Училка и мажор
— Я жду, Василина! — Семён ощутимо встряхивает меня за плечи, заставляя посмотреть на него.
Его взгляд озадачен и сосредоточен. И требователен. Искрой мелькает мысль о том, что а вдруг он не виноват? Тогда как? Кто мог найти его телефон и слить фотки и переписку?
А если… его бывшая? Та девушка, Лена, его одногруппница. Я помню, что видела их вместе несколько раз. Но его телефон у неё в руках мог оказаться лишь если она была у него дома… И это предположение бьёт так же больно.
— Фотки! — вырываюсь из его рук. Пытаюсь отступить, но некуда, сзади стол. — Какого чёрта, Семён?!
Слёзы сами набегают на глаза, и я непроизвольно всхлипываю.
— Какие на хуй фотки? — сводит брови. Вижу, что начинает злиться.
— Мои! В лифчике! И наш долбанный вирт! — уже перехожу на истеричный крик. Похер, если меня услышат, уже и так все в курсе. — Весь универ судачит и ржёт! Меня к декану вызывали! Комиссия будет дисциплинарная и уволят к чертям! Ты хоть представляешь, какой это позорище? За что ты так со мною, Семён?!
— Да в пизду, — бледнеет Радич. Он кажется весьма удивлённым.
— Сам слил? — вытираю запястьями мокрые щёки. — Или тёлки твои постарались, пока ты в душе мылся после бурного секса?
— Что за ебань ты несёшь, Адамовна? — морщится.
Семён выдёргивает смартфон из заднего кармана джинсов и смахивает блокировку. Листает что-то, сдвинув брови, а потом разворачивает экран ко мне.
Внутри всё обмирает, когда я вижу совсем не то, что ожидала. Фотка не в сиреневом бюстгальтере, а в чёрном! И она отредактированная, обработанная и анимированная. Я там выгляжу слишком вызывающе, намного сильнее, чем было в оригинале. Сама картинка статична, но изображение мигает и чуть подрагивает, а потом сменяется на несколько кадров переписки в мессенджере.
“Детка, ты готова?”
“Да, малыш, уже жду тебя. Разогрета”
“Можешь снимать, я на подходе”
“Уже на столе. Жду тебя”
Дерьмо.
Это переписка с Пашей. Мы переписывались об ужине! И готова была тушёная картошка! Чёртов ты мудак, Паша.
А я… на Семёна…
— Сём… — говорю севшим голосом. Мне невыразимо стыдно.
Я при первой же возможности заподозрила его в предательстве. Надумала, накрутила. Как будто только этого и ждала от него. Стыдно.
Он поджимает губы, но не высказывается по этому поводу. Но и ко мне не подаётся. И я понимаю, почему.
— Она завирусилась, — кивает на фотку. — Точнее завирусили. Катается по всем вкладкам. Бывший твой хорошо в рекламу вкинул, чтобы таргетом это вытолкнуло.
— И что теперь делать?
— Муравью хуй приделать, Вася, — поджимает губы. — Глушить. Сейчас позвоню, кому нужно.
Я благодарно киваю. Но сути это не меняет. Все так и будут смеяться, а потом последует разбирательство дисциплинарной комиссии и меня уволят.
Но я хотя бы буду знать, что это сделал не Семён. Почему-то сейчас это кажется мне более важным.
— Эта переписка же не о сексе? — спрашивает, приподняв бровь.
— Нет, о жареной картошке, — всхлипываю.
— Сохранилась?
— Да.
— Отлично. Её покажешь в деканате. Никто тебя не уволит.
— Но все всё равно будут судачить.
— Да по хуй, — машет рукой. — Туда-сюда и забудут. Новое себе для обсуждения найдут. Я вот полагаю, скоро нас ждёт интересный роман между задроткой и популярным старшекурсником, так что все рванут обсасывать эту тему, она куда интереснее, чем тупой фотошоп сисек молодой преподши. Только без обид, Вась.
Он говорит это так просто, что уже и мне всё кажется не столь катастрофичным. Ведь и правда, мало ли всякого бывает. Ничего там такого стрёмного и нет. Не голая же я. И в переписке сильно за уши к эротическому контексту притянуто.
— А задротка и популярный парень… — спрашиваю с опаской. Мало ли что он задумал. Вдруг для конспирации решил с какой-то девушкой замутить.
— Марк и какой-то очкастый цыплёнок. Странное, короче. Но будем наблюдать, — чуть посмеивается, отмахнувшись. — Так, ты давай сопли вытирай, а я пока позвоню тому, у кого руки с нужного места растут, чтобы этот высер твоего бывшего снесли.
Он набирает номер, и я вся вспыхиваю, когда понимаю, что звонит он Анжелике, да ещё и выкладывает ей подробности. Как я теперь буду в глаза ей сегодня смотреть?
— Семён, — поднимаюсь следом, когда он встаёт и намеревается идти к двери. — Прости, я…
— Охренела, Адамовна, — заканчивает вместо меня и смотрит строго и даже обижено. — Я ведь повода не давал.
— Не давал, — качаю головой, подтверждая.
— С тебя извинительный минет, — едва не вскрикиваю, когда хватает меня за затылок и притягивает мою голову к своему лицу с яростью и страстью, отчего у меня прямо вниз живота бьют горячие импульсы. — Глубокий, — прямо в ухо.
И, прикусив до ощутимой боли мочку моего уха, уходит, оставляя меня с куда более лёгким сердцем, чем каких-то десять минут назад.
