Это несерьёзно (СИ) - Вечная Ольга

— Ты потный весь! Фу, какая гадость! — хохочу громко, пока он крутит в воздухе. — Пусти немедленно! — Сама вырываюсь крайне вяло.

А потом он вжимает меня в стену и целует. Я закрываю глаза и расслабляюсь, позволяя приподнять себя за ягодицы еще выше, а затем взять. На первый завтрак мы выбираем друг друга.

На второй предпочитаем кофе на террасе и разговоры о жизни. Смеемся, вспоминая разные курьезные случаи. Я рассказываю, что встречалась с Аишей не так давно, мы вместе поужинали, но дальше дело не пошло — не было желания касаться другой девушки, если Демьян не смотрит. Он пожимает плечами и рассуждает о приоритетах. О том, как часто они в жизни меняются.

Следующим утром отправляемся в клинику, где проходим обследование и сдаем анализы. Дальше начинается то, ради чего, в общем-то, мы и прилетели. Я принимаю препараты, благодаря которым мой левый яичник вынужденно просыпается и превращается в поле, на котором зреют красивые, как выражается доктор, ромашки. Растут, бутоны набухают, готовясь к самому главному — зачатию. В этот момент их старательно собирают с помощью не самой приятной в мире процедуры. Демьян сообщает, что во время сдачи своего материала думал обо мне и о том, какой я бываю сладкой внизу, когда щеки горят от стыда.

Слушать это невыносимо неловко. Другими словами — идеально.

Мы немного путешествуем по пригороду, пробуем местную еду, посещаем музеи. Несколько дней живем почти обычной жизнью, а потом врач сообщает, что у нас с Демьяном получились два замечательных эмбриончика, которых заморозили на ближайшие десять лет. Целых две ромашки расцвели!

Не могу с собой ничего сделать, думаю о них и реву. Снова не от горя, ведь мы не потерпели фиаско, хотя я боялась, что с первого раза не получится. Все удалось, пазл сложился, но, когда я размышляю об этом, душа не поет, а на клочки рвется. Один из этих малышей мог бы быть уже со мной, мог расти внутри.

Когда дело касается любви, наука уступает место чувствам, я смотрю на Баженова и плачу.

Одно дело — читать инструкцию и употреблять отстраненные биологические термины, и совсем другое — думать о детках. Наших с Демьяном. Мне хочется родить их немедленно, прямо сию секунду. И хотя врач уверяет, что меня топит гормонами, которые вот-вот отпустят, я непрерывно думаю о том, что у меня теперь есть особенные ромашки, наши с Демьяном. Что они ждут, когда я за ними вернусь. А как же можно просто жить, когда они ждут?

По плану было сделать и забыть, жить дальше, что-то ломать, что-то строить. План был простым и четким, его с холодной головой составляли, как и положено взрослым людям. Но и простота, и комфорт разбиваются о реальность: у меня вся жизнь вокруг моих ромашек теперь крутится. Я нужна им, а они — мне. Мозг совсем не работает, я переживаю сердцем и даже предлагаю Демьяну воспользоваться ими немедленно.

— Ты мне обещала десять лет, Кристина, — говорит он, когда мы ужинаем в закусочной.

Завтра утром у меня самолет, я покидаю Гамбург на три часа раньше Баженова.

— Десять лет — это слишком много.

— Крис, — окликает он, и я поднимаю глаза.

Даже карие, его глаза не выглядят теплыми. Демьян сжимает мою ладонь, и я ее отдергиваю.

— Ты просто психуешь. Врач сказал, это пройдет.

— Да пошли вы оба, — злюсь и отворачиваюсь.

Психую. Психую. Психую. Его мягкий голос бесит неимоверно! В день, когда я прилетела, хотелось плакать от эмоций и счастья видеть Демьяна. В наш последний вечер, даже с учетом удачи с ромашками, я сильно раздражена.

— Ненавижу прощаться. Все не так, все неправильно!

Он отводит глаза. Едим некоторое время молча. Я макаю картошку в кетчуп, но затем отбрасываю на поднос. Нет аппетита.

— У нас получились два эмбриона. Я никак не могу это осмыслить, — первым нарушает молчание Демьян.

Плотина лопается, я вытираю салфеткой глаза. Он, кажется, чувствует себя некомфортно, но не предпринимает попыток утешить. Просто смотрит, ждет, пока успокоюсь.

