Вадим Шакун - Пятьдесят девственниц
Эта-то карта и стала причиной нашего следующего приключения, ибо дорога совершала на ней огромную петлю, следовать которой нам не захотелось и, срезая путь, мы пошли напрямик, в результате чего блуждали по лесу два дня.
Благодаря Богам у нас еще были продукты, но, все же, ночевать под открытым небом было не очень приятно. Наконец, найдя небольшую пещерку среди холмов на берегу безвестной не обозначенной на карте речушки, мы сочли за благо переночевать.
Когда же я утром проснулся и вышел из пещеры, то с любопытством обнаружил, что мы не одни. Бесшумно подкрался я к воде, где беззаботно плескалась облаченная в одну лишь сорочку миловидная девица лет пятнадцати.
— Не бойся меня, милое дитя, — ласково проворковал я выходя из-за кустов, она же поднялась на ноги и по пояс стояла в воде.
— А чего мне тебя бояться? — поинтересовалась девица складывая руки на груди, ибо мокрое и тонкое ее одеяние столь плотно облегло маленькие прекрасные груди, что стало это выглядеть несколько для нее стеснительно.
— Знай же, что я ничего не собираюсь делать с тобой силой, — успокоил я. — Лишь по твоему хотению могли бы мы провести немало приятных минут.
— Знаешь, старец, слова твои столь странные, — усмехнулась она. — Отвернись, мне нужно выжать сорочку.
— Я же говорю, что не оскорблю твоей невинности, — несколько обидевшись на такое к себе обращение, повторил я. — Всего лишь посмотрю, и только.
— Чтоб у тебя язык отсох, если ты предлагаешь подобное благородной девице! — рассердилась она. — Находишься на землях моего отца и бесчестишь его единственную дочь?
— Прошу прощения, благородная дева, — поспешно извинился я, ибо первоначально, и впрямь, подумал, что предо мною обычная крестьянская девица. — Мы скромные путники. Касательно же меня, так я вовсе не хотел нанести тебе обиду.
— Отвернись же, потом поговорим, — поторопила она.
Я кротко выполнил эту просьбу, вышедшая на берег девица отжала сорочку и вновь в нее облачилась, дабы та подсохла на солнце.
— Кто же ты и какого звания? — полюбопытствовала она.
— Имея не менее двух поколений благородных предков, посвятил я жизнь свою изучению магии, — гордо ответствовал я.
— У графа — моего отца, благородных предков не менее двух дюжин, — усмехнулась девица. — Что же касательно магии, то я нахожу это любопытным.
— Любопытство твое мог бы я удовлетворить, — пообещал я, — но магия — наука сложная и повинуется своим законам. Вот, к примеру, стоило бы тебе снять сорочку…
— Ты опять? — нахмурилась девица.
Из пещеры на наши голоса появилась облаченная, по случаю лесных блужданий, в свой кожаный мужской костюм Глазки. Потом и остальные спутники. Графская дочь представилась Шеной, я же к неудовольствию Глазок, назвался Поздним Рассветом.
Узнав, что мы заблудились, девица сказала, что пещера, где мы оказались мало кому известна и случайно обнаружена ей во время детских игр. Нас же пригласила явиться к ужину в замок. Видя, с ее стороны, столь доброе к нам отношение, я завел ее в пещеру и продемонстрировал свечение магического жезла, что вызвало у девицы полный восторг.
Потом она натянула поверх высохшей сорочки платье, которое оказалось в седельной суме явившегося на ее свист коня и, объяснив, как найти дорогу отправилась в замок.
— Вопрос с пропитанием на вечер нами решен, — сказала простившись с юной девицей Глазки. — Зря ты назвался магом, но теперь ничего не поделаешь. Будем надеяться, что ее папаша-граф не имеет ничего против твоих товарищей по гильдии.
Дальнейшие события показали, однако, что здешний граф имеет что-нибудь против почти всего и вся. Но не буду забегать вперед.
63
Местный граф был человек достигший уже лет пятидесяти с лишним, моложавый, однако же беспрерывно брюзжащий по поводу лекарей, которые ни от чего не могут его вылечить. Впрочем, доставалось не только лекарям, но и вообще всем, кто по тем или иным причинам оказался у него за ужином.
Супруге — за то, что слишком много на столе пряных блюд. Дочери — за неподобающую благородной девице живость характера, хотя, видят Боги, сидела она за столом тише воды и ниже травы. Менестрелям же досталось за песни, кои были, по мнению этого деспота, весьма растленны. Кравчим — за то что наливают помногу вина.
Меня со спутниками усадили в самом низу стола среди челяди, от чего если и перепадали нам блюда, то ужасно уже подъеденные теми, кто сидел выше, а, зачастую, остывшие. Шена, видя такое к нам неуважение, смутилась еще больше и восседала неподалеку от папаши краснея за него от стыда.
Глазки и Трина были приняты графом за юношей, не то им попало бы за мужские наряды. Ко мне же хозяин обратился по части магии и долго прилюдно поносил меня за занятия столь не серьезным делом, которое есть, по мнению его, суть шарлатанство и надувательство. Много ссылался при этом на примеры своих знакомых, которых, де, маги лечили-лечили, да не вылечили. И на то, что никому еще не удалось с достаточной точностью предсказать будущее, либо сделать из свинца золото.
Помятуя, что ем, все-таки, хлеб этого человека, я скромно возразил, что бывает в жизни всякое, тако же и магами называется не мало шарлатанов, которые — не что иное, как самозванцы. Но что, быть может, доведется еще их светлости убедиться в могуществе этой великой науки.
— Э, любезный, как вас там… Поздний Рассвет, — презрительно отмахнулся граф. — Посмотрите, куда завела вас сия премудрость! Будь она столь могущественна, вы бы, верно, приехали сюда на золотой повозке, запряженной шестеркой скакунов!
Челядь громко рассмеялась, мне же только и осталось промолвить, что, быть может, приеду я еще и на золотой повозке. Смеху это вызвало еще больше, что окончательно испортило мой аппетит.
— Ах, сударь, простите меня пожалуйста! — нагнала меня и верных моих спутников Шена у самых ворот замка. — Характер у отца несносный, а чванство его бывает непереносимым.
Глазки успокоила девицу, сказав, что, хоть и наслушавшись брюзжания, мы, благодаря Шене, отлично поужинали. На том же, с графской дочерью и распрощались.
Не успели мы, однако, отойти от замка и половины мили, как встретили заплаканную крестьянскую девицу, идущую навстречу. На расспросы наши бедняжка, всхлипывая и шмыгая носом, поведала, что зовут ее Дора и, достигнув семнадцати лет, справляет она сегодня свадьбу, в замок же спешит, дабы выполнить некую повинность, свершения которой настоятельно требует их сеньор и благодетель граф.
— Что же за повинность имеется в виду? — нахмурилась Глазки, а узнав, что граф, не больше не меньше, как требует от своих крестьянок выполнения старинного права первой ночи, разразилась ругательствами по поводу такой непотребности.
