Без кислорода. Вторая книга (СИ) - Тесс Кира
Глава 25
Марк
Спустя 4 месяца
- Ты видел, Марк? Видел!? Он сам сел! И это уже третий раз за сегодня, он не поленился и показал тебе! Я весь день ловила этот момент только бы успеть запечатлеть его для тебя! — Во весь экран телефона, на видео сидит мой сын, подпирая свое пухлое тело рукой и чуть покачиваясь. А все его действия, на заднем плане, радостно комментирует взбудораженная Лера.
— Вижу, молодец парень, почти семь месяцев — пора уже садиться и самому. — тихо отвечаю экрану, посмеиваясь. На часах доходит десять утра и покинув офис, еду на встречу к потенциальному инвестору из Польши. И пока стоим в пробке проверяю телефон на наличие новых сообщений от Леры.
Как только видео закончилось, смотрю его еще раз и еще. А потом открываю папку со всеми видео и фото сына, что Лера прислала мне за последние месяцы.
— Марк Антонович, боюсь, мы немного опоздаем, весь город стоит в пробке. — отрывает меня водитель, который работает всего несколько недель.
— Придумай, что-нибудь. Езжай дворами, мы должны успеть, — раздраженно бросаю ему, мысленно делая заметку, что пора уже звонить в отдел кадров и назначить поиск нового водителя, более расторопного и мозговитого. Если не успеем и сегодня, это будет уже третье опоздание на встречу за последние две недели. С моим графиком это недопустимо, предыдущий водитель отработал больше пяти лет, и с ним мы ни разу не опаздывали.
Возвращаю свой взгляд к телефону и снова просматриваю снимки. Немного дольше чем остальные осматриваю фото, где Лера двумя руками неуверенно держит Сережку. На лице полное отсутствие веры в себя и немного страха. Это был первый раз, когда почти месяц спустя, после операции она взяла его в руки и чуть приподняла над собой. Я помню тот момент. Этот день был заключительным в курсе терапии, который она прошла в Москве сразу же после операции. Мне стоило огромных усилий уговорить ее остаться. Для этого пришлось подключить мать и самого Анатолий Ивановича. Он заверил Леру, что под его руководством терапия пройдет намного быстрее и продуктивнее, нежели чем у любого другого врача, который не оперировал ее кисть. И они остались на целый месяц, на протяжении которого я мог видеть их каждый день и наблюдать за успехами сына и Леры. Рука восстановилась быстро, и уже к началу четвертой недели терапии она могла поднимать легкие предметы, такие как кружка или бутылочка, а также ловко меняла подгузник и переодевала сына.
Ночевали мы, как и обещал ей, в разных комнатах, мать ничего не заподозрила. А даже если и так, то не показала виду. Более того, она с легкостью клюнула на версию о травме Леры. Что та упала на осколок, о который и поранилась. В прочем, версия соответствовала действительности, только были опущены детали, при каких обстоятельствах это произошло.
За этот месяц Валерия и мама нашли общий язык. Приходя поздно вечером с работы, я частенько замечал их болтающими на кухне за чаем. Рядом с ними на столе всегда лежала радионяня, из которой в любой момент мог зазвенеть плач сына. Помимо ежедневной терапии, Лере некогда было скучать. Мама вовлекала ее в дела по дому и делила с ней обязанности по уходу за Сережей. Казалось Лере было комфортно в нашем доме, и я никогда не замечал на ее лице следов печали или усталости. В моменты, когда мы оставались одни с Лерой, а обычно это было поздно ночью, когда мама бежала на плач сына (ценю, что она старалась дать нам время побыть наедине), она делилась со мной маленькими победами за время сеансов терапии. С радостью демонстрировала свои маленькие, но такие важные успехи: дрожащей рукой писала смс (я же поправлял ее грамматику, но она ссылалась на то, что это всего лишь глупые опечатки); сосредоточенно, прикусив язык, вырисовывала в блокноте буквы; накладывала мне ужин, который они вместе с мамой приготовили; кривовато, но держала в руке вилку или ложку, за поздним ужином вместе со мной. И я, как ненормальный, с жадностью впитывал и наслаждался каждой восторженной эмоцией, которой она делилась со мной. К концу рабочего дня, сгорал от любопытства и предвкушал нашу с ней позднюю встречу. Гадал какие еще открытия вместе с сыном они совершили за день. Перед самым отлетом в свой город, я замечал ее несколько раз в бассейне. Опасался войти туда, и присесть на шезлонг, чтобы порадоваться ее пусть и не уверенным, но похожим на брас стилем плавания. К тому же, увидеть ее стройное, до возмущения соблазнительное тело в купальнике, хоть и закрытом, выходящей из этого чертового бассейна, не хотелось категорически. Ни при каких обстоятельствах. Свое сумасшедшее влечение к ней, я держал железобетонной хваткой. Поэтому мог позволить себе — только наглое подглядывание. Совсем немного. Ровно до того момента, как она выдыхалась и плыла к бортику бассейна, чтобы выбраться из него.
