Анн-Мари Вильфранш - Тайны любви
Каким-то необъяснимым — по крайней мере для Армана — образом Ивонна, перекатившись через подлокотник кресла, предстала его взору обнаженной чуть ли не выше талии — так задралось ее платье, а ноги в черных чулках неловко раскинулись на сиденье кресла, щедро демонстрируя все, что находилось между ними. Она прикрыла глаза руками, как бы прячась от стыда — вряд ли Ивонна хотя бы однажды испытала это чувство с тех пор, как ей исполнилось одиннадцать лет, — и наблюдала за Арманом сквозь растопыренные длинные пальцы. «Ну, сударыня, — подумал он, — не сомневаюсь, что вы решили еще чем-то меня удивить».
И она действительно удивила его. Лежа в этой нескромной позе, она принялась визжать, причитать, истерически всхлипывать и, наконец, угрожать Арману всевозможными карами за коварное и отвратительное надругательство над ее целомудрием. Самым мягким из возможных наказаний была пожизненная каторга, после чего она посулила ему отправку в тюремную колонию на Дьяволовых островах и, наконец, позорное обезглавливание на гильотине. Вскоре Арман устал сдерживаться и расхохотался от души.
— Вы говорите, отвратительное надругательство? — сказал он, отсмеявшись. — Что вы, я всего лишь поощрял ваше седалище. Или вы его ставите так высоко, что считаете неприкосновенным? А может быть, на шлепок требуется ваше письменное согласие? Но ваш зад… хоть он, конечно, и хорош, однако я предпочитаю более круглые.
Глаза Ивонны расширились от изумления — этот человек осмелился не считать ее воплощенным совершенством! А Арман опустился на колени между ее раскинутых ног и небрежно дернул прядку волос на лобке.
— Что же касается этого потасканного предмета, — продолжал он, — то с какой стати вы считаете его таким уникальным?
Ивонна оторвала ладони от лица и смотрела на него, разинув рот. Какое-то время она просто не находила слов, что было совсем на нее непохоже. Арман воспользовался этим минутным оцепенением ее сознания под его агрессивным натиском, чтобы полностью стянуть с ее ног крепдешиновые трусики. В следующий миг он до предела развел ее ноги и придвинулся вплотную к ней, по-прежнему стоя на коленях. «Ты хочешь подвергнуться насилию, — думал он, вызывающе глядя в ее черные глаза. — Увы, увы, дорогая Ивонна, я не механическая игрушка, которую можно завести и пустить в нужном направлении, все будет не так, как ты желаешь!»
Просунув руки под зад Ивонны, он тискал и мял ее голые ягодицы и одновременно, наклоняя голову, щекотал кончиком языка ее пупок. Ивонна наконец обрела дар речи, чтобы немедленно закричать: «Я не хочу этого, нет, Арман! Нет, нет, нет!» — а он между тем дразнил ее бутончик, а большим пальцем другой руки проник в тесное горячее отверстие между ягодицами. Арман вспомнил, как быстро она возбудилась прошлым вечером от наступления сразу на двух фронтах: если такой эффект вызвало проникновение кончика пальца, что же будет, если ввести туда целиком выпрямленный большой?
— Нет! — выдохнула Ивонна, пытаясь приподняться и уйти от угрозы сзади и оттого тесней прижимаясь потаенным бутончиком к пляшущим пальцам другой руки Арма-на. И снова: — Нет! — когда рванулась вниз, спасая это местечко, отчего большой палец вошел в нее еще глубже. — Нет!!! — вопила она, то дергаясь кверху, то оседая вниз. — Нет, нет! — пока крики и движения не приобрели ритм и целенаправленность. Она начала задыхаться от возбуждения — и тут Арман резко убрал руки.
— Раз вам не хочется, то я не буду, — заявил он, как бы не догадываясь о том, что испытывает Ивонна на самом деле. — Я слишком уважаю вас, чтобы принуждать к чему-либо.
— Но вчера вам очень хотелось принуждать меня, — разочарованно вздохнула она, и легкие судороги пробежали по ее голому животу, а бедра жадно приподнялись навстречу Арману.
— О, я был не прав. Надеюсь, вы простите меня. — Арман сделал вид, что целиком поглощен разглядыванием многочисленных пуговиц из слоновой кости, украшавших платье Ивонны от низкого выреза до кромки, и не слышит ее настойчивых заверений, что прощать тут решительно нечего, так как отчаяние, с которым он прижимал ее к стене, тронуло ее сердце. Что он ошибается насчет ее отношения к нему, она вовсе не презирает его и в любом случае ничего не имеет против того, чтобы он продолжал играть с ней, раз уж ему так хочется. К этому моменту Арман сделал интересное открытие: пуговицы на платье Ивонны были не просто украшением, они расстегивались.
Пока Ивонна, изнывая от досады, пыталась спасти положение, он забавлялся с пуговицами, расстегивая их с самого низа. Когда он дошел до восемнадцатой по счету, платье распалось пополам. Задрав сорочку Ивонны до самой шеи, он стал гладить и целовать .ее груди. Даже в спокойном состоянии ее красно-коричневые соски выдавались сильней, чем у большинства женщин, а сейчас, возбужденные, они гордо торчали, приблизившись по величине к последней фаланге его мизинца. Арман облизывал их до тех пор, пока Ивонна вновь не начала задыхаться, и остановился.
— Раздвиньте ноги для меня, Ивонна, — предложил он, желая продлить ее мучения, а сам отодвинулся, сидя на корточках. Она, опершись на подлокотники кресла, подняла обтянутые шелковыми чулками ноги на высоту его головы и на секунду положила их на плечи Армана — он успел ощутить прикосновение гладкой кожи на шпильках ее туфелек к своим щекам. А потом с восторгом следил, как она медленно разводит ноги в стороны — как будто перед ним открывались дверцы изящного ларца. Они расходились все шире и шире, цока под кожей не обозначились упругие мускулы и не проступили сухожилия. Ивонна все дальше отклонялась назад и наконец почти легла на спину, а длинные ноги, опиравшиеся на подлокотники кресла, разошлись в стороны под прямым углом к туловищу.
— Изумительно, — пробормотал Арман. Его взгляд приковывало розовое средоточие прелестей Ивонны. Ее тайны открылись перед ним, она предлагала себя. Арман мог любоваться ею и делать с ней все что угодно — Ивонна принадлежала ему, она отдала себя его прихоти. Не удержавшись, он наклонился и провел языком между бархатистых лепестков предложенной ему алой розы.
— Да, Арман, да! — раздался ее стон. Он мучил и дразнил Ивонну до тех пор, пока не почувствовал, что тело ее пронизывает дрожь, возвещающая приближение экстаза, — и тогда, подняв голову, улыбнулся, видя, как пылает ее лицо. Он пригрозил Ивон-не, что усмирит ее, — и сдержал слово. Дорогостоящее черно-белое платье, расстегнутое снизу доверху и скомканное под ней, превратилось в тряпку, изящная сорочка перекрутилась под мышками, леопардовая шляпка была расплющена в лепешку на кресле под седалищем своей хозяйки, и даже розовато-лиловые подвязки съехали, так что чулки болтались у щиколоток.
