Полукровка (ЛП) - Вендел С. И.
Инстинкт рвался схватить ее, заявить на нее права, исследовать этот удивленный, мягкий взгляд, которым она одарила его, но он сдержался. Когда она наклонилась, чтобы положить руки ему на плечи, он только сжал ее локти, а не прижал к себе, как хотел.
— Ты думаешь обо мне? — спросила она, ее губы оказались чуть выше его губ.
— Всегда.
Орек почувствовал, как ее выдох коснулся его кожи, а затем ее губы прижались к его губам.
Его разум помутился.
Его существование сократилось до ее теплого мягкого прикосновения. Голод скрутил живот, и инстинкт заставил его открыть рот навстречу, следуя за танцем ее губ, когда они покусывали и посасывали. Он провел языком по ее губам, пробуя все, чего так жаждал.
Он никогда в жизни не целовался, но это не имело значения — все, что имело значение, это сосущее трение ее рта, то, как ее пальцы перебирали его волосы, то, как ее удовольствие наполняло его нюх и топило.
Он погрузился в ее поцелуи, следуя примеру, дразня теми же прикосновениями, что и она его. Сорча подошла ближе, прижимаясь к нему грудью. Когда ее язык коснулся его языка, он погнался за ней, погружаясь в горячий колодец ее рта. Из его груди вырвался стон, и Орек перестал сдерживаться.
Посасывая ее нижнюю губу, Орек обхватил ее руками и прижал. Ее ладони обхватили его лицо, удерживая именно там, где она хотела, покрывая дразнящими поцелуями и покусываниями его рот и щеки. Когда она снова приблизилась достаточно близко, он завладел ее ртом, отчаянно желая еще больше ощутить ее вкус.
Наконец-то, наконец-то он почувствовал, как она издает звук, прижимаясь к его коже, дрожь чистого удовольствия пробежала по его позвоночнику, когда она промурлыкала, а затем простонала ему в рот.
Сорча оторвалась, чтобы глотнуть воздуха, и голова Орека склонилась к ее горлу. Он целовал и покусывал ее кожу, проводя по пульсирующей точке вдоль своими клыками и наслаждаясь тем, как она дрожала у его губ.
— Орек, — простонала она.
Звук его имени на ее губах затронул что-то внутри него. Должен быть уверен, должен убедиться, что она знает. Сжав клыки, он отстранился, грудь болела, как будто в ней проделали дыру.
— Сорча, я… я не хочу… — ее брови озабоченно взлетели вверх, и он поспешил закончить. — Не хочу, чтобы ты думала… что должна.
— Должна что?
— Это, — его лицо горело, когда он говорил, зверь рычал на него, требуя заткнуться и позволить ей делать все, что она хочет, независимо от причин.
— Целовать тебя?
Его румянец стал более сильным, лицо полыхало.
— Я не хочу, чтобы ты думала, что должна мне — я защищу тебя, несмотря ни на что, — она одарила его странным взглядом, как будто он заговорил на другом языке, и его глупый рот решил, что самое лучшее — это болтать лишнее. — Я хочу этого не из благодарности. Я помогал тебе не для того, чтобы получить что-то взамен.
Ее руки разжались, и она с глухим стуком ударилась затылком о камень. Она смерила его взглядом, не совсем хмурым, но это казалось бесконечно более опасным.
— Значит, я не должна целовать тебя, если считаю это обязательным или потому, что ты меня спас?
Он кивнул и сжал кулаки, чтобы удержаться от того, чтобы не прижать ее к своей груди и не потребовать, чтобы она забыла все, что он сказал, и просто поцеловала его снова, сильнее, навсегда.
Ее внезапное фырканье испугало его.
— Ну, тогда ты не можешь поцеловать меня, просто потому что я женщина.
Он моргнул.
— Что?
— Ты не хочешь, чтобы тебя целовали из жалости или благодарности. Прекрасно. Но я не хочу, чтобы меня целовали только потому, что я здесь, и я женщина. Я не хочу думать, что подойдет любое другое женское тело.
Его рот открывался и закрывался, но ничего не выходило, как у рыбы, которая слишком далеко выпрыгнула из реки.
— Других не было, — прошептал он.
