Белль Аврора - Неукротимый (ЛП)

— Убирайтесь, — говорю я, тяжело дыша. — Вечеринка закончена.

Но никто не двигается.

Успокаиваясь, я минуту наблюдаю за ними, прежде чем делаю шаг вперед, и кричу:

— Убирайтесь, мать вашу, из моего дома! Любого, кто через три гребаные минуты еще будет здесь, я выпровожу лично. В долбаном похоронном мешке!

Люди торопятся покинуть дом, понимая, что я, правда, смог бы сделать это, и никто из них не хочет проверять серьезность моих угроз.

Умные.

Иду к Лекси, по-прежнему танцующей в углу комнаты, хватаю ее за плечо и практически тащу за собой. На полпути вверх по лестнице, она спотыкается, и взрывается приступом смеха, как будто это самое смешное, что она когда-либо делала в своей жизни.

Из-за этого моя кровь закипает.

Я ненавижу себя за тягу к такому состоянию, в котором она находится. Как обиженный ребенок, я выплескиваю на нее свою зависть. Тяну ее слишком сильно, и она удивленно взвизгивает. Я, не останавливаясь, тащу ее дальше. Оказавшись в моей комнате, я открываю дверь ванной, и заталкиваю ее туда. Она спотыкается, и в конце концов, падает на колени на коврике ванной. Лекси хихикает, и где-то внутри меня закипает гнев. Иду мимо нее к душу, включаю холодную воду и со злостью, говорю:

— Смой с себя его запах. Сейчас же.

Потом я захлопываю дверь, и начинаю расхаживать, сжав кулаки и стиснув челюсть.

Как только я успокаиваюсь и перестаю помышлять об убийстве, глубоко вздыхаю и в ожидании, когда Лекси помоется, сажусь на край кровати.

Пять минут спустя, я еще слышу ее пение, поэтому решаю дать ей еще немного времени. Спустя еще пять минут, я нахмуриваюсь. Пение прекращается.

Что-то подталкивает меня проверить, как она, и когда я открываю дверь ванной комнаты, мое сердце останавливается. Она по-прежнему одета в свою одежду, сидит на полу душевой кабинки и ее неудержимо трясет.

Твою ж мать!

Подхожу к ней, и брызги ледяной воды попадают в меня. Она десять минут провела в ледяной ванне.

— Что, на хрен, с тобой такое? — выключая воду, кричу я.

Как будто это ее ошибка, а не моя. Потому что, девушку, которая прежде никогда не принимала кокаин, я оставил принимать душ одной. Я зол сам на себя. Но я никогда в этом не признаюсь.

Губы Лекси посинели, кожа стала мертвенно-бледной, а широко раскрытые голубые глаза смотрят на меня с испугом.

Я кладу руку на бедро, опускаю голову и щипаю себя за переносицу, заставляя успокоиться. Потом так аккуратно, как только могу, я тянусь к ней и говорю:

— Давай, малышка. Мне нужно согреть тебя или ты заболеешь.

Это не предположение. Это уже точно. Но мне надо вытащить ее отсюда. Она выглядит напуганной. Кажется, она начинает приходить в себя.

Лекси моргает, прежде чем протянуть ко мне трясущиеся руки. Я пытаюсь ее поднять, чтобы она встала, но она дрожит настолько сильно, что кажется, как будто у нее начались судороги. Тянусь к подолу ее платья, которое теперь прилипло к ее телу, снимаю его через ее голову, и быстренько расправляюсь с трусиками. Беру большое пушистое полотенце, заворачиваю ее в него и веду ее из ванной к моей кровати.

Усаживаю ее на край, включаю электроодеяло и раздеваюсь догола.

Мне почти стыдно за себя, потому что я тверд, но с Лекси я ничего не могу с собой поделать. Это просто происходит. Снимаю полотенце с ее дрожащего тела, ложусь, прижимаю ее к себе и обнимаю. Я весь покрываюсь мурашками, когда ее тело соприкасается с моим.

Проклятье. Черт!

Она ледяная. Такая чертовски холодная, что все мое тело начинает покалывать от холода. Я напрягаюсь, обнимая ее, и знаю, что это моя ошибка. Я покорно принимаю холод от ее практически замороженного тела. Это мое наказание, если вам так больше нравится. Электроодеяло действует быстро, и несколько минут я растираю ее руки и спину, прежде чем она перестает дрожать. Ее зубы все еще стучат.

— Почему ты ко мне не пришел? — спрашивает она. — Я тебя звала.

У меня в груди возникает такое чувство, будто сквозь нее прошла пуля.

Чувствуя себя последним подонком, я тихо отвечаю:

— Малышка, я не слышал.

Холодным носом, она зарывается в изгиб моей шеи и шепчет:

— Я звала и звала, но ты не приходил.

Если бы у меня было сердце, оно бы разбилось.

Потом я делаю то, что шокирует даже меня. Гладя ее по спине, я впервые в своей жизни извиняюсь:

— Извини меня, малышка. Я должен был приглядывать за тобой.

Она не отвечает, но стучит зубами и кивает мне в шею.

Такой искренний жест пронзает меня в бок, словно нож. Я чувствую за Лекси ответственность. Что за дерьмо.

Ответственность за женщину, да я, наверное, повредился умом. Я придурок. Серьезно.

Я не просто слегка ненормальный. Я думаю, что даже не изобрели еще того слова, чтобы описать, насколько я испорчен.

Тело Лекси вдруг резко расслабляется так, что я даже подскакиваю от неожиданности. Хватаю ее за руку, всматриваюсь в ее безжизненное лицо, и с силой её трясу.

— Лекси! Черт возьми!

Когда она открывает глаза, и испуганно раскрывает их шире, мое сердце снова начинает биться.

— Что? — спрашивает она.

Я думал, что ты без сознания, и это сильно меня напугало.

Качаю головой, и с трудом сглатываю.

— Ничего, малышка. Засыпай. Я не буду больше тебя будить. Обещаю.

Ее лицо до сих пор ледяное, она утыкается им мне в шею и вздыхает. Моя челюсть вздрагивает.

Я никогда не должен был ее сюда приводить.

Подсознательно, я обнимаю ее еще крепче, игнорируя мысли, роящиеся у меня в голове.

Просыпаюсь в кромешной темноте, с дикой головной болью, першением в горле и вздутием живота, спрыгиваю с кровати и стремительно бегу в ванную. Дверную ручку заедает и мое тело сотрясается в рвотных позывах. Вдруг откуда-то сзади меня появляется чья-то рука и открывает дверь. Залетаю внутрь, а всем своим дрожащим телом падаю к унитазу, и извергаю все содержимое желудка.

О чем очень сожалею.

Мне понравился каждый кусочек, съеденный мною вчера за ужином.

Со стоном утыкаюсь в акриловое сидение унитаза. Кто-то кладет на мои плечи какую-то тяжелую ткань и укутывает ею все мое тело, но я настолько горячая, что сбрасываю это с себя.

— Ангел, тебе нужно укрыться, — доносится сонный голос слева.

Не открывая глаз, я хмурюсь.

— Слишком жарко.

Чья-то прохладная рука трогает мой лоб, я прислоняюсь, и вздыхаю с облегчением. Но в следующую секунду, я слышу:

— Дерьмо, Лекси. Ты вся горишь.