Unknown - Не одни на всей планете (СИ)
Утро пришло как-то сразу. Мать трясла Самсона за плечо.
- Вставай! На огород пора ехать. Упился, дрянь! Дрыхнуть будешь до вечера?
Самсон проморгался: он был дома, у своих. Над диваном висел ковер с оленями. Сервант отражал зайчиками раннее солнце. Самсон спустил ноги на пол. Его все еще штормило от вчерашнего. Во рту была гадость.
- Где Олег?
- На кухне, чай пьет! – ответила мать. – Он же не жрал, как ты вчера, до потери сознания.
Самсон потянулся вставать, но сообразил, что на нем ничего нет. Полотенце развязалось за ночь. Он снова сел.
- Мать, уйди, я оденусь.
Она вышла, осуждающе качая головой. Самсон достал из сумки свежее белье. Взял с серванта телефон и потыкал по клавиатуре. Еще теплилась надежда, что та, плохая смс-ка ему привиделась по пьяни. Но – нет, вот оно, сообщение от Олега: «Вернусь. Завтра. В Кострому».
На кухне Олег стоял у окна с чашкой чая. Мать поставила перед Самсоном поллитровую банку рассола. И стыд кольнул Самсона за это ее привычное движение. Теперь Олег будет думать, что он – алкаш. Впрочем – вдогонку пришла еще одна мучительная мысль – долго ли еще Олег вообще будет думать о Самсоне? Уедет в Кострому, и не удержишь.
Сделав несколько жадных глотков, Самсон мотнул головой на двухлитровую бутылку со светлой мутноватой жидкостью, стоящую на полу у холодильника:
- Это – бензин?
Мать кивнула:
- Да. Отец купил у Аркадия.
- А сам он где?
- Пешком ушел в Ключи. Говорит, ты мотоциклом собирался. Казаковы едут на телеге, нас задаром брали! А тебе так не подходит! Не барское дело телегой таскаться? Тогда уж такси закажи, если деньги некуда девать! Или вчера всё пропил, алкоголик?
Самсон не выдержал и цыкнул на нее:
- Заткнись уже! Что ты меня при человеке позоришь?!
Мать без перехода от злобы к отчаянию села у стола и заплакала:
- Думали, ты помогать приедешь. А ты – пить!
Сдохнуть прямо сейчас было бы слишком незаслуженной наградой. Олегу в лицо Самсон боялся посмотреть. Олег подал голос сам:
- Ладно, Самсон, собирайся давай, что сидеть? Работать приехали – так давай работать.
Мать, хоть и ворчала за мотоцикл, рада была случаю отправить в деревню барахло. Собрала четыре баула: пустые банки, какие-то коробки, газовый баллон. Олег с баллоном и большой сумкой запнулся в дверях:
- Самсон, помоги!
Мишка, закусив губу, придержал ему дверь, а на улице, когда отошли от подъезда, сказал:
- Не называй меня так. Я – Миша….
- Чего?! – возмущенно вскинулся Олег. – Да мой Мишка со мной ни за что бы так не поступил! Мишка, который меня спас? Мишка, ради которого я выкарабкался? Не поверю! А ты – просто «Самсон».
- Прости меня! Я пьяный был, - Мишка виновато насупился.
- Что, цена нашей любви была – бутылка водки?
- Полторы….
- О! Совсем другое дело! – Олег презрительно повысил голос. – И каких ты от меня слов ждешь? «Ах, полторы бутылки! Как ты крут, Самсоша!»? …Давай по-честному: я не из-за тебя остался. Вчера, пока ты трахался, мне про здоровье твоего отца рассказывали, давали читать выписки из больницы. Ему нельзя копать. Я приехал помогать - я помогу. Но только если ты лезть не будешь. А если будешь домогаться – я уеду. Понял?
Как в насмешку, утро было солнечным, ярким и пронзительно красивым. Теплый ветер кружил в воздухе первые паутинки. Золотые шары* клонили тяжелые головы на стену гаража, и пчелы деловито облетали их празднично-пышные цветы. Мишка вывел мотоцикл, открутил прикипевшую крышку бензобака и стал наливать бензин из бутылки. Подошла мать – тоже с тяжелой сумкой. Мишка увязал багаж в коляске мотоцикла, отошел к колонке и окликнул Олега:
- Качни!
Олег нажал ручку, мощная струя ударила в желоб. Мишка подставил под ледяную воду сначала руки, потом – голову. Крякнул от холода, с силой растер ежик волос и лицо, потом долго пил из ладоней. Вчерашний хмель всё еще мутил его. Олег посмотрел с брезгливой жалостью:
- Куда тебе на мотоцикле? Ты же пьяный.
- Уже нет. Не бойся, доедем. Здесь 7 километров по полю: ни машин, ни людей. Главное – курицу не сбить!
Олег сел на мотоцикл сзади приятеля, но обнимать его плечи не стал. Держался за прямоугольную, толсто обмотанную изолентой, ручку.
Деревушка Ключи, «малая родина» Мишкиного отца, стояла на опушке рощи. За совхозным элеватором уходили к горизонту поля. Отец и баба Зоя были на огороде. Услышав мотоцикл, бабка разогнула спину и поспешила к калитке.
