Станешь моей победой (СИ) - Марино Викки
Аня Т.
_______________________
Душевный ад. Персональное наказание. Ненависть к себе и отчаянные попытки не сойти с ума…
Именно этот набор теперь заполняет мою пустоту, которая поселилась в сердце и к которой я, надеюсь, когда-нибудь привыкну.
Наивная…
Понимаю, что слова, глупые извинения и действия не вернут то, что мы потеряли, не спасут то хрупкое чувство, которое делало нас живыми. Я ушла от Мирона, позволив своим страхам и сомнениям превзойти любовь, которую мы так берегли. Предала его веру в нас.
А в любви, как известно, не бывает оправданий.
Взгляд Мирона после сказанных мною слов я никогда не забуду — темный, пустой, с привкусом ненависти и презрения. В нем вселенная раскололась на две части. Мир жадно искал во мне опору, но я в критической ситуации отключила его «от аппарата».
Нас больше нет.
И отныне наша любовь — вероломное предательство.
Знала же, что все закончится разбитыми сердцами, потому что разговоры о браке мелькали задолго до появления Савельева в моей жизни. А теперь, когда мы оба стали зависимы друг от друга, эту связь разорвали, и оказалось, что ни я, ни Мирон не способны выжить поодиночке.
— Анна, немедленно объясни, кто этот молодой человек! — кружит надо мной отец, словно стервятник над добычей.
— Савельев Мирон, — всхлипываю и утираю слезы рукавом платья. — Пап… Он мне дорог. Очень. Позволь пойти за ним, — падаю на колени и обхватываю его ноги руками. — Я люблю Мира больше жизни!
— Что ты несешь?! — отталкивает меня отец и одним рывком вынуждает подняться с пола. — Какая, к черту, любовь? Ты со дня на день станешь Албанцевой!
— Да услышь ты меня, наконец! Я не люблю Плутоса. Не-люб-лю! — жалкая попытка прекратить это безумие заканчивает тем, что мама больно сжимает мою руку. Но эта боль не сравнится с теми страданиями, которые я несу в себе уже на протяжении долгого времени. — Мы оба будем несчастны в браке. Так разреши мне самой сделать выбор!
Да, целая жизнь вообще не стоит того, чтобы провести ее рядом с нелюбимым человеком. Я, конечно, понимаю, что в прошлом выше ценились браки по расчету и социальному положению, но жить таким образом — это же наказание! Наказание, которого я не заслужила.
— Ах ты, парш… паршивка! — от моего признания отец моментально пришел в бешенство. — Маленькая дрянь! — и впервые в жизни он замахнулся на меня. Я вся сжалась и тут же дернулась назад, испугавшись этой агрессии, но его ладонь замерла буквально в миллиметре от моей щеки. — Да за какие грехи, а? За что мне все это?! — схватившись за голову, папа покинул дом, где через несколько минут раздался рев двигателя машины. Он уехал.
Вот и я не стала ждать, пока мама подхватит эту карусель жестокости, и поспешила в свою комнату, где, открыв окно, пустилась в бега.
Анна: «Мирон!»
Покидая участок, пишу Савельеву одно сообщение за другим.
Анна: «Надо поговорить.»
Анна: «Ты где?»
Чемпион: «Тебе ли не все равно?»
Анна: «Хочу увидеть тебя!»
Чемпион: «Не боишься?»
Анна: «Чего?»
Чемпион: «Последствий своего порыва, например. Да и людям всегда есть чего бояться…»
Анна: «Сейчас я боюсь, что у меня не будет возможности провести с тобой последнюю ночь.»
Чемпион: «Локацию скину»
После этого мне прилетает геоточка — отель в самом центре города.
Не думая о том, что будет после, срываюсь к Мирону. Еду, чтобы сказать, что никогда не переставала его любить и что он навсегда останется для меня самым родным человеком.
Последняя встреча… Последний разговор… Последняя близость… На этом простимся.
Едва такси останавливается около дорогого отеля, высота которого составляет сто семнадцать этажей, а цена за сутки превышает трехмесячную зарплату обычного работника со средним доходом, бросаю на панель несколько мятых купюр и выпрыгиваю из машины. Стараюсь не плакать, пытаюсь сосредоточиться на предстоящем разговоре, в котором мы должны услышать друг друга.
Анна: «Я на месте.»
Чемпион: «803 номер. Администратора я предупредил.»
Чемпион: «Ты еще можешь передумать…»
Анна: «Захожу в лифт.»
Сегодня я точно не уйду, если Мир, конечно, не прогонит. Знаю, перед смертью не надышишься, но я хочу еще на несколько часов продлить наше счастье.
