Бабочка и Орфей (СИ) - Аспера Лина Р. "rakuen"
— Оля, надо жить. Поверь мне, я был за чертой: существование там во стократ хуже и оттуда уже ничего нельзя изменить. А в жизни — можно всё.
— Он прав, девушка, — лодочник говорит с плохо подходящей его образу теплотой. — Я помню, каким тусклым он приходил к Ахерону в прошлый раз, и я вижу его свет сейчас. Подумай, пока ты ещё можешь вернуться.
Я совсем не уверен, что в обязанности перевозчика входит переубеждать его потенциальных пассажиров, однако ужасно рад поддержке.
— Я, — Ольга решительно стирает слёзы ладонью. — Я подумала. Мои родители не заслужили потерю единственной дочери из-за того, что она неудачница в личной жизни. Я не причиню им этого горя. Я буду жить.
— Умница, девочка, — лодочник отталкивается шестом от берега, снимая челн с мели. — Увидимся, когда подойдёт твой срок. И твой, — наставляет он на меня узловатый палец. — А до тех пор чтобы у черты и тени твоей не было, понял?
— Понял, — улыбаюсь я в ответ. — Спасибо вам.
Моя благодарность остаётся без ответа, и лодка растворяется в сгущающемся над Ахероном тумане.
— Как же нам теперь выбираться? — Ольга оглядывается по сторонам. — Я совсем не помню дороги сюда.
— Что-нибудь придумаем, — утешаю я её. — Давай руку.
Ольга протягивает ладонь, и я для надёжности переплетаю наши пальцы. Будем надеяться, фокус с намерением сработает ещё раз.
— Тим, смотри! — вдруг ахает Ольга. — Бабочка!
Ярко-жёлтая лимонница — откуда она здесь? — танцует перед нами в воздухе, бессловесно зовя идти за ней.
— Дрейк, — выдыхаю я. Ну конечно, разве он мог оставить меня одного?
— Кто? — переспрашивает Ольга.
— Друг. Идём скорее, нас ждут.
И мы уходим от берегов Ахерона — обратно к сложной, горькой, яркой, изменчивой жизни.
Объятия — это первое, что я чувствую, возвращаясь из сна. За ними прячутся тревога и страх потери, но главенствует над всем вера. Я обнимаю Дрейка в ответ: спасибо, спасибо за то, что ты есть, за то, что вывел меня тогда и сейчас.
— Она вернулась? — хрипло спрашивает Дрейк.
— Да.
— Вася сказал, она в центральной районной. Там хорошие врачи и новое оборудование. С ней всё будет в порядке.
Киваю: да, без сомнения. В сравнении со смертью всё поправимо.
— Ты молодец, Бабочка.
Не думаю. Если бы не я, она, возможно, никогда бы не оказалась у черты раньше срока.
— Ты молодец, — с нажимом повторяет Дрейк. — Посмотри на меня.
В бледном свете умирающего месяца трудно разобрать выражение его лица, но именно поэтому мне хватает смелости наконец-то сказать первым: — Я люблю тебя.
Кажется, будто планеты и звёзды на мгновение застывают посреди своего вечного движения — и вдруг срываются с вычерченных законами природы орбит.
— И я, Бабочка мой, любимый мой, я тоже… — Горячечный шёпот рвётся, как ветхая ткань, — Счастье моё, радость моя…
И тогда я снова вижу улыбку Бога, слово для которого — любовь*.
***
Когда у вас в коллегах один из богов-олимпийцев, это значительно упрощает жизнь.
— Переведи на громкую, я хочу, чтобы вы оба послушали, — распорядился позвонивший мне в шесть утра Вася. Мы с Тимычем как раз выгуливали Белку в совершенно пустом дворе: даже дворник поленился вставать в выходной в такую рань. Таким образом, о приватности можно было не волноваться, и я без протестов включил громкую связь.
— Ночью Ольге сделали операцию — всё прошло успешно, и теперь она сможет хвастаться будущим сыновьям титановой пластиной в плече. К счастью, это единственная травма, которая предполагает длительное лечение. Я поговорил с моим, хм, старым знакомым от медицины: выздоровление Ольги пройдёт чётко по учебнику, и спустя две недели её отправят восстанавливаться домой.
— Родители знают? — вклинился с вопросом Тим.
— Да. Им ещё ночью позвонил некто, представившийся санитаром «скорой помощи». Не переживай, Сорокин, она не одна. Так что отдыхайте, вы заслужили. Андрюша, увидимся завтра.
