Джуд - Драко Малфой и Невозможное счастье

Гарри не вытолкнул Сольвейг даже — он выбил ее из пентаграммы своим телом, и она упала далеко за пределы светящихся линий, похожая на срезанный под корень белый цветок.

Руки Гарри взметнулись, словно пентаграмма решила распять его по своим углам; яростно и беспомощно закричал Люциус. Драко замер, чувствуя, что его рука с палочкой, помимо воли, ползет вверх.

Зеленые глаза смотрели прямо на него. Драко казалось, что он слышит мысли, от которых отделяли его эти два сияющих изумруда. Впрочем, может быть, так оно и было? Или так оно и было всегда, только Драко не задумывался над этим.

«Вот он, твой выбор, — говорили глаза. — Ты знаешь, что выбрал я. Я спас ее, но смотрю на тебя. Ты будешь последним, что я увижу, последним, на что я хочу смотреть. Я хотел бы смотреть на тебя всегда… прости, кажется, у меня не получится. Прости».

— Прости, — повторил Драко то ли вслух, то ли про себя. Зеленые глаза смотрели не отрываясь. В руке дрожала палочка. Мгновения растянулись на тысячу лет.

Он не хотел видеть, как зелень затмят красные огни. И когда алые искры вспыхнули в самой глубине, где темно-зеленое переходило в тьму зрачка…

— Авада…

Лицо Гарри озарилось торжеством. Но торжеством не Вольдеморта — Гарри Поттера, наконец-то окончательно победившего.

— Кедавра!

Вопль рассек свод; пентаграмма взорвалась холодными лезвиями света. Падая на колени, Драко успел увидеть, как его возлюбленный с торжествующей улыбкой на губах оседает на пол.

И рванулся к нему.

А потом его сердце разорвалось.

Старый, очень старый волшебник, он неоднократно наблюдал, как со смертью кого-то значимого рушится и то, что он сотворил. Иногда буквально. Он ждал, что своды обрушатся, погребая его под тяжелым камнем — теперь уже навсегда; он даже успел пожалеть, потому что когда он вернулся, ему так захотелось жить…

Но потолок выстоял, только бороду, и без того седую, припорошило серой пылью.

Он приподнялся, разом осознав, что он по-прежнему стар, да еще и все тело затекло просто невозможным образом. Кто-то шевелился — он увидел боковым зрением и повернул хрустнувшую шею, чтобы посмотреть.

Это была девушка в белом платье, красивая юная девушка с волосами невероятного платинового оттенка, который мог быть только у человека, в чьих жилах текла кровь Малфоев. И хотя в последний раз, когда Дамблдор ее видел, ей не было и дня от роду, он ее узнал.

— Сольвейг… — тихо позвал он. И удивился — откуда он знает ее имя? Она повернулась к нему — ошеломленное бледное лицо человека, который только что проснулся и чей сон был кошмарен, а реальность оказалась еще хуже.

— Что же это… — пробормотала она. — Я же просто… я хотела помочь… я хотела, чтобы папа… чтобы он знал, что от меня есть польза… и чтобы профессор…

Губы ее задрожали, взгляд медленно пополз в сторону. Дамблдор взглянул туда же — и услышал, как шепот оборвался безутешным плачем.

Он понял, что за вспышка привлекла его внимание — это была огненно-красная, невыносимо яркая птица. Феникс.

— Фоукс… — прошептал старый волшебник, но теперь это уже был не зов — узнавание.

Феникс сидел на руке раскинувшегося на полу черноволосого мужчины и ронял слезы на лицо другого, с гривой светлых волос, что лежал рядом.

Дамблдор попытался встать со своего ложа. Он спешил, хотя и знал, что спешить больше некуда. Слезы феникса могут снять усталость и боль, и залечить любую рану, но даже им не дано воскрешать мертвых.

Эпилог. Несколько писем

Есть грань, за которой железо уже не ранит,

Но слепой не видит, а умный не знает.

Напомни мне, если я пел об этом раньше,

Вот пламя, которое все сжигает.

«Здравствуй, Майки.

Как ты там, мой дорогой? Процветаешь? Я рада, что ты мне написал. В конце концов, разве прошлое имеет значение? У меня тоже не все было гладко, но теперь — лучше, наверное, не бывает.

Мне немного обидно, что твоим первым вопросом было не „как дела, любимая сестричка?“, а „как ты меня нашла?“ Не дуйся, это шутка. Позволь оставить этот вопрос без ответа — это тайна, которую я не смогу открыть. Может быть, когда-нибудь…

А сейчас я хочу рассказать тебе одну историю. Историю прекрасной любви…»

«Джули, То, что ты мне написала, выглядит невероятным бредом, к тому же, дырявым, как старый плащ, словно какие-то моменты этой истории ты изо всех сил замалчиваешь. И все-таки… наверное, это прекрасно.

Странно, наша жизнь — и твоя, и моя, — катилась под откос, а потом — я бы назвал это чудом, наверное, волшебством, если бы верил в него. Люди, явившиеся ниоткуда, спасли нас.

Мне иногда приходит в голову — а вспоминает ли он обо мне? Наверное, не думает, что я воспользовался его деньгами правильно. Наверное, он считает, что я истратил их и продолжил свой… бизнес, так сказать.

Но, тем не менее, он доверился мне, а я его не подвел.

Ты спрашиваешь меня, почему я до сих пор один. Наверное, по-прежнему жду его…

Впрочем, не обращай внимания на этот сентиментальный бред. Лучше поговорим о другом.

Мне кажется, у этой истории должно быть окончание. Я имею в виду, что случилось с теми, кто остался?

С нетерпением жду продолжения, Любящий тебя брат, Майк»

«Мой дорогой Майк, Что можно рассказать? Сказка интересна, а жизнь… она жизнь и есть. Через год, когда закончится срок траура, Сольвейг выйдет замуж за Снейпа. Он по-прежнему директор, потому что Дамблдор решил, что после смерти имеет право пожить в свое удовольствие. Волчонок по-прежнему на сцене, а вот Гермиона окончательно перестала петь и, кажется, не жалеет об этом. Она с маленьким Роном живет в маленьком доме в пригороде Лондона, а Санни недавно вернулся в Италию. Кажется, ему надоело, что Паркер почти переехала к Гермионе. Так что я снова одна… Знаешь… не то чтобы я верила, что это будет любовь до гроба, но… она нравится мне. И все же это правильно. Я не могу и не хочу владеть чем-то, принадлежащим другому. Шеймус вот попытался… Кстати, он сейчас в клинике — парень совсем свихнулся. Мы как-то навещали его — сидит и смотрит в стенку. Его поднимают, сажают, укладывают. Живет как растение.