Это всё ты (СИ) - Тодорова Елена

А я пошевелиться опасаюсь. Наблюдая из-под ресниц, только и могу, что покрываться пятнами жара. Однако стыд не мешает мне анализировать, насколько сильно Нечаев возбужден. И… Он не снимает тягучие спазмы, которыми сводит мой живот.

Трусики промокли насквозь. Судя по холоду, который я, перемещаясь, ощущаю, влажными стали даже мои колготки. Я улавливаю специфический запах своего сексуального желания и паникую, что его так же способен учуять Ян.

Его ноздри так трепещут, пока он, все еще держа веки сомкнутыми, агрессивно кусает в борьбе с собой собственные губы.

Боже…

Намеренно двигаю попой, чтобы задеть волшебную толщину Яна.

– Ах… – сиплю тонко, едва слышно.

Пульсация в промежности становится попросту бешеной.

– Ах…

В один момент видимость размывают подступившие слезы. Отрывисто переводя дыхание, зажмуриваюсь.

«Боже… Боже… Боже…» – все, что генерирует мой мозг.

Я не знаю, о чем просить, потому как хочу я совсем не того, что должна.

– Я могу тебе помочь, Ю.

Поднимая веки, сталкиваюсь взглядом с Яном.

Вижу в его глазах отражение пламени камина, но понимаю, что сжигает меня не оно, а ядерное содержимое чувств самого Нечаева. Однако, Боже мой, они так пленяют, что выдерживать эту казнь не то что терпимо, а в удовольствие.

– В каком смысле «помочь»? – шепчу я задушенно.

Он морщится. И следом усмехается.

– Ю… Маленькая… Моя Ю… Я уже не могу тебя не целовать, – последнее горячо толкает в ухо, заставляя задохнуться. И резко задрожать от нежных поцелуев в шею. – Не бойся, зай.

Но это так не отключается.

Не дышу, пока упругий и настойчивый язык Нечаева не попадает вновь в мой рот.

Тут-то бомблю рывками воздух нещадно.

Вцепляясь ослабевшими пальцами в ворот мужской рубашки, переживаю новое сильнейшее потрясение – оказывается, каждый последующий поцелуй с Яном головокружительнее предыдущего.

Я и он – мы будто две галактики, которые столкнулись, чтобы разбиться вдребезги, перетасовать наше содержимое и стать единым космосом.

Руки Нечаева скользят по всему моему телу. И хоть он не касается ни груди, ни промежности, ни попы, трогает крайне близко к ним, стирая тем самым границу приличия и доводя меня до исступления. Он сжимает и мнет мои плечи, талию, бедра, верх ягодиц, колени… Размягчает меня, словно разогретый воск.

И, конечно же, терзает ласками мой рот.

– Ян… – выдыхаю я между жадными глотками воздуха. – Я-я–ян… Ян…

– Ю… Моя Ю…

И все же, когда он забирается мне под юбку, судорожно останавливаю его руку.

– Ты что?! Не надо так!

Даже смотреть в его потемневшие глаза сейчас невыносимо.

– Доверься мне, зай. В этом нет ничего плохого. Больно не будет… Хорошо тебе сделаю.

Звуки его бархатного голоса воспламеняют мое испорченное нутро, но вместе с тем окунают меня в кипящий страх.

– Нет, Ян! Нет! – выкрикиваю в панике. – Иначе я уйду!

Реально подскакиваю и уношу ноги. Нечаев перехватывает уже на выходе.

– Ты чего? – звучит и выглядит встревоженно. – Я же не настаиваю. Не дури.

– Я устала, Ян… Столько всего сегодня случилось!

– Отдохни, Ю.

Подведя меня к кровати, помогает лечь. Укрывая шерстяным пледом, буквально на миг задерживает взгляд на моем лице.

– Я не хотел тебя напугать, – шепчет без особых эмоций, словно в этот момент закрылся от меня. – Разбужу, когда нужно будет уезжать.

Разворачивается, чтобы выйти.

Однако я…

Поддавшись какому-то порыву, ловлю его ладонь, прежде чем он успевает отойти.

– Полежи со мной.

Ян выглядит удивленным. Но вопросов не задает. Медленно опускаясь на матрас, занимает место рядом со мной.

– Обними, – прошу я дальше, краснея от своей смелости. А когда он выполняет эту просьбу, и вовсе нас обоих ошарашиваю: – Поцелуй…

И он целует. Отдавая всего себя, вновь дарит мне райское блаженство.

