Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

Квадрат, кружок, две завитушки, соединяющиеся почти в сердечко; объёмный крестик в углу, ещё один квадратик.

— Вот это да! Кажется, скоро ты деградируешь обратно до обезьяны, — заметил Иванов, встречая меня на обратном пути настолько счастливой улыбкой, что хотелось с размаху залепить ему по лицу. Снова стало очень обидно, особенно от мысли о том, как каких-то полчаса назад я по доброте своей пожалела этого говнюка и упустила шанс наконец первой нанести удар.

— Надеешься, что кто-нибудь опустится до твоего уровня? — я постаралась задрать нос повыше, надеясь, что это выглядит достаточно высокомерно, хотя алеющий на щеках румянец стыда после очередного оглушительного провала на уроке наверняка сводил на нет все попытки казаться хладнокровной и непробиваемой. — Сомневаюсь, что кто-то ещё сможет деградировать настолько, чтобы швыряться землёй с тобой за компанию.

Бинго! Иванов развернулся ко мне мееееедленно, по-театральному эффектно (чёрт бы побрал эту Ритку с её порывами к нашему культурному просвещению, из-за которого мне уже однажды показалось красивым поплакать на стадионе под дождём), и уставился на меня глазами маньяка-психопата, вечерами расчленяющего ни в чём не повинных девушек у себя на кухне. Вообще-то, от страха я еле смогла сглотнуть слюну и как могла вжалась в Наташу, не желавшую протянуть мне руку помощи, а, напротив, больно пихающуюся в бок своим костлявым локтем, но я всё равно старалась казаться бесстрашной и отвечала своему сопернику, не отворачиваясь, прямым и слегка вызывающим взглядом.

— Зато вас, идиоток, любительниц поплакать у всех на виду и надавить на жалость, десятками насчитать можно.

— На чью ещё жалость, дебил? На твою, что ли? Не слишком ли высокого ты о себе мнения, а? Да я даже знать тебя не знала, пока ты сам ко мне не прицепился!

— Целый год таскаешься на все тренировки и матчи, но знать меня не знала, серьёзно? — радостно ухмыльнулся Иванов, заметив, как я нахмурилась, очень глупо попавшись на лжи. Нужно было молчать, с самого начала всей дурацкой ситуации просто делать вид, будто меня это не касается, ведь до этого всегда успешно выходило прикидываться глухонемой при любом возникающем конфликте. — Нельзя же быть настолько непроходимо тупой.

— Как это нельзя? У тебя же получается! — довольная собой, я только отмахнулась от дёргающей меня за рукав Колесовой, совсем чуть-чуть злясь на неё, обычно рьяно встающую на мою сторону, но только в последние дни внезапно решившую придерживаться не свойственного ей нейтралитета.

— Р-Романова! — рявкнул учитель так неожиданно и громко, что я подскочила на месте и испуганно вцепилась пальцами в край стола. Теперь до меня дошло, почему вот уже пару минут подруга так настойчиво дёргала меня, призывая то ли замолчать, то ли хотя бы обратить внимание на крайне недовольного Олега Юрьевича, долго наблюдавшего за нашими беззастенчивыми перешёптываниями, прежде чем дойти до точки кипения. — Соб-б-брала свои вещи и быстро п-поменялась местами с Кутяпкиной!

— Редкостная дурааааа, — протянул мне в спину Максим, пока я, начиная психовать, истерично, дёргаными движениями собирала со стола свои вещи, случайно (а может и не очень) толкнув его в плечо. С другой стороны, такая показательная злость была хотя бы лучше слёз, которые, я чувствовала по защипавшим векам и напряжению в переносице, начинали медленно подступать к глазам.

— Козёл ты долбанутый, — злобно бросила я, запнувшись о его вытянутые ноги и еле удержав равновесие, ведь сначала мне даже показалось, что он специально пытался поставить подножку. Хотелось громко разреветься от обиды, поэтому мне было совсем плевать, как громко прозвучали последние слова, долетев, без сомнения, до слуха всех находившихся в кабинете.

