Исповедь Мотылька (СИ) - Субботина Айя

— Да, — нехотя отвечает Олег. — Сначала он как будто прислушивался к моим попыткам его вразумить, завязывал с гулянками и возвращался в семью, но через несколько месяцев срывался и снова срывался с цепи. Со временем отрезки просветления становились все короче, а потом он просто послал меня, когда я в который раз вступился за тебя и Марину. Я понял, что больше так не могу, нашел хорошую женщину и несколько лет пытался делать вид, что вас в моей жизни не существует. Пока однажды Паша не встрял по-крупному и мне пришлось снова вытаскивать его из болота. Он тогда так сильно влетел, что образумился. Даже попытался налаживать отношения с Мариной, но у них все время что-то не клеилось. А мы с твоей матерью…

— … полюбили друг друга, — снова заканчиваю очевидное.

— Я не думаю, что все, что происходило между нами, было здорОво, — морщится Олег. — Хотя тогда мне казалось, что все абсолютно закономерно — твой отец не смог оценить то, что я желал с первой встречи, и вот — мое терпение, наконец, начало давать всходы. Тем более, что очень скоро все вернулось на старые рельсы: как только жизнь снова стала стабильной и скучной, Пашка опять пустился во все тяжкие. Алкоголь, ночные клубы, стриптизерши, случайный секс. Бывали недели, когда он просто не появлялся дома. И мы с Мариной сблизились, потому что я помогал ей держать дела в порядке и с удовольствием нянчился с тобой.

— А твоя жена? — Я прикусываю язык, вспоминая, что его жена так же трагически погибла. И вряд ли стоит поднимать со дна прошлого еще и эту историю.

— Аня хотела детей, — говорит Олег, глядя куда-то в окно за моей спиной, как будто там показывают слайды его личной трагедии. — Но у нас ничего не получалось и она думала, что если я буду проводить время с тобой — это немного снимет с нее ответственность. Потом оказалось, что у нее диагноз и что бы мы не делали — ничего не получалось. Она начала говорить об усыновлении и это действительно могло бы облегчить ее страдания, но… Мы с твоей матерью уже окончательно запутались друг в друге, и я просто не мог позволить Ане связать меня обязательствами по ребенку.

Его лицо в считаные минуты становится буквально серым, потому что прошлое болит ему ровно так же, как и много лет назад.

— Ты же не мог знать, что она бесплодна, — пытаюсь хоть как-то его поддержать, но Олег беззлобно фыркает в ответ.

— Ви, в том, что случилось — моя вина. Я говорил, что не готов взять ребенка из приюта, что м можем просто жить друг для друга, и что только не нес, лишь бы потянуть время. Ждал, когда твоя мать, наконец, все расскажет Пашке и мы сможем быть вместе уже не прячась. Я столько раз порывался сам все ему рассказать, но она уговорила не делать этого. До сих пор не понимаю, как повелся на все это. А тут еще и Пашка влетел в фонарный столб и после месяца на больничной койке вдруг вспомнил, что у него, оказывается, есть жена и дочь. Решил вернуться в семью, завязать с гульками, снова стал примерным отцом. И все превратилось в абсурд — я любил твою мать, она как будто любила меня, но все время «было не время поговорить с мужем», мы дружили семьями, а моя жена проваливалась в депрессии, пока я был занят попытками разрушить семью своего лучшего друга. Все еще можно было изменить, если бы остановился и оглянулся на человека, которого убивал.

— Она была взрослой женщиной, Олег. Человек не может быть таблеткой от горя для другого человека.

— Но она была моей женой, Ви. — Он сжимает кулаки и нервно сует руки в карманы брюк. — Я должен был сначала разобраться в своей семье, а уже потом строить планы на будущее с другой женщиной.

— Она всегда могла уйти, — продолжаю защищать его перед ним самим.

