Эва Хансен - Цвет боли: белый

Я не слышала, что именно Ларс говорил Вангеру, но полиция прибыла быстро. Монну забрали.

Еще до прибытия полицейского катера Магнус попросил:

— Линн, скажи Ларсу, чтобы комп этой Жаклин не отдавали полиции, им все равно, а я могу многое вытащить.

— Там все стерто, Магнус.

— Это для тебя, я достану. Хоть до завтра оставь?

Я кивнула и решительно двинулась, но не к Ларсу, а к Свену:

— Свен, нужно убрать компьютер Жаклин. Завтра вернем.

Нам удалось умыкнуть ценнейшую улику, Магнус всю ночь колдовал над ним, а утром выдал такую информацию, что никакие откровения Монны оказались не нужны.

— Магнус, я не понимаю, почему компьютер не забрали с собой, и неужели Жаклин не знала, что даже стертую информацию можно вытащить?

— Э нет, подруга. Она хорошо стерла. Я достал своим путем, именно потому, что она использовала роутер Ларса.

Монна, поняв, что восстановлены стертые записи с жесткого диска, передумала и перестала запираться. Теперь ей было выгоднее продать свою хозяйку.

Да, все было так, как сказала Монна. Жаклин вовсе не больна, она сама по профессии психиатр и прекрасно знала, как обмануть врачей, не слишком искушенных в этой проблеме, но стоило Ларсу вывезти Жаклин на лечение, как та устраивала истерику, побег и возвращалась под крылышко двоюродного брата в замок, мол, там ей спокойнее. А ведь в Швейцарии был врач, твердивший, что болезнь Жаклин совсем другого рода.

Когда год назад Ларс обнаружил, что Мартин, являясь опекуном, активно тратит деньги сестры, он через суд добился отмены опекунства Мартина и принял это на себя. Жаклин и Мартину понадобились другие источники дохода.

Что ж, более удобного места для съемок снафф‑видео, чем остров всего с двумя домами не найти, вот и купили супруги Торстен и Инга домик, Инга вспомнила свое слепое прошлое и не хуже Жаклин разыграла болезнь.

Мешал им Ларс, и его было решено устранить. Убить означало бы навлечь серьезное расследование и возможную передачу опеки вообще кому‑то чужому. А вот обвинить в соучастии в убийстве или хотя бы в косвенной виновности… Блестящая задумка: Ларса обвинят в том, что научил девушек приемам самосвязывания, а те погибли… Как можно доверять такому опеку?

Получись у них все уже с Кайсой, Мартин просто вернул бы опеку себе. Но у Ларса оказалось неожиданное алиби. А потом в его жизни появилась я…

Хильда?.. Когда девушке, которую всегда задвигали на задний план, вдруг предложили сыграть Хозяина, она возомнила себя невесть кем. Играла талантливо, упиваясь закулисной властью, пока не поняла, что влипла. Тогда и решила привести в дом Инги не одну меня, но и Бритт, чтобы уничтожить обеих, а самой сбежать.

— Свен, где Ларс?

— В библиотеке…

Ларс сидел на ковре на том самом месте, где мы провели столько счастливых минут, беседуя о викингах (а вы что подумали?). При моем появлении он лишь поднял голову, но промолчал.

Я понимала, как ему плохо, ведь он столько лет возил Жаклин к врачам, пытаясь помочь обрести душевный покой, защищал даже от Мартина, заботился и создавал условия. А получалось, что много лет холил и лелеял гадину из гадин, из‑за которой погибло столько людей. И мои беды тоже из‑за нее.

Но сейчас мне было не до Жаклин и Мартина и даже не до переживаний Ларса по этому поводу.

Я плотно прикрыла за собой дверь и шагнула к нему, опустилась на колени, протягивая в руках даже не флоггер — настоящую плеть:

— Накажи меня, я заслужила. Я так хочу.

И впервые за много недель не отвела глаз, смотрела в его глубокие омуты прямо. Я больше не боялась ни прикосновений, ни боли, причиненной этим человеком. Я доверяла Ларсу, доверяла даже больше, чем самой себе.

Наверное, он увидел это в моих глазах, принял плеть, но отложил в сторону, а меня притянул к себе:

— Обязательно выпорю, ты заслужила. Но это потом. Иди сюда.

Я свернулась калачиком в его объятиях, уткнувшись носом в шею. Неужели кошмары закончились, неужели то, что произошло с нами, было искуплением всего, что будет? Хотя мы заплатили высокую цену, я согласна. За то, чтобы иметь возможность сидеть вот так в объятиях самого красивого мужчины в мире, обладателя самых красивых стальных глаз, самых ласковых и сильных рук… ерунда, просто самого любимого человека — я согласна платить. Мелькнула предательская мысль, что оплачено на всю оставшуюся жизнь.

— Давай руки.

Голос спокоен, но в глазах я улавливаю легкую тревогу, он боится за меня. Зря, Ларс, главное — я не боюсь сама, не просто не боюсь, а жажду испытать эту боль.

Руки в наручниках прикреплены к крюку наверху. Ноги тоже связаны и едва достают до пола.

Рот заполняет кляп, теперь Ларс даже не спрашивает, хочу ли я этого, ведь я рабыня, а он хозяин. На глаза ложится повязка. На мгновение, всего на мгновение становится страшно, но этот страх не успевает уловить даже Ларс, просто я вспоминаю, что все манипуляции с моим телом проделывает человек, которому я доверяю больше всех в жизни, которого больше всего люблю. Больше мой клапан не западет, когда я в руках Ларса, я не задохнусь.

От Ларса я готова принять плеть, это не только наказание, это выражение доверия, причем взаимное.

Первый удар хоть и легкий, но неожиданный. Только бы не остановился из‑за того, что я дернулась.

Нет, он все понял. Следует новый взмах и кожу обжигает плетеная кожа.

Боль…

Дело не в том, что она выносима, совсем недавно я не перенесла бы и куда менее сильную. Эта боль желанна, боль — освобождение.

Свист плети.

Боль — избавление. От всего, что было не так…

Снова удар.

Избавление от своего страха…

Плеть.

От недоверия…

Кожу обжигает прикосновение девайса.

От ревности и глупости…

Еще…

Я люблю тебя, Ларс!

Еще…

И боль, которую испытываю сейчас, тоже люблю…

Боль может быть белой…

Бритт ворчит:

— Ну зачем им уезжать в какую‑то там Швейцарию?

— Швейцария не какая‑то там, к тому же там прекрасные медицинские учреждения, — спокойно возразила подруге Фрида.

— А в Швеции нет? Что, нельзя родить здесь?!

— Бритт, ну ты же знаешь, что Ларс гражданин Швейцарии и хочет, чтобы ребенок тоже получил швейцарское гражданство.

— Чем шведское хуже?

— Не хуже, но они с Бритт договорились, что второй малыш родится здесь и будет иметь гражданство мамы.

— Все равно, — надула губы Бритт.

— Чего ты дергаешься?

— Не знаю, мне кажется, стоит Линн уехать, что‑то случится.