***

Я даже не удивилась, что пересадили меня за парту именно к противненько улыбающейся Светке, так демонстративно отодвинувшейся подальше, словно она запачкалась бы от любого мимолётного соприкосновения. Странно, но первым делом я обратила внимание, как приятно от неё пахло, приторно-клубнично; сначала этот аромат вызвал прилив аппетита, отозвавшийся неприятными спазмами в желудке, не получившем положенного завтрака из-за желания утром поспать лишние полчасика, но спустя примерно десять минут невыносимо разболелась голова, буквально разрываясь изнутри от запаха, заполняющего собой всё пространство вокруг, каждый рецептор, каждую клеточку моего тела. Был в этом и объективный плюс: если она продолжит выливать на себя столько же духов, то есть шанс, что совсем скоро Дима всё же расстанется с ней, не в силах терпеть постоянные приступы мигрени.

Светка, к сожалению, очень уж красивая: загорелая, с густыми каштановыми волосами, убранными в такой небрежный хвост, над созданием которого мне пришлось бы попотеть часа так два, а ещё с вычурным макияжем и длиннющими, явно не натуральными ресницами, совсем её не портящими, даже напротив, идеально дополняющими образ «знойной брюнетки» с томным взглядом и манерами роковой соблазнительницы.

Наверное, несложно догадаться, как сильно я ей завидовала; с удовольствием примерила бы на себя и нормальный рост с длинными ногами, и обожание, с которым её силуэт провожали взглядом мальчишки. Светка училась в математическом классе, а в моём, гуманитарном, была Таня, с выжжено-белыми волосами и пристрастием к вульгарной ярко-розовой помаде, но всё равно, блин, красивая, как ни посмотри; а в лингвистическом блистали Катя и Марина, единственные из всех знакомых мне сверстников помешанные на брендах, лейблах, логотипах и прочей совершенно бесполезной ерунде, свидетельствующей о шикарной жизни.

Вместе с подругами я смеялась над всеми этими самопровозглашёнными королевами, но вряд ли долго бы раздумывала, имея возможность вдруг поменяться с любой из них телами. Потому что мне от природы не досталось ничего, что позволило бы выделиться среди остальных. Светло-русые прямые волосы чуть ниже лопаток не спадали красивыми локонами, зато быстро электризовались от синтетической ткани форменного пиджака, бледная и тонкая кожа легко краснела, с лихвой выдавая весь спектр моих эмоций, от смущения до сильной злости, голубые глаза не обладали никаким особенно великолепным оттенком, и только достаточно пухлые, красивой формы губы можно было бы назвать достоинством внешности без идущих следом бесконечных «но».

Грех жаловаться, ведь я совсем не была уродиной, но вот незадача — и красавицей тоже. Просто никакая. Бледная. Непримечательная. Я могла бы, пожалуй, раз двадцать за один лишь час попасться на глаза человеку и при этом остаться незамеченной. По крайней мере, в случае с Димой всё происходило именно по такому сценарию.

Начавшаяся перемена ознаменовала собой сразу два последовательных события. Во-первых, покидая кабинет, Олег Юрьевич уточнил, что он предупредит остальных учителей, чтобы те не позволили нам с ни в чём не повинной Кутяпкиной поменяться местами обратно до окончания учебного дня. Во-вторых, когда я, расстроенная и злая от вызванной духами Светки головной боли, уже было собралась выйти проветриться в коридор и заодно от души поворчать на почти предавшую меня Натку, на пороге показался лучезарно улыбающийся Романов, по традиции пришедший поворковать со своей девушкой.

Попахивает мазохизмом, но я в тот же момент словно приросла к стулу, бесцельно скользя взглядом по исписанным мелким почерком листам своей тетради и тщательно вслушиваясь в омерзительно-сопливые нежности, нашёптываемые на ухо наигранно хихикавшей Светке. Конечно, если бы Дима порол такую же чушь именно мне, у меня бы, наверное, сердечко остановилось от восторга, но со стороны это звучало так ужасно, что я продолжала сидеть и ловить каждый звук. Вот уж и правда, редкостная дура.

— Очень неожиданно увидеть Полину, сидящую здесь, — сказал он своим ласковым, вкрадчивым голосом, и я опешила от неожиданности, несколько раз повторила его фразу про себя, пытаясь убедиться, что правильно всё поняла и он имел в виду именно меня, хотя в нашей параллели не было больше никого с таким именем. До сих пор не веря собственному счастью, я решилась повернуться к нему, тут же поймав заинтересованный взгляд маняще-тёмных глаз.