Алисса Наттинг - Тампа (ЛП)
Хотя личные вещи, также как и тайнички с предписанными таблетками были в целости доставлены мне в коробках, ни одно из моих личных лекарств или первоклассных кремов для лица вместе с ними не доехало. Это, несомненно, было умышленное «хуй-тебе» от Форда. Часто я днями напролет пила сироп от кашля и перелистывала каналы в поисках мальчиков в возрасте Джека или Бойда. Их размытые образы и доносящиеся эхом голоса сопровождали меня во снах, когда я засыпала под них. С момента происшествия я все еще не встречалась с Фордом лично. Нельзя отрицать: это разочаровало меня по ряду причин. Я все еще жила надеждой, что он может быть простит меня, что мы сможем вернуться к тому, как было раньше и жить как будто ничего не было. Теперь, зная о моей тайной жизни, и после того, как мне пришлось провести вдали от дома долгие дни, Форд мог установить более выгодное для себя сотрудничество. Я была готова согласиться на более интенсивную ежемесячную квоту сексуальных услуг в обмен на возможность снова вернуться к прежней роскошной обстановке. Но если нет, если все кончено и не будет никакой надежды на возвращение Форда и его денег, он останется той единственной ареной, на которой я одержала победу, будучи пойманной. Теперь он, наконец, понял, что в нашем личном поединке я победила его. Несмотря на все сомнения, он всегда более или менее полагал, что я просто отстраненная и непостоянная жена, а не актриса, чьи таланты культивировались дабы скрыть сексуальные аберрации.
Мне нужно было отыгрывать эту роль и перед присяжными. Для того, чтобы я предстала перед ними в максимально приемлемом виде, Деннис хотел, чтобы я выглядела как можно более приближенно к возрасту Бойда и Джека. Я часто вставала перед туалетным зеркалом в тускло освещенной квартире-студии и практиковалась в выражении, которое надену на себя во время заседания: глаза как у лани, временами удивленные, часто шокированные и почти не мигающие, но преувеличенно двигающиеся.
Еще я работала над достижением подавленного вида и опасливой дрожи в ответ на любые громкие раздражители: мои влажные губы поджимались с выражением надежды и нервного запинания. Кроме того, я практиковалась говорить несколько более высоким и мягким голосом. «Когда они подходили ко мне», — я дышала, поджав уголки рта, как будто с трудом исповедуясь, — «Их внимание было таким приятным. По ряду причин я чувствовала себя так изолированно». На этом пункте я едва заметно кивала, чтобы показать, что я призналась в этом себе, прежде чем произнести. «Это звучит жалко», — продолжала я, отводя задумчивый взгляд вдаль, — «Но мне кажется, я искала в Бойде и Джеке друзей, не более того».
Тем временем Деннис, не теряя времени, ковал раздор в общественном мнении. Когда я смотрела на него в новостях, мое сердце едва не выскакивало от переизбытка чувства, почти напоминавшего патриотизм: никогда прежде я не испытывала такой гордости за свою страну, как сейчас, при виде работы ее системы правосудия. Вот он, безукоризненно одетый и убедительный, говорит от моего имени, просто в обмен на деньги! Геометрически-идеальная линия его усов воплощала на камеру его спокойную уверенность, никогда не изменяя своей правильной форме.
«Мой клиент виновен разве что в собственной недальновидности», — повторял он раз от разу. — «Подробности о якобы сексуальном злоупотреблении покажут, что картина, нарисованная обвинением, далека от действительности». Он знал, что ему никогда не обратить на свою сторону грушеподобных мам, но для тех, у кого достаточно незашоренный мозг, чтобы принять этот факт, он начал закладывать основы для здравомыслящего оправдания: я молода и привлекательна, и мальчики-подростки хотели бы спать со мной. В одном из шоу он сидел вместе с ведущим перед большим экраном, на котором демонстрировалась моя фотография времен ранних лет в колледже. На ней я, с развивающимися на ветру волосами, позировала в бикини, лежа на капоте спортивного автомобиля. «Если бы вы были парнем подросткового возраста», — начал ведущий, указывая пальцем на фотографию за его спиной, — «Вы бы назвали насилием сексуальный опыт с ней?»
