Джуэл Э. Энн - Нераспустившийся цветок (ЛП)
Я потираю, губы между собой и киваю.
— Будь милым, — шепчу я, проходя мимо Кая.
— Что нужно, мам?
Она облокачивается на столешницу, уперев руки в бока.
— Вы с Оливером живете вместе? — могу сказать по напряженности ее шеи, что она пытается контролировать громкость своего голоса.
— Нет. Почему ты меня об этом спрашиваешь?
— Потому что Кай сказал, что не часто видится с тобой с тех пор, как ты переехала к Оливеру.
Спасибо, Кай… засранец!
Я поднимаю глаза к потолку и вздыхаю с преувеличением.
— Жили некоторое время, но теперь уже нет.
— Так у тебя с ним был секс? — шепчет она, глядя на меня.
Я смеюсь. Нет, мама, мы просто спали в одной кровати, держась за руки.
— Да, у меня с ним был секс. Большая беда, я взрослая.
— Так он знает о твоей спине?
— Да, он знает о моей спине!
Она вздрагивает.
— Говори тише, Виви.
— Он любит меня, мама. Он думает, что я красивая и более того… он заставляет меня чувствовать себя красивой, как никогда раньше. Когда я с ним, я не думаю об учебе или о своем прошлом, или о детях и замужестве, — я прикусываю губы и стараюсь подавить эмоции, которые появляются только тогда, когда думаю об Оливере. — Он мое простое совершенство. Я нравлюсь себе, когда я рядом с ним.
— Ужин готов? — отец хмурит брови, высовывая голову из-за угла.
Мама кивает, все еще глядя на меня.
— Да, скажи парням, чтобы шли есть.
— Ты знаешь, я просто хочу наилучшего для тебя, Виви.
— Оливер… Оливер — вот что наилучшее для меня, — я говорю правду. Я знаю какой-то частью сердца, которая была мертва до встречи с Оливером, что он был предназначен для меня. Я просто хотела бы знать, что делать с болью его прошлого. Прошлого, которое остается частью настоящего, нашего настоящего.
— Ладно, Виви, — она вздыхает и протягивает мне блюдо дымящихся овощей. — Но ты все же не будешь спать с ним вместе под этой крышей.
Нет проблем. В любом случае мы с Оливером не так уж много спим, когда вместе.
— Хорошо, — ухмыляюсь я.
Никогда не считала себя бунтаркой, но чем больше она относится ко мне как к ребенку, тем больше я хочу затащить Оливера наверх и делать очень взрослые вещи с ним в моей комнате, куда вход мальчикам запрещен, под крышей дома моих родителей.
Мы пережили ужин без кровопролития. Мои родители расспрашивали меня об учебе под пытливыми взглядами Оливера и Кая. Думаю, если бы здесь был только Оливер, я бы рассказала им. Иногда мне кажется, что Кай ждет, когда я упаду лицом в грязь, чтобы он мог прийти мне на помощь, чтобы я почувствовала, как нуждаюсь в нем. Но я больше не нуждаюсь.
— О боже, мам! Не нужно было ставить свечи на мой торт.
— Нет, нужно. Ты заслуживаешь загадать желание, Виви.
Мама ставит шоколадный торт с ванильной глазурью передо мной. Я смотрю на людей, сидящих за столом, которые много значат для меня, даже болтун Кай, которого я хочу убить большую часть времени. Набирая побольше воздуха, я искоса смотрю на Оливера и подмигиваю ему перед тем, как задуть все свечи и загадать… ничего. У меня уже есть все, что я могла когда-то хотеть.
Я задуваю их все на одном дыхании. Оливер кладет руку мне на ногу и наклоняется.
— С днем рождения, любимая, — он шепчет мне на ухо и целует в щеку.
— Нашей малышке двадцать два. Как быстро летит время! — папа улыбается, качая головой.
— Двадцать два… а сколько лет твоей жене, Оливер? — Кай заставляет всех замолчать.
Хватка Оливера на моей ноге становится болезненной.
— Жене? — говорит отец сквозь зубы.
— Убирайся, Кай, — злость внутри меня достигает взрывного уровня. Мне не следовало везти его домой, после смерти его сестры. Открыть Каю дверь, это все равно, что открыть ограждение для быков. Если ему позволить, он будет постоянно подавлять меня.
— Это не у Кая есть жена, Виви. Почему ты выгоняешь его?
— Ты права, мама, — я смотрю на Кая. — Это не у него есть жена. Просто Кай тот, кто напился и не понес ответственности за то, что в ночь, когда я пыталась увернуться от его приставаний, упала в горящие угли.
Мои родители смотрят на Кая, и самодовольство на его лице испаряется.
— Вив, ты поклялась, что никогда не скажешь…
— Не скажешь что, Кай? Правды?
Я могла это предсказать — он начинает плакать. Невероятно. Ему нужно было стать актером, а не медиком.
— Виви? Кай? Что происходит? — спрашивает мама, нахмурив брови.
— Правды? — Кай качает головой. — Как великодушно с твоей стороны.
Ножки стула Оливера царапают пол.
— Я думаю, ты сказал достаточно, — он встает, сжимая руки в кулаки.
— А что ты сделаешь? Снова ударишь меня? Из-за этого твоя жена угодила в психушку?
Шлеп!
— О боже! Что вы делаете? — кричит мама, пытаясь подобраться к Каю, который близок к бессознательному состоянию лежа на полу с перевернутым стулом и сочащейся из носа кровью.
Я даже не вздрогнула, потому что ожидала, что Оливер врежет ему еще при первом упоминании о его жене. Один раз было рискованно. А два уже просто глупо. Мой отец не двигается, глядя на меня. Его злость очевидна, его злость на меня — из-за моего вранья, моего «разочаровывающего» выбора мужчин.
— Родни, помоги мне его поднять, — моя мама прижимает салфетку к носу Кая.
Мой отец качает головой. Уверена, что единственная причина, по которой он помогает Каю подняться, это чтобы не отмывать пол от крови потом.
Я оглядываюсь, но не вижу Оливера.
— Оли? — я вижу, как он спускается с сумкой в руке, когда подхожу к лестнице. — Куда ты собираешься?
Он достает кошелек из кармана и протягивает мне пятидесятидолларовую купюру.
— Вот деньги на поезд.
Я не беру их.
— Что ты делаешь? Я не хочу твоих денег. Куда ты собираешься?
— Домой, — он продолжает идти.
— Я не понимаю. Ты просто оставляешь меня здесь?
— Да, — он открывает входную дверь и направляется к машине.
— Оливер, остановись!
Он забрасывает сумку на заднее сиденье, а сам садится за руль.
— Остановись! — я хватаюсь за дверь до того, как он успевает закрыть ее. — Мне очень жаль. Кай — засранец. Но я поддерживала тебя, нас. Почему ты оставляешь и наказываешь меня?
Он кладет руки поверх руля, глядя в лобовое стекло. Его нежелание смотреть на меня отзывается болью.
— Ты рассказала ему, что я женат. Ты рассказала ему, что Кэролайн в психиатрической лечебнице!
Я подпрыгиваю от резкого звука злости в его голосе.
