Все друзья делают это (СИ) - Ручей Наталья

Молодая пара сменила все номера. А после того, как им несколько раз поджигали двери квартиры, они сменили жилплощадь.

На какое-то время все успокоилось. Но у бывшей супруги были на счете деньги, и она снова узнала и номера телефонов, и адрес. Не было дня, чтобы она не звонила. Не было ночи, чтобы она не кричала под окнами.

Разговоры, уговоры, аргументы не помогали. Обиженная женщина стала как одержимая — падала в ноги Ивану Петровичу, пыталась, как собачонка, лизать его башмаки — лишь бы он к ней вернулся.

Молодожены терпели, боролись, ждали, когда она перебесится, пытались решить вопрос через ее родителей, но те тоже лишь разводили руками. Иван Петрович снова сменил номера и подыскивал для семьи другое жилье, шел разговор даже о смене города. Да, бизнес будет вести тяжелее, но здесь уже речь шла о том, что важнее — бизнес или семья.

Еще раз терять Ингу Викторовну молодой супруг не хотел. А у нее уже не выдерживали нервы, казалось, она скоро сломается, и…

Но первой сломалась другая женщина.

Иван Петрович и сам не знал, зачем ответил той ночью на звонок с незнакомого номера. Бывшая вряд ли могла узнать его новый номер так быстро, и тем не менее, он был уверен, что это она. Мог занести абонента в черный список и попытаться уснуть, но ответил.

И услышал в трубке крик сына.

Мальчик кричал так отчаянно, что этот крик стоял в ушах у мужчины, пока он бежал в пижаме в машину, пока несся по городу к бывшей квартиру и бывшей жене и пока летел по ступенькам, проклиная, что лифты не работают, а квартира на двадцать шестом этаже. Престижная, мать его! Двухуровневая, чтоб икалось архитекторам этого дома, которые не продумали перспективу третьего лифта!

У двери квартиры мужчина остановился, жадно хватая воздух. Но у него не было времени отдышаться, потому что из квартиры слышался надрывный плач его сына и дикий смех женщины.

Дикий.

Безумный настолько, что даже сильному мужчине, сумевшему выстроить успевший бизнес в наших реалиях, стало не по себе. Он долго не мог попасть ключами в замок, и только понимание, что эту дверь одному не сломать, заставило отключить эмоции, выдохнуть и войти в квартиру.

Чтобы оцепенеть от ужаса в тот момент, когда женщина, стоящая у распахнутого панорамного окна обернулась и приветливо помахала ему рукой. А в этот момент за ее ноги цеплялся маленький мальчик. Страшно было даже не то, что окна распахнуты, а на улице вовсю лютует зима. Куда страшнее было другое. Если бы женщина сделала шаг… один маленький шаг… ребенок бы не выжил после такого падения…

Иван Петрович не помнил, что говорил в тот момент обезумевшей женщине. Ему казалось важным хоть что-то ей говорить, обещать что угодно, уговаривать, врать. В ту жуткую ночь он сам был готов сделать для нее что угодно, даже стать на колени, лишь бы она отошла от окна, ведь если она отойдет, он сумеет спасти ребенка.

А маленький мальчик понятия не имел об опасности, что подкралась к нему в образе маме. И продолжал цепляться за нее, плакать и лепетать, продолжал ее звать.

Но ребенка она не слышала.

Во все глаза смотрела на бывшего мужа. Следила за каждым движением. Прислушивалась к шагам.

И позволила обнять себя, когда он подошел.

И не могла понять, почему он, обняв, так быстро снова откинул. Да, на мягкий диван. Но прочь от себя.

Увидев, как он берет на руки сына, она завыла. Стала кричать, что была нужна ему только ради ребенка, и если это все, что ему необходимо, что важно, она заберет это, заберет так, что никто не найдет. А потом будет поздно.

Она не говорила о том, что сделает с мальчиком, но то, что читалось в ее глазах…

Домой Иван Петрович вернулся под утро и с уснувшим ребенком.

— Сын, — сказал он коротко Инге Викторовне.

— Сын. — повторила она, принимая на руки кроху.

И в тот момент, когда мальчик открыл глаза и доверчиво и серьезно взглянул на нее, поняла, что сделает все, чтобы он улыбался. Иван Петрович говорил, что Филипп любил улыбаться, но раньше, до того, как он оставил его с обезумевшей матерью. Теперь же мальчик словно забыл, каково это — и либо молчал, либо кого- то искал глазами, либо звал маму и пытался понять, почему она не приходит.

