Жозефина Мутценбахер - История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой

– Делай минет! – скомандовал он почему-то гневно.

– Я не поняла этого выражения и пустилась полировать клиента ещё усерднее.

– Делай минет! – с раздражённой резкостью повторил он.

А когда я и теперь не выполнила его приказание, он пронзительно закричал на меня:

– Чёрт побери, возьми же его, наконец! Ты что не понимаешь? Делай минет!

– Прошу прощения, милостивый господин, – нерешительно проговорила я, – но я не знаю, что такое минет…

Он не нашёл в подобном признании ничего смешного, а брюзгливо проворчал:

– Ты должна взять его в рот… тупая башка.

Я сделала то, что мне было велено, и прилежно как никогда принялась за работу, потому что испытывала страх перед пожилым господином, хотя в положительный исход этих трудов мне как-то верилось мало. Но каково же было моё удивление, когда его смычок мощно натянулся, стоило лишь мне слегка провести по нему языком. Он поднимался и поднимался всё выше. Мой рот вскоре уже не вмещал его. И когда – в ответ на его грубое «прекрати!» – я отодвинула голову, предоставив ему свободу, убойный таран со всего маху отпружинил к его по животу.

– Теперь сношаться! – картаво крикнул он, – скорее… сношаться… что ты медлишь… ты уже должна быть наверху.

Он остался лежать на спине, и мне, благодаря предварительным тренировкам, было не так трудно догадаться, чего ему хочется.

Я забралась на него и постаралась только наполовину разместить у себя квартиранта, которого он мне предложил.

Я хотела склониться над ним, чтобы держаться покрепче и чтобы приблизить к нему грудь. Однако он оттолкнул меня и прорычал:

– Сидеть прямо!

Таким образом, мне пришлось сидеть прямо и опираться на спинку дивана, если я не собиралась запускать в себя его клин глубже, чем то мне было приятно.

Он начал приподнимать меня своими ударами, нанося их быстро и мощно. И при этом он беспрестанно говорил.

– Так… уж теперь я покажу ей… слава богу… я ещё в состоянии девок выдалбливать… так… – Он взлетал всё выше и выше. – Не нужно было ей допускать, чтобы её другие трахали так… потому что у неё, видите ли, старый муж… а коли она позволяет себе это… я это тоже делаю… так… так…

Он говорил ещё много чего подобного, пока, вдруг тяжело задышав, не обмяк подо мной, совершенно затихнув и больше не двигаясь. Я решила принести ему бокал вина и побежала, как мне подсказала старая женщина, в питейное заведение, находившееся на месте нынешнего «Кёллнерхофа». Когда я воротилась обратно, он лежал точно мёртвый и не шевелился. Я ужасно перепугалась. Позвала старуху, которая попрыскала на него водой и успокоила меня. Она, оказывается, его знала.

– С ним всегда такое случается… но он скоро снова очухается… – заметила она. И верно, мужчина резко сел, с диким видом огляделся по сторонам и, получив от меня бокал вина, одним глотком осушил его до дна.

Это, видимо, привело его в чувство, он тотчас же вскочил на ноги, злобно посмотрел на меня и, уходя, дал мне пять гульденов. Я почувствовала себя богачкой и от радости заскакала по комнате. Теперь только я осознала, что могу добывать деньги своей раковиной, и решила никогда её впредь не раздаривать.

В тот момент, когда я собиралась снова выйти на улицу, появилась Ценци в сопровождении высокого молодого человека; и когда мы столкнулись с ней в кухне, она торопливо шепнула мне:

– Задержись ещё ненадолго… не уходи…

Дверь кабинета за обоими затворилась, и через некоторое время я услышала, как Ценци спросила:

– Может, мне свою подругу позвать?

Молодой человек ответил тонким, дрожащим голосом:

– Да, я очень прошу вас, сделайте это, пожалуйста…

Ценци выбежала из комнаты и пригласила меня:

– Заходи к нам, – сказала она, – он берёт нас обоих, и много платит… С ним будет одна потеха, вот увидишь… но только ты делай всё, что я тебе скажу.

Когда мы вошли в кабинет, молодой человек поднялся с дивана. Он был очень бледным и худощавым, с иссиня-чёрной бородкой, отчего казался ещё бледнее, и с чёрными, печальными глазами.

Он поклонился мне до земли, когда Ценци меня представила:

– Это моя подруга Жозефина…

Я подивилась серьёзности тона, с которым она произнесла эти слова; но ещё больше я изумилась, когда молодой человек взял мою руку и поцеловал её. Я от смущения захихикала и решила, было, что он разыгрывает со мной шутку. Однако Ценци подтолкнула меня локтем и прошипела:

– Не смейся… сохраняй серьёзность…

Поцеловав руку, молодой человек выпрямился и очень тихо, словно боясь меня, произнёс:

– Такая юная, милостивая барышня, и такая строгая…

Ценци прикрикнула на него:

– Закрой пасть…

Он испугался и, запинаясь, пролепетал:

– Простите, пожалуйста…

– Заткни варежку! – яростно повторила Ценци. – Помалкивай, пока тебя не спросят!

Я не узнавала свою подругу. Её вечно улыбающееся лицо совершенно переменилось.

– Раздевайся! – повелела она ему.

– Нет, погоди, – перебил он её мягко, но не тем утрированно смиренным тоном, как прежде, а совершенно по-деловому: – Нет, погоди, до этого пока ещё не дошло…

– Что-то не так? – Ценци смущённо посмотрела на него.

– Черёд этого наступит только после вопросов… – настоятельно прошептал он.

– Ах, верно! – Она хлопнула себя ладонью по лбу.

Отступив на несколько шагов в сторону, она развернулась и с мрачным выражением лица снова двинулась к нему:

– Ты, сукин сын! – закричала она на него. – Собака ты шелудивая, ты опять посмел думать обо мне… а?

Он пробормотал, запинаясь:

– Милостивая графиня… я не мог не думать…

– Цыц, скотина, – перебила она его, – признавайся, о чём именно ты думал…

Он совершенно охрипшим голосом залепетал:

– Для милостивой графини моё сердце открытая книга… вы ведь и сами всё знаете.

– Мерзкая свинья! – с громовым негодованием обрушилась на него Ценци. – Ты думал о моём эдельвейсе… о моей груди… развратник… признавайся…

– Я признаюсь… – произнёс он почти беззвучно.

– И ты думал… сволочь… – в том же тоне продолжала она, – как будешь лежать на мне… так? Паршивец… и как я раздвину ноги, и ты вставишь в меня свой дрын… мошенник… ты представлял, будто пудришь меня… похабник… и играешь моими титьками… ты будешь признаваться… жалкий обманщик?

Он молитвенно сложил ладони:

– Да, милостивая графиня… я признаюсь… я во всём признаюсь…

– И тебе не стыдно перед принцессой?

Ценци вытянутой рукой указала на меня. Я настолько обалдела от всего увиденного и услышанного, что даже совершенно не обратила внимания на то, что Ценци назвала меня принцессой.

– Да, мне очень перед ней стыдно… – едва слышно воскликнул он и воздел руки ко мне.