- Мишенька мой! – причитала она. – Приехал!... – потом вгляделась внуку в лицо: - Ай-яй! Что ж ты надрался так вчера, позорник? Ты и в городе так пьешь? – и невесомой старческой рукой отмерила ему подзатыльник. – Не стыдно?
Мишка успел сказать только:
- Здравствуй, ба! – потом потупил взгляд и отвернулся. - …Хватит тебе! Навалилась!
- Айда*, свеклы моченой дам! – старушка горестно качала головой. – А ты, Ирк, не могла парня, што ль, рассолом напоить?
- Поила я, - хмуро огрызнулась ей в лицо невестка. – Разве ж он так быстро оклемается? Ваша кровь, все в деда Ваню: и сынок ваш и внучек….
Мишка, стараясь не смотреть на Олега, пошел за бабкой на кухню. В это светлое ласковое утро весь мир был против него. И была у него еще одна проблема. Такая, какую никому не объяснишь, какую никто не поймет. Он привез из города связку нитяных перчаток, чтобы копать картошку, а утром с похмелья не вспомнил про них. И мучился теперь вопросом: взял их отец с собой или забыл? И эта, казалось бы, пустяковая деталь была для него сейчас важней всего.
Была у него тайна. Ну, не то, чтоб тайна, а так, один небольшой, но сладкий секрет. У него был фетиш: Олеговы руки. Нежные ладони с гладкой, бархатистой кожей - мягкие, желанные - будили в Мишке не такие чувства, какие испытывают обычно люди к чьим-нибудь рукам.
Началось это зимой, на студии, в первые дни их любви. Олег тогда болел, никого к себе не подпускал. И только в редкие минуты первым протягивал Мишке свою руку. Мишка бережно принимал ее в ладони. Держал, едва касаясь, боясь не то, что приласкать, но даже сжать чуть сильнее. Знал: Олег может вдруг вздрогнуть и отшатнуться. И тогда придется долго ждать: не часы, а дни и недели, пока Олег снова решится на такую… близость. На порностудии каждый день перед Мишкой мелькали бесконечной вереницей гениталии, ягодицы, губы, груди - и не возбуждали ничего, кроме желания поскорее сбыть с плеч надоевшую работу. А по ночам Мишке снились ладони Олега: как он держит их в руках, целует, гладит. И член его вставал на эти сны, как не вставал на уложенных на кровати по двое-трое девчонок или закованных в наручники пацанов, замерших в позах, подсказанных фантазией режиссера.
Весной, уже в Новгороде, Олег несколько недель пролежал лицом к стене в своей комнате. Мишка, быстро выбросивший из памяти конвейер соитий, тосковал по Любимому, близкому-недоступному-желанному-запретному. Он брал к себе в постель кружку, из которой пил Олег, прижимался к ней губами, представлял, как ее ручку и бока трогали любимые тонкие пальцы, и «гонял шкурку». Теперь его мечты были смелее. Но сбываться они не спешили.
А в начале лета, когда Олег откинул целибат, когда он пришел к Мишке – пришел весь, сжал его в объятиях, заласкал, затискал, взял его и сам ему отдался, Мишка совсем сошел с ума по рукам своего Лёльки! Любовником Олег был роскошным: заботливым, нежным, неутомимым. А вот «любовницей» - …сложной. Отдавался нечасто. И с минетом не спешил.
- Я полтора года подстилкой и соской работал. Я хочу про всё это забыть. Помоги мне: подожди немного, а? – просил он чуть застенчиво.
Мишка кивал, соглашался. И самое сладкое, что получал он в постели, дарили ему Олеговы руки. Мишка отдавался им, замирал от их чутких касаний, изнемогал от неспешного проникновения, задыхался, когда ласки становились настойчивей, и извергался оргазмом раньше Олега. После страсти он подносил вожделенную ладонь к губам, терся носом о ее середину, зацеловывал пальцы, покусывая косточки суставов, щекотал языком нежные подушечки, обводил пальцем правильной формы ногти. Олег смущался:
- Хватит, заяц! Ты чего?
- Я обожаю тебя, Лёль! – отвечал Мишка, пряча улыбку в любимых ладонях.
Когда собрались копать картошку, у Мишки в груди защемило от мысли, что на нежных руках Олега от непривычной тяжелой работы появятся мозоли. Мишка купил упаковку рабочих перчаток на строительном рынке. Вчера, сразу, как приехали, выложил их на трюмо. А сегодня - забыл!
Жадно выцедив литр свекольного рассола, он перевел дух и, наконец, решился спросить:
- Баб, отец перчатки-то привез? Чтобы копать?
- Перчатки придумали! – насмешливо фыркнула баба Зоя. – Городски-и-ие! Да привез, привез. Там, на меже они лежат.
Мишка облегченно выдохнул: хоть что-то сложилось нормально!
Картофельное поле Самсоновых - восемь соток - начиналось от крыльца. Мишка с Олегом шли по соседним рядкам. Мишке привычная с детства работа давалась легко. Он копал бойчее, обгонял Олега. Потом по его рядку возвращался навстречу приятелю.