— Прости, это и правда лишнее. Я размякла, — сообщаю ему. — Ты можешь сказать хотя бы, на чьей стороне работаешь? Время так быстро пролетело, мы вроде говорили обо всем, но сейчас я понимаю, что только обо мне. И я до сих пор не знаю, что с тобой происходит. За кого ты сейчас?

— За всех. И одновременно против всех. Сам за себя.

Качаю головой. Три разных ответа.

Он чуть наклоняется вперед и рассказывает о том, что «Черные звезды», как только вычислили, кто он, взяли под крыло меня и всех родственников Демьяна. Они также не допустят, чтобы со мной или с кем-то из его близких что-то плохое случилось. Это они первыми среагировали и нашли вертолет, когда мне стало плохо в Индии. Они устроили лучшее лечение и помогли Демьяну так быстро прилететь. Они везде и всюду. И слишком щедро платят за преданность, чтобы отказываться.

— А как же «СоларЭнерджи»?

— О них я тоже забочусь.

— Но как это возможно?

— Возможно. Оказалось, что все не так, как виделось изначально. Ситуация сложная, мир не черно-белый.

— Поясни хоть немного.

— «Черные звезды» возникли как объединение четырех хакеров.

— Благородных и добрых? Которые спасли мне жизнь, чтобы заслужить твое расположение?

— Один из них — мой биологический отец.

Я застываю и смотрю на Демьяна. Эта информация не кажется шокирующей, почему-то она осознается как само собой разумеющееся, словно иначе и быть не могло. Демьян — уникальный, он совершенно не похож ни внешне, ни складом ума, ни характером на свою мать или на Андрея Владимировича. Он — другой. И вот оно, объяснение.

— Боже. И как вы встретились? — спрашиваю.

— Странно. Он обо мне и не подозревал до недавнего времени. Когда всплыло мое имя, поднял информацию и узнал маму. Мы с ним даже внешне похожи. Но… как бы там ни было, я знаю точно, что все совсем не так, как представлялось поначалу. И я знаю, как помочь «Солар».

— На черном небе зажглась еще одна звезда? — киваю на него.

Демьян молчит, как-то криво усмехается.

— Поэтому я прошу не спешить с эмбрионами. Десять лет — это хороший срок, возможно, ты передумаешь.

Его сарказм — защита, это неприятно царапает, и если раньше я бы обиделась и ушла, то сейчас думаю по-другому.

— Ты можешь взять меня с собой? Туда, где живешь и работаешь.

Он моргает. Выглядит ошарашенным.

— Крис, — зовет по имени, предостерегающе покачав головой.

Оглядывается по сторонам, как будто я впервые сказала что-то не по плану. Что-то опасное.

Понижаю голос:

— Я хочу поехать с тобой. Быть с тобой. Ты говоришь, что это опасно, но я почему-то уверена, что рядом с тобой — самое безопасное место на свете.

Демьян отказывается, но я понимаю, что не рубит, а будто осмысливает эту идею, держит на языке, пробует на вкус. Осмелев, я продолжаю напрашиваться. В конце концов он перебивает:

— Мою личность скоро сотрут. Не поступай так со своей.

— А если я соглашусь? Если тебя выберу?

— Я много работаю, тебе будет… одиноко. С тобой может что-то случиться. Абсолютно нет.

— Но я хочу попробовать.

— Там не лучшее место для девочек.

— Откуда ты можешь это знать?

— Что если меня убьют? Что будет с тобой?

— Твою мать, Баженов.

— Это мой путь, я всю жизнь к этому шел, иначе быть не могло. Ты ведь знаешь, какой я внутри. Черные звезды сами собой не возникают.

Пялимся друг на друга.

— Птенец, — произносит он спокойнее. — Я тебя люблю. Люблю так сильно, что… я когда просто на тебя смотрю, у меня кровь кипит. Я люблю тебя и как друга, и как женщину — это вместе что-то невероятное. Ты самый близкий и родной мой человек. Самый важный. Ты единственная, с кем я хотел бы детей. Очень хотел бы. Ты то, что имеет значение, я не могу тобой рисковать. И не смогу никогда.

— А я не могу без тебя.

— Давай так. Ты обещала, что воспользуешься эмбрионами не раньше чем через десять лет, если все еще захочешь. Сдержи свое слово. Если я почувствую, что стало безопасно, я за тобой вернусь. И если к тому времени ты не передумаешь, то поедешь со мной.