Поднимаюсь на восемьдесят первый этаж, нервно поглядывая на часы. И сейчас на меня накатывает та же паника, что и в момент, когда я вернулась за телефоном в спортзал. Там точно так же стучало сердце, и поселившаяся тревога медленно перерастала в какой-то необъяснимый страх.
Каждый мой шаг — как точка отсчета приближающегося и неизбежного апокалипсиса.
Вдох. Выдох.
Вдох. Выдох.
В номер вхожу без стука. Скидываю босоножки и оставляю рюкзак на пороге.
— Мирон? Ты здесь? — несмело исследуя территорию, бесшумно прокрадываюсь из комнаты в комнату. В номере, на удивление, оказалось очень просторно, светло, при этом уютно и невероятно тихо.
Господи, да у нас весь район меньше, чем эти съемные посуточно хоромы!
— Я в гостиной, — слышу хриплый голос, от которого по коже поползли мурашки.
Мир сидит на диване, попивая янтарного цвета жидкость. На полу разбросаны его вещи, которые он обычно берет на тренировку, а в воздухе витает запах табака и крепкого алкоголя. Савельев выглядит уставшим и потерянным. Но это не удивительно, особенного после того, что произошло в моем доме.
— Зачем ты здесь? Кажется, мы все выяснили часа полтора назад, — говорит Мирон безэмоционально. — Да и ты свой выбор сделала, так что можешь расслабиться.
Переминаясь с ноги на ногу, останавливаюсь в метре от него. Испытывая потребность в прикосновении, все же замираю в нерешительности. Боюсь, что оттолкнет.
— Мирон, ты злишься, и это нормально. Хочешь, прогони меня. Или же выслушай… — голос падает до шепота, потому что на большее меня не хватает. Я полностью истощена. Как эмоционально, так и физически.
— Сомневаюсь, что ты мне скажешь что-то новое, поэтому можешь не утруждаться. Да и слушать очередной высокопарный чес про любовь и твою самоотверженность нет желания, — с таким же равнодушием выдает Мир и, сделав глоток непонятого напитка, морщится. — Тихая, я что-то не пойму: либо ты пришла ко мне, чтобы остаться, либо… — он шумно вдыхает, набивая легкие кислородом, и на какое-то время задерживает дыхание. — Либо уходи… Потому что обратной дороги не будет, Ань. Я покажу тебе, как это больно, когда любимый человек ранит, — говорит на выдохе Савельев и за секунду меняется в лице. В глазах его столько холодного презрения, что не передать словами. Я же этот зрительный контакт не выдерживаю и отворачиваюсь, кусая от волнения губы.
И все-таки дурная была затея пойти к Савельеву, надеясь на здоровый разговор. Сейчас, когда в нем бушуют обида и злость, наверняка все закончится громким скандалом и выяснением отношений, которых уже не должно быть.
— Да, ты прав, мне не стоило приходить, — мямлю себе под нос, не смея взглянуть на Мира. А сама мечтаю только об одном — чтобы он просто обнял меня.
Быстро достаю из рюкзака коробку с браслетом, телефон, несколько полароидных снимков, которые мы когда-то делали обнимаясь и целуясь в парке, и кладу их прямо перед Мироном на журнальный стол.
— Вот, возвращаю, — бормочу и сразу после этого спешу покинуть номер.
Но вопреки всем ожиданиям Мир не позволяет мне уйти. Резко вскочив на ноги, ловит у самого выхода. Перехватывает поперек талии и, провернув замок, уносит в ванную. И пока я стою, растерявшись от столь резких движений, он включает воду в душевой кабине и, подойдя вплотную, принимается раздевать меня.
— Знаешь, Тихоня, этот бой в одиночку не выиграть. Ты ушла и забрала все, что было мне так дорого, — Мирон разворачивает меня к себе спиной и медленно тянет вниз молнию платья. — Ты отняла у меня любовь, яркие краски превратила в серые будни, лишила возможности дышать, — едва ощутимо проводит пальцами по моему позвоночнику, и кожа тут же покрывается мурашками. — И знаешь, что самое паршивое? Даже получив пулю в самое сердце, я не стал любить тебя меньше. Но… Наверное, постепенно начал принимать суровую действительность, — когда платье бесформенной тряпкой падает на пол, а за ним и белье, Мирон принимается покрывать мою шею, плечи и спину поцелуями, при этом лаская тело. — Тихая, это же твой выбор… Только твой… И как бы мне ни было больно, я приму его. Переживу. Переболею. Но, по итогу, приму… — крутанув меня за талию, разворачивает к себе лицом. — Возможно, через год-другой заново влюблюсь и однажды даже не вспомню о нас. Мне бы этого очень хотелось, правда! Потому что терпеть эту адскую пытку у меня нет сил. Я просто верю, что рано или поздно боль сменится равнодушием.
