Лукан. Конец (ЛП) - Бринн Адриана

Слова наносят больше вреда, чем любой кнут.

Синяки заживают, но слова остаются с вами навсегда, преследуя вас до тех пор, пока вы просто не захотите покончить со всем этим.

Я хотела покончить со всем этим.

Я хотела, чтобы боль просто ушла.

Я хотела, чтобы мои сестры были в безопасности от меня.

От них.

От моего гнева и обиды, которые однажды заразят и их. Так говорил Габриэле, и я, наивная, верила его словам, не зная, что это всего лишь его способ манипулировать мной, причинять мне боль. Пока я не повзрослела и не научилась давать сдачи. Меня по-прежнему били и хлестали, но я испытывала огромное удовлетворение каждый раз, когда попадала в цель и слышала, как плохой человек хрипит от боли. За это он наказывал меня вдвое сильнее, но к тому времени я уже оцепенела. Я отключалась и научилась блокировать боль. Боль в моем теле и в моем сердце.

Мне было десять лет, когда я на собственном опыте убедилась в жестокости отца и его необоснованной ненависти ко мне. Первый раз отец выпорол меня в день моего десятого дня рождения. Помню, как мне было грустно в тот вечер, как я была разочарована тем, что меня не ждали на дне рождения, как Арианну и Милу за несколько месяцев до этого. Мама сделала все возможное для них, но никогда — для меня. Мой юный ум не мог понять, что такого особенного было в моих сестрах, и поэтому мне не хватало такого же отношения.

Разве я не была достаточно умной?

Достаточно симпатичной?

Достаточно дружелюбной?

Теперь я знаю, что это было не так.

Со мной все было в порядке.

Просто я родилась после него.

Еще не родившийся мальчик Паризи.

Наследник моего отца.

Мальчики в семье Паризи встречаются редко. Фамилия сохранилась, потому что из троих детей papa был единственным мужчиной.

До меня mamma5 ждала мальчика. Вся семья Паризи была вне себя от радости, особенно после рождения Арианны. Папа ожидал первенца мужского пола, но ему досталась девочка.

Мальчик не выжил.

Моя mamma не смогла выносить его до конца. Она родила своего мертвого сына в дождливый октябрьский день. Думаю, именно это и стало причиной, сломило ее разум и толкнуло за грань, на путь всех ее мерзких пороков. Иронично, что даже в состоянии наркотического опьянения она все еще была полуприличным родителем. Не могу сказать того же о дьяволе, который создал меня. Гордость и радость моего отца, которым он хвастался перед каждым человеком Паризи, умер, а потом появилась я.

Они надеялись, что это будет еще один мальчик, но нет, это была всего лишь маленькая я.

Черная овца.

Я долго не могла понять, почему отец так ненавидит меня, больше, чем всех остальных. Пока он не сказал мне об этом, приказав своим людям выбить из меня невинность.

Три стука.

Он идет за мной.

Я прячусь под кроватью своей младшей сестры и сжимаю ее руку в своей. Кошмары уходят, когда Мила рядом. Моя младшая сестра успокаивает темный шепот в моей голове. Дверь в комнату сестренки открывается, и он входит. Эти черные итальянские туфли я узнаю где угодно. Плохой человек всегда надевает их, когда приходит за мной. Его тень становится все ближе, пока он не оказывается прямо перед кроватью Милы. Я неохотно отпускаю ее руку, потому что не хочу, чтобы она проснулась от своего мирного сна. Плохой человек встает на колени и просовывает руки под кровать, приглашая меня пойти с ним. В первый раз, когда он нашел меня таким образом, я кричала и брыкалась, пока Мила не проснулась в истерике, и от этого стало только хуже.

Я не только напугала свою младшую сестру до панического приступа, но и была сильно наказана за это и за «приступ гнева», который я устроила. Папа сказал: «Ты получишь по семь плетей на каждую руку и пять пощечин по лицу».

У моего папы странный голос, и я не могу понять его слов. Когда он так говорит, это всегда заставляет меня нервничать. Ничего хорошего не происходит, когда он так себя ведет.

