Реквием по любви. Грехи отцов (СИ) - Сладкова Людмила Викторовна "Dusiashka"

Снедаемая любопытством, Лиза подошла вплотную и примостилась на край дивана, вынуждая Верещагина немного подвинуться, дабы самой не свалиться на пол.

— Все настолько плохо?

— И даже хуже! — выдохнул он сокрушенно. — Ты права. Не могу я избавиться от этих мыслей паскудных. Будто изнутри меня пожирает что-то. Гложет. Покоя не дает…

— Что случилось? – настороженно. – Что ты сделал?

— Я… я ведь… и предположить не мог, что она… девочка! Девочка, бл*дь! В ее-то годы. В наше время редкая девчонка способна до двадцати лет дожить, оставаясь… как бы это… нетронутой. И уж тем более девственницы не предлагают себя, словно шлюхи прожженные, первому встречному мужику! Что я должен был подумать?

Опасаясь делать скоропостижные выводы, Лиза неопределенно пожала плечами.

— Вот именно! — подытожил Даня. — В общем, я так рассвирепел от ее наглости, что… не сдерживался ни капли. Ей было больно. Очень больно. Она ведь… не предупредила меня…

— Да уж! Ситуация...

Лиза внутренне в комок сжалась, совершенно не завидуя Титовой.

Такого «первого раза» и врагу не пожелаешь.

А Поля была девочкой правильной. И ранимой.

— Я ни черта не понимаю! — устало потер виски Даня. — Прокручиваю в памяти каждую секунду – и все же не понимаю. Вот объясни мне, почему она так странно себя вела? Почему не предупредила, что еще ни с кем не была? Почему вообще терпела? Я ведь… получается… как бы… надругался над ней. А одногруппница твоя все терпела и, будто одержимая, просила лишь об одном: кончить в нее скорее. И как можно больше!

— Поверь, у нее были на то веские причины!

— Знаешь, что в этой истории самое странное?

Удерживая его взгляд, Лиза отрицательно покачала головой.

— Вот вроде и сделал все, как она просила. Но при этом… такой мразью себя ощущаю, что удавиться хочется!

Девушка ошарашенно уставилась на Верещагина, не веря своим ушам.

Неужели мужчины способны на столь глубокие переживания?

— Данечка, — тщательно подбирая слова, Лиза сжала в ладони его руку, — я не собираюсь тебя уму-разуму учить! Ведь… ты взрослее, мудрее. Опытнее, в конце концов. Но мне кажется, в данной ситуации ты повел себя… крайне безответственно! Она ведь была пьяна и отчета своим действиям не отдавала. Страшно представить, что с Полиной будет, когда она протрезвеет.

— Предполагалось, что ты облегчишь муки моей совести, а не наоборот.

— Скажи честно – она понравилась тебе?

Взгляд мужчины мгновенно изменился. Губы сжались в тонкую линию.

— Если бы не понравилась, я бы с ней… не стал…

— Логично. В таком случае, ты и сам прекрасно понимаешь, что серьезно накосячил. Исправляй ситуацию, пока не поздно!

Данила угрюмо хмыкнул:

— Каким же это образом?

— Тебе сказочно повезло: у меня есть номер Титовой! Да что там, даже адрес ее у меня имеется!

Едва она успела закончить мысль, Даня шустро принял сидячее положение и заключил ее в свои крепкие медвежьи объятия.

— Ну, спасибо тебе, Похомовский мышонок!

Коротко хохотнув, Лиза обняла его в ответ.

— Все будет хорошо, Данечка! Вот увидишь!

Именно этот момент и выбрал старший Верещагин, дабы явить себя «свету». Сурово сдвинув брови, Матвей застыл в дверном проеме подобно мраморному изваянию.

Он скрестил свои мощные руки на груди. Взгляд колючий. Ревностный.

На скулах пляшут желваки. А голос… столь холодный, что мурашки табунами пробежались вдоль позвоночника.

Да уж!

Желание извиняться перед ним мгновенно испарилось.

— Тебя заждались, красавица, — буквально процедил он сквозь стиснутые зубы. А затем обратился к брату. — Неужели тебя не останавливает даже тот факт, что она совсем недавно под ним была? Под другим!

Понятное дело, что он говорил о Диме. Но сама подача… и изложение мысли пробудили в душе Лизы волну праведного гнева.

Почему он считает себя вправе так отзываться о ней? О ее мужчине?

О собственном брате!

— Почему сразу «ПОД ним»? — холодно отчеканила, всеми фибрами души желая поставить Матвея на место. — Я и «НА нем» время прекрасно проводила!

Освободившись от объятий Дани, Лиза медленно поднялась на ноги и демонстративно одернула футболку Похомова. Уверенно расправив плечи, спокойно выдержала тяжелый взгляд Верещагина.

