Донасьен Альфонс Франсуа де Сад - Маркиза де Ганж, или Несчастная судьба добродетели
Несчастная маркиза искренне наслаждалась прогулкой; ей даже в голову не пришло, что враги ее, желавшие не только соблазнить ее, но и обесчестить, специально отвели ее на набережную, чтобы ее предполагаемая связь с Вальбелем стала достоянием публики. Даже когда, к великому своему огорчению, она столкнулась с несколькими авиньонскими знакомыми и те с многозначительной улыбкой приветствовали ее, добродетельная Эфразия не заподозрила ловушку. А молодые люди, принадлежавшие к знатным фамилиям Авиньона и вхожие во все аристократические салоны, все эти Комоны, Тераны, Дар-кюзиа, Фурбены и Сенасы, завидев ее и ее спутника, кланялись ей и ее кавалеру, а потом вполголоса поздравляли Вальбеля с удачей.
На какой-то миг маркизе показалось, что в толпе промелькнул шевалье де Ганж; она рванулась в его сторону, но Вальбель удержал ее, заверив, что она ошиблась. Даже если бы это действительно был он, ей лучше не искать с ним встречи, ибо, по его мнению, вряд ли шевалье станет выслушивать ее объяснения. Скорее всего брат ее супруга станет порицать ее поведение и упрекать за поступок, который, как известно самой г-же де Ганж, совершен во имя соблюдения приличий и сохранения репутации. Скрепя сердце маркиза вынуждена была согласиться, и
прогулка продолжалась. Когда же два или три часа, отведенные г-же де Муассак на поиски дома г-жи де Шатоблан, истекли, они вернулись в дом Вальбеля.
Г-жа де Муассак уже ожидала их.
— Мне было очень трудно найти нужный дом, — сообщила она, — но я справилась с этой задачей. Г-жа де Шатоблан действительно проживает в доме, явившемся предметом споров, из-за которых она и приехала сюда. Дом этот находится на самой окраине города, и, чтобы добраться до него, надо ехать по Большому бульвару, ибо он находится в конце Бульвара. Именно сочетание в конце и было написано неразборчиво, отчего вы и ошиблись. Я имела честь говорить с вашей матушкой, сударыня. Ей уже лучше, и она очень сожалеет о недоразумении, случившемся из-за небрежно написанного адреса. Словом, она с нетерпением ждет вас.
— О сударыня, как я вам благодарна! — воскликнула Эфразия. — Теперь я хочу попросить вас еще об одной любезности, а именно чтобы вы без промедления проводили меня к матушке.
— Разумеется, — отвечал граф де Вальбель, — ни моя кузина, ни я не бросим вас; однако разрешите заметить, что время позднее, а вы прибыли ко мне рано утром, и с тех пор у вас ни крошки во рту не было.
— О нет, нет! Мы едем немедленно, умоляю вас, — отозвалась г-жа де Ганж. — Я не хочу злоупотреблять вашей порядочностью, и вы должны понимать, как страстно желаю я наконец обнять матушку.
— Хорошо, сударыня, — сказал Вальбель и приказал запрягать дядюшкин экипаж. — Я в ва-
шем распоряжении. И вы, и моя кузина слишком устали, чтобы идти пешком, так что давайте поедем туда в карете.
Втроем они садятся в карету и едут по Большому бульвару якобы к дому, где остановилась г-жа де Шатоблан. Вскоре г-жа де Ганж замечает, что экипаж выехал за пределы города, а так как на улице стремительно темнеет, несчастную путешественницу охватывает тревога, и, хотя за окном кареты перед ней открывается величественное зрелище отходящей ко сну природы, лоб ее хмурится от дурных предчувствий, а сердце в страхе трепещет.
— Не кажется ли вам, что мы проехали нужный нам дом? — робко замечает она. — Ведь если я не ошибаюсь, город остался позади...
— Поэтому я и сказала вам, — отвечает г-жа де Муассак, — что не намерена второй раз идти туда пешком.
И карета катит дальше. Наконец экипаж въезжает во двор небольшой, уединенно стоящей усадьбы.
Дом со всех сторон окружен фиговыми, апельсиновыми и лимонными деревцами, полностью скрывающими его от нескромных взоров путешественников, проезжающих по дороге. Один вход расположен со стороны поля, другой выходит в сад, сбегающий к берегу моря, темная, мерцающая серебром поверхность которого виднеется вдали.
Едва пассажиры вышли из кареты, как кучер развернулся и уехал. Испуганной г-же де Ганж ничего не оставалось, как проследовать за Валь-белем и его кузиной в дом. Они вошли в большую, слабо освещенную комнату с низким потолком. Кузина незаметно исчезла, и Эфразия
осталась наедине с распутником, в голове которого давно уже вызрел преступный план, как оскорбить ее и обесчестить.
Едва Вальбель видит, что он наконец остался один на один со своей жертвой, он падает перед ней на колени и взволнованно восклицает:
— Ах, сударыня, припадая к ногам вашим, я прошу вас простить мой обман, совершенный исключительно из любви к вам! Дом, куда мы приехали, принадлежит мне, и вашей матушки тут никогда не было. Более того, я даже не знаю, где имеет честь проживать сейчас ваша почтенная матушка. Зато я точно знаю, что здесь, у ваших ног, находится тот, кто не сумел остаться равно-душным к вашим чарам. Страсть, которой пылаю я к вам, извиняет уловки, к которым мне пришлось прибегнуть, чтобы остаться с вами наедине. Простите меня, сударыня, во всем виновата только моя любовь к вам.
— Что вам нужно, сударь? — собрав все свое мужество, строго спрашивает Эфразия. — Вы знаете, какими обязательствами я связана, и, полагаю, должны уважать их. Поэтому любые надежды с вашей стороны я могу расценить только как преступные, а посему вам не должно их питать.
— О сударыня, разве страсть способна рассуждать? Ваши глаза зажгли в душе моей неугасимое пламя, поэтому бесполезно напоминать мне о каком бы то ни было долге, которым связаны вы или я. Важно, что мы здесь одни. Женщина, которую я представил вам как свою родственницу, на самом деле таковой не является — она служит мне, всецело мне подчиняется и станет делать только то, что я ей прикажу. Уединенное местоположение дома, ночной покров, скрывший выходы из
дома и сада, — все это, как вы сами можете убедиться, способствует осуществлению моих желаний. Так что, если вы попробуете оказать сопротивление моим чувствам, возбужденным видом ваших прелестей, вы погибнете. И не пытайтесь увильнуть от страстной моей любви, иначе мне придется прибегнуть к силе. Ежели вы станете сопротивляться, я брошу вас в море, ревущее за стенами дома. Или нет, лучше я посажу вас в лодку, и пусть волны доставят ее к африканским берегам, где, без сомнения, вашу непреклонную добродетель сумеют оценить по достоинству.
И он гнусно ухмыльнулся.
— Ах, сударь, — воскликнула Эфразия, — как смеете вы называть любовью варварское чувство, ослепившее вас до такой степени, что вы готовы заставить меня выбирать между бесчестьем и смертью! Что ж! У меня нет выбора: дикие люди, на растерзание которым вы хотите меня отдать, наверняка будут менее жестоки, чем вы. Поэтому я выбираю смерть. Но нет, я же вижу: вы не можете быть таким жестоким, сударь, прислушайтесь к голосу своей совести, не заглушайте его! Ах, как мы пятнаем нас обоих этим бесчестным предложением, которое вы осмелились мне сделать!