Он немедленно пожелал взять свои слова обратно, пожелал, чтобы земля разверзлась и поглотила его целиком, но она только решительно кивнула и жестом попросила его помочь ей спуститься со скалы.
Орек, не раздумывая, раскрыл объятия, и она без колебаний подошла к нему, положив ладони ему на плечи и позволив ему опустить ее на землю. Это заняло всего мгновение, и было так легко сломать и починить что-то внутри него в одночасье.
Долгий вздох, который она сделала, рассматривая его, вызвал у него желание страдать.
— Еще больше причин для беспокойства. Я первая женщина, с которой ты проводишь много времени рядом. Как я могу тогда верить, что хоть что-то реально? — она многозначительно посмотрела на него, прежде чем наклониться, чтобы поднять Дарраха и свой рюкзак, и каким бы нуждающимся мужчиной он ни был, он все время смотрел на изгиб ее спины, его ладони подергивались, чтобы обхватить эту мягкую, круглую задницу большими пригоршнями и прижать ее крепко и близко. Сделать то, что он должен был сделать в той человеческой постели.
Она пошевелилась, и он застонал.
— Послушай, — вздохнула она, надев и поправив свой рюкзак, — я не из тех, кто делает это из жалости или благодарности. Некоторые женщины так делают, когда им что-то нужно, но я не такая, — она подошла прямо к нему, у нее перехватило дыхание, она запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в глаза. — Кроме того, мы квиты.
— Квиты? — повторил он. Ему начало казаться, что он на несколько шагов отстал в этом споре, судя по тому, как кружилась его голова. Или, возможно, это был затяжной эффект ее поцелуев.
Она решительно кивнула в своей обычной манере, такая уверенная в себе.
— Я выловила тебя из реки и привела помощь. Ты спас мою жизнь, я спасла твою. Так что мы квиты. У меня нет причин думать, что я должна что-то делать из благодарности. И, кроме того, ты никогда не вызывал у меня таких чувств. Так что верь, что бы ни случилось, это дается даром. Когда ты решишь, чего ты хочешь меня и что можешь мне доверять, просто дай знать.
Ее брови дерзко изогнулись в конце этой речи, как будто она только что не сбила жизнь Орека с ее оси, а затем Сорча развернулась на пятках, чтобы неторопливо уйти. Что-то в этой уверенной походке потянуло его за собой, в нем снова зажглась хищная часть, жаждущая преследовать, захватывать и требовать, и он схватил ее за руку, прежде чем она успела отойти больше чем на пару шагов.
Судьба, каким же идиотом он мог быть. На него никогда не смотрели с желанием, он никогда не допускал мысли, что женщина может испытывать к нему что-то большее, чем равнодушие, особенно такая совершенная женщина, как Сорча. Но то были оркцессы, и то была его старая жизнь, скучная, болезненная, в которой не было Сорчи.
И он больше не хотел жизни без нее. Она уже так много изменила для него — почему бы не изменить и это? Почему он не мог ухватиться за счастье, когда оно было предложено добровольно и с теплотой?
Возьми то, что она предлагает. Возьми ее, внутри него рычали незавершенные брачные узы. Возьми то, что принадлежит тебе.
— Хочу, — сказал он, задыхаясь, как будто из него высосали весь воздух. — Я хочу тебя.
Она изучала его лицо этими зелеными глазами, острыми, как ограненные изумруды, когда оценивала его, прежде чем широкая улыбка озарила ее лицо. Она осветила ее изнутри, и он мог поклясться, что если бы не смотрел прямо на нее, то подумал бы, что она запустила руку ему в грудь и вытащила сердце.
Так и есть, оно принадлежит ей.
— Хорошо, — сказала она с легкой полуулыбкой, прежде чем развернуться и продолжить путь по тропинке.
21
Весь тот день Сорча практически плыла, а не шла, в ее голове перепутались все варианты.
Он тоже это чувствует.
Возможно, это было немного зловредно с ее стороны, но то, как озадаченный Орек нервничал остаток дня, постоянно выглядя так, словно у него что-то вертелось на кончике языка, Сорча сочла восхитительным. Несмотря на все нервы и разочарование последних нескольких дней, теперь, когда она знала, что не одинока в своих чувствах, острота ощущений улетучилась.