А мама — та мама, которую мальчик помнил, прийти не могла.

После серьезного разговора с ее родней Иван Петрович устроил женщину в дорогую платную клинику. Как знать, пошла на это родня из-за любви или алчности, но они ничего не имели ни против лечения, ни того, чтобы ребенок жил с родным папой.

Иван Петрович не скрывал, что Филипп останется с ним, даже когда бывшая жена оправится и снова станет нормальной. Врачи говорили, что так и будет, но мужчина в ее нормальность больше не верил. Не после ее угроз и того, как она едва не убила сына. Не после того, как видел ее глаза.

Ивану Петровичу предоставляли регулярные отчеты о состоянии пациентки. Говорили, что она уверенно идет на поправку, все осознала и сожалеет. Обещали, что при такой положительной динамике она скоро вернется домой. А еще обещали, что все их пациенты полностью изолированы от внешнего мира.

Но однажды женщина позвонила.

И не Ивану Петровичу, а его новой супруге. Она казалась нормальной и вела себя так, будто находилась не на лечении в клинике, а вернулась после долгожданного отпуска. Была спокойной, рассудительной, даже попыталась выдать мягкую шутку. А потом перешла к цели звонка. Она просила о встрече.

— Нет, — отказала ей Инга Викторовна.

И тогда женщина изменила подход. Сообразив, что притвориться не получилось, она стала сыпать оскорблениями и угрозами, щедро поливала желчью ненависти. Всех, включая родного сына.

А Инга Викторовна словно попала под некий гипноз. Слушала ее и слушала, хотя могла оборвать звонок. И даже что-то ей отвечала, если образовывалась внезапная пауза. А потом услышала детский голосок, увидела светловолосого мальчика с серьезными глазами, который снова подумал, что всех потерял и остался один, и очнулась.

— Иди ко мне, — поманила она тихонько ребенка.

Но ее услышал не только Филипп, но и женщина по ту сторону трубки. А возможно, до этого она услышала голос мальчика, потому что как-то странно умолкла и только дышала.

Мальчик доверчиво приблизился к Инге Викторовне, взобрался на диван, где она сидела, переполз к ней на колени и прижался, пытаясь обнять маленькими ручками. А потом поднял личико вверх и улыбнулся. Впервые за несколько месяцев!

— Маленький мой, — растрогалась Инга Викторовна.

Она и забыла уже о телефоне, она обо всем забыла в эту минуту. И вдруг услышала злой голос женщины, который раздался так громко, словно она была здесь, в этой комнате:

— Не смей прикасаться к ребенку! Это мой сын! Только мой! И как только я выберусь отсюда, он снова будет только со мной!

— Нет, — ответила ей Инга Викторовна и сбила звонок.

А спустя два часа с работы вернулся Иван Петрович и сообщил, что его бывшая супруга в истерике отобрала таблетки у других пациентов и выпила слишком много, чтобы ее успели спасти.

Всю вину за случившееся Инга Викторовна полностью взяла на себя. Если бы она не приняла тот звонок, если бы не ответила «нет», если бы не встретила снова Ивана Петровича и не увела из семьи…

Она так сильно корила себя, что стала тонуть в этой вине, теряя интерес к реальности. Но ее слишком любил супруг, к ней слишком привязался маленький светловолосый мальчик и под сердцем, как оказалось, жил еще один ребенок. Вскоре родился Никита, а ужасы прошлых ошибок на время оставили всех в покое. Казалось, ничего не изменилось и после того, как однажды Инга Викторовна пояснила Филиппу, почему его бабушка и дедушка не хотят общаться с Никитой. Они просто ему никто. А почему так?

Прошло еще несколько лет, прежде чем Инга Викторовна собралась с храбростью и рассказала старшему сыну о том, что было когда-то. Он была с ним честна, но…

— Знаешь… — тяжело вздохнула она, вынырнув из воспоминаний, — а Филипп ведь солгал. Его отношение к Никите изменилось гораздо позже того, как их обоих перестали интересовать игрушки. Они были очень дружны. Для Никиты старший брат был примером во всем. И Филипп любил младшего брата. И меня он тоже любил. Хотя и знал, что у него была мама… Но когда он узнал правду о том, как она умерла… из-за кого она умерла…