Продолжаем ласкать друг друга, даже когда немеют губы и языки.

Вероятно, просто боимся остановиться.

Вдруг вернутся сомнения? Вдруг накроет раскаяние? Вдруг это волшебство никогда больше не повторится?

И тем не менее, никто не способен целоваться вечно. Даже ожидающие единения два с половиной года.

Приходит момент, когда силы иссякают.

– Замри, Ю, – Нечаев не дает соскользнуть с кровати.

Притягивая мою голову к своей груди, обхватывает поверх плеч обеими руками.

Какое-то время храним молчание. Наблюдая за танцующим в камине пламенем, выравниваем дыхание и успокаиваем сердца.

Хотя полностью эти показатели в норму так и не приходят.

Чересчур сильное волнение мы перенесли. Слишком свежи еще все ощущения. Чрезвычайно яркими сейчас являются чувства.

– Жалеешь? – выталкивает Ян немного резко, но сегодня он имеет полное право на эти интонации.

– Нет, – выдыхаю без раздумий. Совершенно искренне повторяю: – Нет, не жалею, Ян.

Да, мне больно и грустно из-за того, как я поступила со Святиком. Но сердцем я понимаю, что случившееся – мое прозрение и мое спасение.

Я должна была шагнуть в эту бездну, чтобы узнать, что не каждый прыжок в темноту заканчивается смертью. Мой нырок – это подъем, который разблокировал новые чувства, дал дополнительные силы и обнажил настоящие истины.

«Мне не нравится целоваться…»

Какой же глупой… Боже мой… Преступно дремучей я была!

Просто не понимала, о чем говорю. Потому как сейчас ловлю себя на мысли: то, что мы делали, чарующе прекрасно.

Если бы для поцелуев требовалась квалификация, то я свою подтвердила лишь сегодня.

С тем, кого люблю, и о ком давно мечтаю. С моим Яном Нечаевым.

– Мне понравилось целоваться, – шепчу ему. Потому что чувствую: он должен знать. Подтверждением тому является взгляд, которым он реагирует на мое признание. В нем та самая глубина, зовущая меня снова прыгать. – С тобой, Ян… Мне очень понравилось.

39

Он ведь любил… Все это время…

– Ян… – выдыхаю, с трудом владея голосом. – Почему ты стал таким молчаливым?

Всю дорогу из-за этого пребывала в мучительной тревоге, но едва решилась задать вопрос напрямую. Кажется, словно снова к обрыву шагнула. Внизу очередная пугающая неизвестность.

Ян не спешит отвечать. Не сразу поворачивается ко мне. Прошло не меньше минуты, как мы остановились в слепой зоне неподалеку от моего дома, а он еще ни разу не взглянул. Расставив ноги настолько широко, насколько это позволяет место водителя в его машине, нервно подергивает коленом и смотрит при этом в какую-то точку на рулевом колесе.

– Мыслей много, Ю, – произносит глухо. – Молчу, потому что до хрена, что сказать хочу. А не стоит. Нельзя, – лишь сказав последнее, поворачивается ко мне.

Усмехается, как всегда, налегке.

Мне сейчас исключительно сложно это принять.

– И что это за мысли такие, которые нельзя выдавать? – голос начинает дрожать. Мне страшно. Нет, не просто страшно. Я в ужасе от догадок, которые начинает навертывать мой собственный мозг. – Ты меня пугаешь…

Он тяжело вздыхает.

Непонятно, с какими эмоциями: то ли огорчается, то ли сокрушается, то ли по-настоящему раздражается.

Боже… Боже мой…

Я шумно втягиваю носом воздух. Грудь на этом подъеме так высоко вздымается, удивительно, что не задевает мой поникший нос.

– Прогуляемся, Ю, – бросает Нечаев без каких-либо вопросительных ноток, хоть и знает, что у меня ограничено время.

Давно стемнело. Библиотека, в которой я якобы провела вторую половину дня, корпя над бесценными архивными материалами, закрылась двадцать минут назад. Мама в курсе рабочих часов. Скоро начнет волноваться и звонить с вопросами, почему я еще не дома. Не хотелось бы выдумывать очередную ложь, но и не пойти с Яном, когда он берет за руку и ведет к нашей старой футбольной площадке, я не могу.