мужик. Никакого кофе в стенах кардиологии! Ксюха, здесь камеры. Завтра лично все просмотрю и за каждый глоток кофе назначу по ложке рыбьего жира.
— Фу-у-у. — Я морщусь. — Лучше бы ужином покормили. Я из-за ваших узи не успела!
— Слышал? — хмыкает Олег. — Покорми благоверную ужином вместо кофе. А я пошел отсыпаться. Совсем уже, целыми семьями заезжают.
Мы дружно и слегка офигевая, смотрим ему вслед.
— Так это все? — после долгой паузы я, наконец, решаю прервать молчание. — Все кончилось? Мы нашли Диму, Царев больше не угрожает, мы вместе. Все?
— Не совсем. Ты еще хотела рассказать мне, что у вас происходило с Дашей.
— Я не очень хочу об этом говорить. Теперь она не просто твоя бывшая девушка, она — родная мама Димы. Он не должен расти в атмосфере злости на нее.
— Для Димы сейчас ты ценнее любой абстрактной мамы. Я не собираюсь рассказывать ему всю правду о Даше. Была девушка, мы любили друг друга, потом девушка умерла и я не знал о ребенке. Женился на тебе, родилась Машка, ты нашла информацию о Диме и мы его забрали — все. Для него этого достаточно. А вот почему ты не хочешь рассказать мне, как она тебя изводила, я не понимаю.
— Ты знаешь? — Я вскидываю голову. — Откуда?
— Догадался. Это в ее стиле. Потом спросил у твоей подружки. Она отказалась рассказывать подробности, но намекнула, что ты боишься темноты из-за Даши. Почему? Что она сделала?
Мне все еще кажется, что это неправильно, рассказывать Вове о матери его сына то, что собираюсь рассказать. Но на самом деле я так устала в одиночку вспоминать то время!
— У нее был приятель, не как я поняла, знакомый по детдому, которого взяли в семью. Он учился в том же универе. Однажды после тренировки он затащил меня в раздевалку и пытался изнасиловать.
Даже в полумраке я вижу, как в глазах Никольского сверкает ярость, и сама ее пугаюсь.
— Получилось?
— Нет, я отбилась и сбежала. Не смогла себя заставить вернуться в универ, снова туда зайти. Узнала, что беременна и с облегчением осталась дома.
— Я его найду и вытрясу всю душу нахрен.
— Не надо! Забудь, забей… я не хочу, чтобы ты из-за меня снова ввязывался в какой-то конфликт. Это было давно и тот урод наверняка уже за что-нибудь сел, такие долго не могут. Не делай ничего, пожалуйста, просто побудь со мной. Мне легче, когда ты рядом, а не когда где-то далеко спасаешь мою честь.
— Почему мы друг другу ничего никогда не рассказывали?
— Потому что не любили друг друга.
— Странные.
— Угу. Володь…
— М-м-м?
— А дай еще кофе глотнуть.
— Неа.
— Ну, почему?!
Он улыбается, перебирая мои волосы.
— Потому что тебя люблю.
Владимир
Я захожу в дом и прислушиваюсь. Подозрительно тихо. Значит, дети ничего не громят, не занимаются опасными для жизни и здоровья делами. Даже странно, обычно еще в саду слышны вопли и топот. А сегодня удивительная тишина.
Захожу в гостиную и вижу Ксюху. Она сидит на диване, поджав ноги, грызет морковку и посмеивается над какой-то комедией. У ее ног, на ковре, раскидав во все стороны раскраски и карандаши, разлеглись дети. Они не видят меня, и некоторое время я наблюдаю за ними украдкой.
Это был не самый простой год. Димка и школа — отдельная песня, столько в кабинете директора я не сидел даже пока учился сам. Терпению Ксюши можно только позавидовать: она реагирует на очередное «В школу с родителями!» философски и стоически.
— Он не делает ничего страшного и незаконного. А если ты будешь ругаться, я спрошу у Бориса Васильевича, как себя вел ты, Никольский. И тогда посмотрим, кто победит.
Машка на следующий год уже готовится учиться. Бегает по дому с прописями, приставая ко всем и каждому с просьбой пописать их с ней. А недавно выпросила у Ксюши портфель и хранит его, как зеницу ока.
Я не знаю, как ей удалось, но дышать с каждым днем становится легче. Кошмары больше не часть ежедневного ритуала. В тот момент, когда я осознал, что сын жив, еще до того, как увидел результаты экспертизы, тиски, сжимавшие сердце, ослабли. Я не верю в мистику, в связь родителей с детьми, зато верю в интуицию и вспоминаю шесть лет с ужасом. Вот сейчас, пожалуй, все так, как должно быть. Я не стал рассказывать Ксюше о том, что узнал. Как Даша выяснила, что Дима жив, как шантажировала этим Соколова, как заставила его сменить ей документы и оплачивать все прихоти, как что-то в ней надломилось — и она в приступе очередного психоза бросилась искать ребенка.
Все это я выяснил после, когда расследовал появление Димы в интернате. Потом остановился, закрыл папку с файлами и стер нахрен раз и навсегда. Тех, кто заварил эту кашу, уже нет в живых. А я еще жив, и сын рядом, а жена и дочь почти простили за год ужаса, в который я их окунул.