— Эй, Василий, подождите минуточку! — Я успел до того, как в динамике наступила тишина отбоя. — Что за новость про Ольгиных будущих сыновей?
— Поживёте — увидите, — Даже по телефону было слышно, что у Щёлок доволен, как слон после купания. — Пока-пока, коллеги.
Вася повесил трубку, а мы с Тимом задумчиво посмотрели друг на друга.
— Надеюсь, это не Виталий, — сказал я.
— Вряд ли. Вася бы не стал так радоваться.
— Почему?
— Ну, у меня сложилось впечатление, что он не считает Виталия идеальным кандидатом.
— А кого тогда считает?
— Поживём — увидим, — повторил Тим расплывчатый Щёлоковский ответ. У меня в голове словно лампочка зажглась, и я едва удержался, чтобы не ляпнуть «Тебя?». Да или нет — что от этого изменится? Тут на меня снизошло второе откровение: я больше не ревновал Бабочку. Дорожил им безмерно, хотел видеть счастливым, быть рядом, но ревность испарилась без следа.
— Домой? — Тим с дружеским любопытством наблюдал за отражающимся на моём лице мыслительным процессом.
— Ага, пора завтракать, — Я никогда не думал, что такой простой ответ может вместить настолько глубокое чувство. А Тим только улыбнулся весенним солнышком и громко позвал копающегося на клумбе щенка: — Белка! Домой!
Известие о том, что Ольга попала под машину, стало в офисе новостью номер один. На общем фоне аханий и оханий мы с Васей Щёлоком смотрелись равнодушными сухарями, что, впрочем, нас мало тревожило.
— Неужели вам совсем всё равно?! — возмутился Виталий, когда я по-деловому распорядился, чтобы он отложил текучку и вплотную занялся подготовкой презентации по проекту.
— Нет, мне не всё равно. Но у нас релиз через две недели, и заказчику перпендикулярны наши проблемы с сотрудниками. Поэтому будь любезен снизить тон и заняться презентацией.
У Виталия закаменели скулы, и он показательно уткнулся в монитор. Я понимал, что ему сейчас несладко — «когда твоя девушка больна» и всё такое, — однако дело было прежде всего. И если косяки с бумажками нам бы ещё простили, то косяки с системой — ни при каких условиях.
— Предлагаю взять помощь друга, — сказал Вася после того, как мы с ним прикинули оставшуюся работу и отправились в комнату отдыха запить сделанные выводы чем-то кофеиносодержащим. — Сильно там Сорокин занят?
Я запустил кофемашину: — На выходных он кодом не занимался, так что, думаю, всё в обычных офисных пределах.
— Обсудишь с ним халтурку? Проект в «песочнице» он видел, в чём заключается работа тестировщика тоже представляет — дописать тест к концу недели ему вполне по силам.
Я ещё раз воскресил в уме листок с todo: да, вместе с тестированием мы вдвоём не вытянем. Нужен третий.
— Ты же его знаешь. Даже если бы он зашивался со своими заданиями, то всё равно согласился бы помогать.
— Тогда что? Проковыряем лазейку в файрволе?
— Нет, лучше поставим систему с тестовой средой на ноут, а вечером я его вынесу по-тихому, — Кофемашина закончила ворчать, и я протянул Васе чашку эспрессо: — Займёшься?
— Легко. Так даже будет удобнее.
— Что удобнее?
Вася пригубил кофе и буднично ответил: — Показывать Сорокинский результат Ольге, разумеется. К тому времени она как раз заскучает без дела.
Тимыч не подвёл, за три дня дописав интеграционный тест по составленной Ольгой спецификации.
— Я там ещё немного отсебятины добавил, — предупредил он в пятницу за ужином. — Может, с параноидальным душком, но вдруг что-то поймает?
— Если у вас паранойя, то это не значит, что в коде действительно нет багов, — наставительно сказал я. — Всё ты правильно сделал: одна голова хорошо, но нам нужно лучше.
— Это «лучше» не сильно вам сроки сбило?
— Нет, мы так и рассчитывали, что глобальный прогон уходит на десятое, — ободрил я мнительного Тимыча. — Ну что, хорошо поработали — хорошо отдохнули? Махнём на выходных в поля?
— Махнём, — сразу согласился распробовавший вылазки на природу Тим. — Только дай мне завтрашний день, чтобы по работе хвосты подчистить.