— И Кадра. — Он смотрит мне в глаза, мертвые и холодные, как обычно, когда он обращается ко мне. — Говори «спасибо» после каждой плети. Когда-нибудь ты поблагодаришь меня за это.

В тот первый раз я только кричала и плакала. Я была достаточно умна, чтобы понять, что он получает удовольствие от моей боли. Он упивался моим горем, и я научилась его скрывать. Я никогда не благодарила его, даже когда мне хотелось упасть в обморок или помочиться от боли. Или, когда я сгорбилась, пока не выблевала все содержимое своего желудка, потому что не могла вынести жало кнута. Я проглотила благодарность, которая грозила пролиться, когда мне казалось, что я больше не выдержу.

Эта ночь изменила все. Не только для меня, но и для моих сестер. Мила замкнулась в себе, а Арианна мысленно ушла в себя. Она бросила нас, даже находясь с нами под одной крышей.

Падающий на заднем плане предмет отрывает меня от воспоминаний о мрачном детстве. Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и медленно выпускаю воздух. Я делаю это еще два раза, как он меня учил. Парень с бледной холодной кожей, глубокими карими глазами и смешным акцентом. Тогда это было смешно, но сейчас, наверное, это одно из его многочисленных обаяний. Парень, благодаря которому я на пару минут почувствовала себя менее одинокой, пока papa не заставил его исчезнуть.

Михаил.

Я встряхиваю головой, чтобы прогнать мысли о нем. Я не чувствую сожаления, я вообще больше ничего не чувствую.

— Ты всегда была таким разочарованием, и это доказывает это. Ты не можешь выполнить работу, не так ли? — Papa насмехается надо мной. Я позволяю ему это. Он не знает, какое чудовище он создал. Иногда я и сама не знаю, на что способна, но мы это выясним.

Нонна всегда говорила нам убивать своих демонов и побеждать кошмары.

Именно эта сцена прокручивалась в моей голове каждую секунду, проведенную в том холодном подземелье, когда я была юной девушкой. Я всегда считала, что моя большая благодарность этому человеку заключается в том, что я все еще могу испытывать эмоции и улыбаться, даже когда подвергаюсь такому жестокому обращению со стороны этого безжалостного человека. Но, как и все остальное в моей жизни, он разрушил и испортил ее, когда вступил в сговор с Арианной и заставил меня насиловать и обращаться со мной так, будто я никчемна, как уличная собака.

Я медленно снимаю свои любимые черные перчатки, оттягивая неизбежное. Может, он и не будет умолять, но кровь у него пойдет. Я подхожу к столу, на котором лежат плети и оружие, которыми он любил меня мучить, и провожу пальцами по каждому из них. Если закрыть глаза и сосредоточиться, я могу почувствовать ожоги и жжение на руках, где остались старые шрамы.

Змеиный хлыст был его любимым.

Поэтому я выбираю его и беру свой любимый нож.

Тот самый, который Михаил подарил мне в первый и последний раз, когда мы с ним виделись.

Я подхожу к тому месту, где на полу все еще лежит мой отец, и приседаю, чтобы мы оказались на уровне глаз.

Пусть он увидит меня.

По-настоящему увидит меня.

Монстр, которого он создал.

До той ночи, когда со мной расправились, я планировала заставить его заплатить за то, чему он подвергал меня все эти годы. Я собиралась сделать его смерть быстрой, но мучительной. Я собиралась подарить ему смерть. Я собиралась быть милосердной, но не сейчас. Не после того, что он попросил сделать мою сестру. Я всю жизнь страдала от эмоциональных и физических травм, но по его приказу меня изнасиловали и осквернили. Это был последний гвоздь в его гребаный гроб.

Теперь он останется в живых. Он будет страдать от моих рук, а я позволю ему исцелиться; его тело, но никогда — его разум. Я буду причинять ему боль так, как он и представить себе не мог, снова и снова. Вдвое сильнее, чем в прошлый раз, пока от великого Габриэле Паризи, консильери Святой Троицы, не останется ничего.

Я забрала его корону и титул.