— Одного понять не могу: какое тебе дело до моего «времяпрепровождения»?

Ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Никакого! — громко выдохнул Матвей. — Но… я ведь однажды предупреждал тебя по поводу моего брата. А ты продолжаешь морочить ему голову. Обхаживаешь. Соблазняешь. Добром это не кончится!

— Да твою ж мать, — крепко ругнулся Данила, явно устав от постоянных обвинений. — Ты задрал уже! Сколько раз говорить, что между нами ничего нет?

— Твои поступки говорят об обратном. А это повод для беспокойства.

— Мои… поступки? — вскочил на ноги Верещагин-младший, угрожающе двинувшись в сторону родственника. — Разъясни-ка мне, какие именно поступки?

От страха нутро узлом скрутило. Пульс, и тот стучал где-то в горле.

«Господи! Неужели накинутся друг на друга?»

Дабы помешать им наделать глупостей, Лиза поспешила вклиниться между ними. Отчетливо понимала: Даня первым не ударит. А потому решительно переключила внимание его «старшенького» братца на себя.

— Матвей, пожалуйста, остановись! — набравшись храбрости, она заключила его лицо в свои дрожащие ладони. — Не трогай его, Матвей! Слышишь? Мне страшно. Мне очень страшно!

— Тебе нечего бояться! — обронил с затаенной нежностью. Глазея на нее затуманенным взором, точно завороженный. — Меня уж – точно!

— Да что с тобой такое происходит? Ты же сам не свой!

Секундная пауза. Взгляд глаза в глаза.

— А ты не понимаешь? – глухо, отчаянно.

Понимала. Конечно, она понимала. Но покачала головой:

— Я… стараюсь гнать от себя подобные мысли. И тебе советую!

— Да поздно, Лиза! Поздно их гнать!

— В каком смы… смысле?

— В прямом! Ты нравишься мне. Очень. Нравишься, как девушка. Как женщина. В тебе идеально все. И ты прекрасно это знаешь!

Будучи совершенно обескуражена услышанным, она резко отдернула руки.

— Я? – нервный смешок.

Лиза отступила на шаг, стремясь увеличить расстояние между ними. Казалось, от признания Матвея в осадок выпал даже Даня. Он прямо-таки застыл с выпученными глазами.

Пользуясь всеобщим замешательством, Матвей приблизился вновь.

Едва ощутимым движением приподнял за подбородок, вынуждая смотреть строго в глаза.

— Да, ты не ослышалась! — повторил он, сверля ее проникновенным взглядом. — Со мной такое впервые. Я будто…

— Матвей, нет… пожалуйста! – отчаянный стон. - Не говори так! Ты же знаешь: я не могу ответить тебе взаимностью.

— И тем не менее, я скажу! — мужчина сморщился будто от острой зубной боли. А секунду спустя ударил кулаком в собственную грудь. — Я все понимаю. Правда. Ты его! Его, до последней капли крови. Но бл*дь! Я совершенно не готов к тем чувствам, которые ты во мне пробуждаешь. Они берут надо мной верх. Все чаще. И чаще. Вот что прикажешь мне с этим делать? Что, Лиза?

— Да не переживай ты так! — раздался за их спинами сонный, но глубокий и выразительный мужской голос. — Забудешь скоро! С глаз долой, как говорится…

Точно по команде все развернулись на источник звука. В дверях, ведущих в спальню Лизы, небрежно подпирая косяк, возвышался молодой человек, раздетый буквально до трусов. На вид ему было не больше тридцати. Высокий. С хорошо развитой мускулатурой. Волосы русые. Коротко стриженные. Глаза светлые. Правда, в условиях недостаточного освещения Лиза не могла утверждать наверняка, голубые, серые или зеленые. Не столь важно. Куда важнее был его взгляд.

Спокойный. Внимательный. Теплый.

Этот человек разительно отличался от всей местной «братвы» своей кажущейся… простотой. Хоть Лиза и подозревала, что он далеко не так «прост» на самом деле. Тем не менее незнакомец располагал к себе с первых же секунд. По щелчку пальцев. Будто обладал неким животным магнетизмом, природным обаянием, которыми притягивал и очаровывал людей, невольно оказавшихся в зоне действия его ауры. Вот и она не могла отвести от него взгляд, с нездоровым любопытством разглядывая невольного свидетеля ее перепалки с Верещагиными. И причина этого интереса крылась вовсе не в обнаженном мужском торсе. Нет! Ее вниманием целиком и полностью завладела странная на вид татуировка, набитая на груди молодого человека. Прямо под сердцем, если быть точнее. Словно таким образом он что-то важное пытался увековечить. Выделить. Запомнить. А странность заключалась в том, что наколка состояла из нескольких цифр.