Деннис откашлялся с нарочито обреченной улыбкой. «Думаю, это довольно справедливый вопрос в данных обстоятельствах», — ответил он.
Хотя от выгодных предложений желтых газет и популярных новостных журналов не было отбоя, — так им хотелось взять телефонное интервью или принести в мой дом съемочную аппаратуру и пообщаться вживую, адвокат опасался что это может помешать его выстраиваемому образу Полианны в моем лице. «Ты очень сексуальна», — пояснил он, — «Но мне хотелось бы, чтобы присяжные увидели, что ты об этом не осведомлена». Его секретарша принесла мне одежду, которую мне подобало надевать, выходя из дома на слушания. Здесь были платья-джемперы, туфли на низком каблуке в духе Мэри Джейн. Позаботилась она и о новых правилах макияжа.
«Представьте, что вы идете на свидание и вам нужно проскочить мимо вашего консервативного отца», — сказала она. — «Прозрачные персиковые румяна, намек на нейтральный блеск для губ. Единственное, с чем мы поиграем — ваши глаза. Очень чистая, тонкая подводка для глаз. Тушь тут очень важна». Забавно, что ее собственный макияж выглядел как у перспективной танцовщицы из группы поддержки, только что оторвавшейся от выступления на время большого перерыва. «Нужно чтобы она была свежей. Если она пойдет комками у вас на лице во время слушания — считайте, это значит „виновна“. Понимаете о чем я говорю? Вам нужно, чтобы она лишь легким поцелуем коснулась кожи. Но эта крошечная капля изменит все на свете».
* * *Учитывая причину всеобщего интереса, я думала, что с приближением слушания мне будет становиться противно от репортеров. Но после нескольких недель изоляции было приятно выбраться наружу и увидеть фотографов, борющихся за мой взгляд. Большей частью они были настойчивы, но не грубы, — больше всего им хотелось, чтобы я кокетливо им улыбнулась, чего я сделать, разумеется, не могла. Вместо этого я старательно работала над выражением неудобства от любого внимания. Я жалась к своему адвокату и вела себя так, словно впервые вышла на поверхность земли и никогда не видела ни камер, ни даже других людей, никогда не слышала своего имени, произнесенного вслух.
Должна признаться, что в тот день в зале суда, несмотря на все попытки сконцентрировать внимание, я уловила не более пяти слов вступительной речи. Вместо этого я предалась фантазиям, в которых фигурировала тюремная обстановка. Не пытаясь избавиться от этих мыслей, я стала воображать, как сегодня вечером меня встретит новая холодная клетка. Образ, который сразу посетил меня — я просыпаюсь от звука приближающейся толпы исхудавших, голодных мальчишек, вероятно, сирот, с чертами Оливера Твиста. Приблизившись к прутьям камеры, они начинают просовывать внутрь свои эротические придатки, — в своих мыслях я могла видеть как они формируют линию эрегированных членов на разных стадиях роста. Их жаждущие руки протягиваются ко мне, плечи вдавливаются в просветы между металлической решеткой, их языки высовываются из алчущих ртов и извиваются, как будто хотят заполучить меня для утоления голода. Как восхитительно было бы пройтись по этой очереди, давая каждому свое лекарство — иногда наклоняясь отсосать, в то время как его пальцы жадно стараются насадить мою голову глубже, иногда — поворачиваясь и давая проникнуть в меня сзади, в то время как он яростно облизывает мою шею, точно олень, наслаждающийся солью. В какой-то момент мне удалось вернуться к судебному заседанию, когда я заметила, что прокурор — человек по имени Делани — указывает на меня, злобно вытянув палец. Я глянула поверх него на присяжных с обиженным выражением на лице, которое настойчиво говорило: «Как ты мог, Делани, ведь мы были когда-то лучшими друзьями, а теперь ты распускаешь про меня такие ужасные сплетни». Я, с другой стороны, сидя молча, оказывалась на верном пути.