Несомненно, мать догадывалась о наших «странных» отношениях с Лерой, но не подавала виду, чему я был рад. А отношения наши можно было назвать лишь дружескими или же, больше просто соседскими. Нас связывал только ребенок. Никакого намека на близость, неловким тем или душевных разговоров касаемо нас. Только сын, терапия и домашние дела.
Я до сих пор винил себя за опрометчивый поступок, когда не сдержался и набросился на нее с поцелуем. Я не должен был позволять себе и мысли о том, чтобы желать Леру. Мое нездоровое вожделение и тяга к ей, были последним, что ей нужно и чего она ждет от меня. Но как же сложно было находиться, в тот день, с ней рядом в квартире и видеть ее стройные, голые ноги в этих до безумия коротких шортах! Сидела так близко, дразня запахом волос, тела, которое хотелось сжать в ладонях и не отпускать. Мечтал наслаждаться каждым миллиметром гладкой кожи, вдыхать ее, прикасаться и пробовать на вкус. Черт возьми, да я больной на всю голову рядом с ней! Голод до нее, показал свое безобразное лицо в самый неподходящий момент, и я как последний идиот кинулся на нее.
Я до сих пор помню вкус ее губ из которых пил, безрассудно и наспех, боясь, что в любую секунду оттолкнет. Что это мой хоть и безумный, но последний раз, когда я смею прикоснуться к ней. В одурманенной голове даже мелькнула мысль, что она распахнула губы и ответила взаимностью по собственной воле, а не под натиском моего наглого вторжения. Но также быстро эта мысль растворилась, стоило Лере положить ладонь на мою грудь, чтобы оттолкнуть. А потом она сбежала, как маленький раненый котенок. Которого против воли взяли и встряхнули так сильно, что не скоро сможет оправиться. С той минуты я держусь от нее, как и просила, на «расстоянии вытянутой руки», и не смею даже думать о подобного рода хамстве. Да, я голоден до ее тела, хочу ее до безумия. Но еще больше боюсь потерять ее и сына. Я держусь за эту единственную возможность быть рядом с ними, и ни за что больше не позволю себе глупую мимолетную слабость, способную все разрушить.
Хотя, единственный раз я все нарушил данное себе обещание держать между нами дистанцию. В тот день я вернулся поздно домой и первым делом проверил сына. Он спал, а рядом с ним, в кресле с планшетом в руках дремала и мать. Я понял, что Лере была дана возможность заняться собой и пошел искать ее по дому. На первом этаже неожиданно столкнулся с Демидом, и нехорошее предчувствие поселилось внутри. А когда обнаружил ее рыдающей у бассейна, понял, что интуиция не подвела.
Не было сомнений, что причиной ее слез являюсь я. А вернее все те обстоятельства ее жизни, которыми она была по рукам и ногам связана со мной. Но главным подстрекателем, с дурацким длинным языком и наглостью, способным ткнуть ее носом в прошлое, был, определенно, этот болван Демид. Я не мог просто стоять и смотреть, как она заливается слезами и дрожит. Поэтому на свой страх и риск вытянул ее из бассейна и прижал к себе, успокаивая. Она не вырывалась, а наоборот теснее прильнула ко мне, кажется нуждаясь в моей поддержке, как никогда. Когда же успокоилась и перестала вздрагивать всем телом, мы погрузились уютную тишину, находясь вдвоем у бассейна. Я испытывал восторг и покой держа в кольце рук Леру. Такую хрупкую и ранимую, родную. Мою.
