Колин Уилсон - Космические вампиры
— В общем, можно назвать это самоубийством. Они забыли…
— Забыли что? — живо встрял Джемисон. Любопытство в нем преодолело страх выпустить ситуацию из-под контроля.
— Что мы все берем энергию из одного и того же источника. Получилось все равно, что воровать из кладовки яблоки, когда в твоем распоряжении весь сад.
— Но что случилось с ними? — все еще не мог понять Фаллада.
— Он полностью снабдил их энергией — энергией, необходимой, чтобы добраться к себе в звездную систему. Он говорил правду, пообещав, что они не будут наказаны. В их законе нет понятия о наказании. Но предупредил, что будет суд. Он предупреждал их о том, чего ожидать. Когда в них втекла энергия, они перестали быть вампирами. Они вновь стали богами — теми, кем и были первоначально. И теперь сами могли судить, правомерно ли это — быть вампиром. Суд над собой они свершили сами — и приговорили себя к небытию.
— Вы хотите сказать, — уточнил Джемисон, — за ними оставлялось право жить и возвратиться к себе на планету?
— Да. Решение всецело зависело от них самих.
— Да они сумасшедшие какие-то… — оторопело пробормотал Джемисон.
— Нет. Просто абсолютно честные, не способные на самообман. Став вампиром, они начали изощряться в искусстве самообмана. А затем посмотрели правде в глаза и поняли, что это за собой повлекло. Самообман — делать вид, что свобода есть необходимость.
Карлсен сознавал, что эти слова сеют глубокое беспокойство в душе у Джемисона — сомнение в самом себе, граничащее с паникой.
— По христианской морали, — произнес наставительно премьер, — думать так — большой грех.
— Вы не поняли. Они могли сторговаться, что на самом деле вины их нет, или что за все потом воздается добрыми деяниями. Только на самообман у них уже не хватило дерзости. До них разом дошло, что они натворили.
— Потому им осталось единственное — умереть? — заключил Фаллада.
— Нет, на этом никто не настаивал. Это был их собственный выбор. Ты как-то сравнил тело убитого вампирами с напрочь изрезанной покрышкой. То же самое произошло и с ними. Вот почему они исчезли.
— А как с остальными, — задал вопрос Хезлтайн, — с теми, что на «Страннике»?
— Им будет предоставлен такой же выбор.
— Но некоторые могут-таки выбрать жизнь? — вымученно, тоскующе спросил Джемисон.
Глаза премьера, не отрываясь, смотрели на Карлсена, излучая — даже удивительно — скрытую мольбу. Неприязнь у Карлсена пропала, сменившись жалостью.
— Откуда же я знаю, — ответил он. — Хотя, в общем-то, возможно.
— У вас нет… способа выяснить?
— Нет.
Джемисон отвел глаза (чувствовалось, что с облегчением). Послышался бой часов Биг Бена. Все замолчали, считая про себя удары: полдень. Вместе с тем, как растаял последний звук, Джемисон поднялся. Судя по виду — с обновленной, бодрой решимостью государственного мужа.
— Ну что ж, господа, если не возражаете… Я думаю, нам всем нужно отдохнуть и восстановить силы. — Увидев, что и Карлсен встает с кресла, он поспешно добавил, — но, прежде чем выйти из кабинета, я так понимаю, мы все условимся молчать? Во всяком случае, пока?
— Н-ну, вроде как… — неуверенно произнес Фаллада.
— Я прошу не ради себя или доктора Армстронга, или мисс Джонс. Это нечто, что касается в равной степени всех нас. — Чувствовалось, как вместе с голосом возвращается уверенность. — Если все это рассказать, — Джемисон внушительно склонил голову, опершись ладонями о стол, — кое-кто нам и поверит. Но уже заранее можно гарантировать: подавляющее большинство сочтет нас за сумасшедших. Нас запрут в ближайший же психдом. И, откровенно говоря, по нашей же вине. Ибо с какой стати людям верить в такую невероятную э-э… небылицу?
— А с другой стороны, почему бы и не поверить? — цепко спросил Фаллада.
— Ох, не поверят, дорогой мой доктор. И оппозиция первой начнет тыкать пальцем, что все мы спятили, или выдумали все из каких-нибудь нечистоплотных личных мотивов. И мне останется подать в отставку — не потому, что я как-то не так проявил себя в этом деле, за которое, кстати, не несу никакой ответственности, но потому лишь, что буду казниться: в щекотливом положении моя партия. Случись все это — и от комиссара тоже будут ждать отставки. Короче, мы навлечем на себя скандал, нас закидают грязью. Это не сулит всем нам ничего хорошего.
Забавно было наблюдать за извивами мысли премьера. В начале этой тирады его заботило единственно то, чтобы все молчали о происшедшем; пара минут — и он уже проникся убеждением, что говорит совершенно беспристрастно. Криво усмехнувшись, Карлсен почувствовал, как жалость понемногу уходит. И сказал с наигранной озабоченностью:
— А справедливо ли будет думать в первую очередь лишь о себе, держа все в секрете от человечества? Ведь люди, безусловно, имеют право обо всем знать.
— Это все риторика, капитан. Как политик, я обязан быть прагматиком. Заявляю совершенно однозначно, что жизнь у нас превратится поистине в кошмар. Есть и моральный аспект. Я — премьер-министр этой страны и должен делать все для блага Великобритании. А это перерастет в скандал, который уронит нас в глазах всего мира. Да имеет ли кто-нибудь из нас право пойти на это! — Хезлтайн собирался что-то вставить, но Джемисон нетерпеливо вскинул руку. — Откровенно скажу: случившееся нынче утром оставило меня глубоко разочарованным. Могу сказать со всей искренностью, что до конца своих дней не перестану переживать о непоправимых последствиях, что могли бы… Как представлю сейчас опасность, благополучно отведенную, так сразу осознаю, что нахожусь у края, знаете ли, зияющей бездны. Мы вместе взглянули в лицо той опасности — и, милостью Божией, каким-то чудом вышли победителями. Я чувствую, что это сплотило нас всех. И смею добавить, что не успокоюсь, прежде чем не прослежу, чтобы каждому из вас максимально воздали за услуги. И вы, думаю, убедитесь, насколько благодарной может быть Родина. — Он вылил себе остаток бренди и улыбнулся Хезлтайну. — Могу я рассчитывать, что заручился вашим согласием, комиссар?
— Как скажете, господин премьер-министр, — отвечал Хезлтайн.
— Капитан Карлсен?
— При таких-то перспективах — да как не согласиться!
Джемисон испытующе вгляделся, заподозрив насмешку; чопорная торжественность Карлсена успокоила премьера. Он повернулся к Фалладе.
— Доктор?
— А моя книга? — встречно спросил тот. — Мне теперь что — ее под замок? — он с трудом сохранял спокойствие.
— Книга? — растерялся Джемисон.
— Да, «Анатомия и патология вампиризма»?
— Да что вы, как можно! Такая чудесная идея! Эта книга, безусловно, важнейший вклад в науку. Я лично прослежу, чтобы она получила полную поддержку Медицинской Ассоциации Великобритании. Нет, что вы, доктор, книгу надо обязательно опубликовать. И у меня нет сомнения, что вас за нее ожидает высшая правительственная награда.