— В общем, все это рано или поздно должно было сломаться. И правда вскрылась. — Олег снова делает паузу, как будто собирается с силами перед финальным рывком. — Как в плохом кино — однажды, твой отец просто пораньше вернулся из командировки. Ничего такого он не застал, только меня в доме наедине с его женой, хотя я должен был торчать на другом конце мира. Мы снова поругались и только благодаря вмешательству твоей матери, не вцепились друг другу в глотки. После этого Пашка стал очень подозрительным: мы вели общий бизнес и совсем избавиться от меня он не мог, но дверь его дома уже была для меня закрыта. Мы с Мариной пытались не терять связь — ловили редкие возможности для звонков и сообщений, но все это постепенно сходило на нет. Пашка снова начал пить, сделал тот идиотский тест на отцовство. Моя жена лечилась от тяжелой депрессии. Марина пыталась лавировать между обломками семьи и планами на будущее со мной. У меня закипала башка.

Я знаю, что у этой истории не может быть хорошего финала, но романтическая девчонка во мне почему-то хочет верить, что где-то здесь притаилось что-то хорошее. Даже если бы это означало полный провал для нашей с ним истории.

— В тот день она позвонила вся в слезах, сказала, что Пашка приехал бухой в стельку, размахивал руками, грозился вышвырнуть ее на улицу без копейки денег. Сказала, что он… — Олег бросает в меня болезненный взгляд, — Марина сказала, что он ударил тебя, хотя я не думаю, что Пашка мог хотел сделать это нарочно. Даже если в глубине души несмотря на тест все равно думал, что ты — моя дочь.

— Я ничего такого не помню. — В моих воспоминаниях из детства отец всегда был веселым и ласковым. Хотя, если сравнить, то в моей памяти почти все светлые моменты связаны с Олегом, а не с отцом. Или я уже накручиваю, потому что знаю другую сторону правды?

— Возможно, Марина преувеличила, — допускает Олег. — Когда я приехал, ты спала, хотя в доме был беспорядок. Я сказал, что так больше не может продолжаться, начал собирать ваши вещи, чтобы отвезти в безопасное место, и в этот момент вернулся твой отец. Случился скандал. Я сказал ему в лоб, что люблю Марину и собираюсь стать отцом тебе. Он пообещал убить вас всех. А твоя мать… Она встала между нами и сказала, что выбирает мужа и семью, а я должен уйти.

Он снова на какое-то время замолкает, как будто переваривает те события.

А у меня на языке вертится только один вопрос: «Почему она не ушла с ним?!» И тут же становится стыдно, потому что это означало бы — предать моего отца.

— Я ушел, Ви. Выключил все телефоны, заблокировал все номера. Забрал Аню и за день переехал подальше от твоей семьи, потому что в тот вечер был слишком близок к глупостям, которые никогда бы себе не простил. За неделю переоформил все наши с Пашкой общие дела на него одного, и полностью сжег мосты. Ты не представляешь, сколько раз я потом об этом сожалел. Когда через месяц узнал что Пашка погиб, пытался связаться с Мариной, но вас уже и след простыл. Никогда не думал, что в наше время так легко потерять двух человек, но я правда не знал, как и где искать. Все, что я выяснил — она несколько раз меня место жительства, а потом сменила фамилию, и окончательно исчезла с радаров. А потом… Аня… И мне просто пришлось учиться жить заново. Одному.

Нам обоим нужна пауза, чтобы переварить услышанное — мне как-то сложить эту правду в свои картину мира, ему — переработать заново боль прошлого.

Уже не хочется никаких, даже самых экзотических фруктов. Их запах так раздражает, что тут же настежь распахиваю окна и делаю глоток свежего, уже наполненного осенью воздуха.

Я была уверена, что после его рассказа все станет однозначнее: тут — белое, там — черное, этот мужчина — не для меня, потому что он для моей матери. Или хотя бы что-то из этого. А что в итоге?

— Ви, прошло много лет. Если у меня когда-то и были чувства к твое матери, то они давно в прошлом. И уж точно я не не выбрал тебя назло ей или потому что вы с ней похожи. Может, внешне это и так, но мне плевать. Ты — это ты. И даже если сейчас это не имеет никакого значения, я все равно скажу, что люблю тебя так, как никого и никогда. Можешь смеяться, но весь этот скучный цирк с цветами и фруктами, я тоже творю впервые, потому что ни хрена не знаю, как еще просить прощения, когда уже просрал все шансы.