Порочный Принц (ЛП) - Кент Рина

— Ронан.

Я отрываю голову от телефона на папин голос, понимая, что слишком долго смотрел на отсутствие сообщений.

— Никаких телефонов, — шепчет Ларс. — Насколько тяжело следовать этой простой инструкции, молодой лорд?

Я пристально смотрю на него, а он притворяется беззаботным, уставившись на отца.

Я ухмыляюсь, засовывая телефон в карман.

— Пожалуйста, продолжай. Приношу извинения за свое неадекватное поведение.

Папа, должно быть, чувствует сарказм в моем чересчур шикарном тоне, но отмахивается.

— Мы здесь, потому что нам с твоей матерью нужно, чтобы ты кое-что узнал.

— Еще одна поездка? — я усмехаюсь. — Ох, подожди — на этот раз Мальдивы?

— Ронан...

Мамины глаза опускаются вниз, и я жалею, что не могу как-нибудь ударить себя по яйцам. Удар должен был быть направлен на отца, а не на нее. Это он всегда куда-то ее увозит.

— Ронан, — ругается отец.

Я встаю.

— Меня не интересуют твои пункты назначения, отец. Ларсу это интересно.

— Но разве тебе не нужны даты? — отец огрызается в ответ. — Чтобы ты мог устраивать свои бесконечные вечеринки.

— Ларс... — я недоверчиво смотрю на него. — Ты чертов предатель.

— Язык, — ругается отец. — И я говорю с тобой, а не с Ларсом. Ты действительно думал, что что-то может происходить под моей крышей, и я ничего об этом не узнаю?

Да, отец. Это уже, блядь, произошло.

Мне требуется все мужество, чтобы не пялиться на Эдуарда. Я пытаюсь стереть его из жизни.

— Что ты пытаешься доказать всеми этими вечеринками, Ронан? Выпивкой? Травкой? Алкоголем? — голос отца с каждым словом становится все более смертоносным. — Ты думаешь, что ты ребенок?

— Больше нет, — говорю я, и на этот раз мои глаза скользят к Эдуарду.

Он ерзает на стуле, разглаживая галстук.

— Успокойся, Эдрик, — улыбается он, словно пытаясь снять напряжение.

Пошел он.

И пошёл отец.

И даже Ларс, гребаный предатель.

— Прекрати. — голос мамы становится ломким. — Пожалуйста.

Через секунду папа оказывается рядом с ней, хватает ее за плечо.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти. У меня нет времени на семейные драмы, и если я проведу еще одну секунду в одной комнате с Эдуардом ублюдком, я воткну нож ему в горло, и вновь убийство осуждается в девяноста девяти процентах культур.

— Ронан, не уходи, — умоляет мама.

— Я поговорю с тобой позже, мам.

— Нет никакого позже. — громкий голос отца останавливает меня на полпути. — Она умирает.

Я разворачиваюсь так быстро, что удивляюсь, как не падаю лицом вниз. Слова, которые он произнес, эхом отдаются в удушающей тишине, как приговор.

Теперь я вижу их в другом свете.

Отец кладет руки на плечи матери... ее бледное лицо и слезы в глазах..

Ларс смотрит на меня с печалью...

Он знал.

Он, блядь, знал.

— Что ты только что сказал? — шепчу я.

— У твоей матери рак матки, и она всегда страдала от иммунодефицита. Рак дал рецидив год назад, и операции не помогли.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что операции не помогли? И почему я узнаю об этом только сейчас?

— Это была моя инициатива. — мама встает и чуть не падает обратно.

Блядь. Когда она стала такой слабой? Почему я не заметил, что она обычно разговаривает со мной только сидя или в постели?

Я подбегаю к ней и заставляю ее сесть, а затем опускаюсь на колени рядом с ней.

Она откидывает мои волосы назад.

— Я попросила твоего отца и Ларса не говорить тебе. Ты был моим чудом, mon chou — мой малыш. Когда я впервые вышла замуж за твоего отца, врач сказал мне, что я не могу иметь детей из-за моего иммунодефицитного расстройства. Четыре года спустя я узнала, что беременна, и умоляла твоего отца позволить мне родить тебя на свет. Девять месяцев спустя появился ты, и я была самой счастливой женщиной на свете. Ты дал мне привилегию стать матерью. В тот момент, когда медсестра положила тебя мне на руки, я заплакала, как ребенок, а ты улыбнулся. Это странно, не так ли? — ее голос срывается, и что-то в моем горле тоже. — Рак начался, когда тебе было около восьми, и мы думали, что избавились от него тогда, но он вернулся в прошлом году. Вот почему мы отправляемся в эти поездки, mon chou — мой малыш. Ты такой молодой и живой, и я не хотела взваливать на тебя это бремя.

— Бремя? — мой голос срывается. — О чем ты говоришь? Ты моя мать.

— Это потому, что я твоя мать, и я должна защищать тебя. — слеза скатывается по ее щеке. — Но я больше не могу исчезать из твоей жизни. Я ненавижу это больше всего на свете.

— Ты не исчезнешь. — я смотрю на отца, который наблюдает за нами, нахмурив брови.

— На следующей неделе мы должны получить, — говорит он.

— Это хорошая новость, верно? — я смотрю между ними, и тишина почти душит меня.

— Врачи сказали, что у меня есть только пятнадцатипроцентный шанс на выживание, а раньше я терпела неудачу с вероятностью в пятьдесят процентов, так что у нас мало надежды.

— Но... но есть химиотерапия и...

— Нет, — обрывает мама. — Я больше не буду делать химиотерапию.

— Она отказывается от этого. — отец морщит лоб.

— А ты соглашаешься? — огрызаюсь я.

— Химиотерапия только отдалит меня от тебя, и тогда я умру в муках, не увидев твоего лица. — она обхватывает мою щеку ладонями. — Я не хочу этого.

— Я не оставлю тебя. — я крепче хватаю ее за руки. — Не делай этого, мам. Ты не можешь бросить меня. Я твое чудо, помнишь?

— Это потому, что ты мое чудо, что я хочу провести с тобой все оставшееся время... — она замолкает, рыдания застревают у нее в горле. — Пожалуйста, я умоляю вас с Эдриком не отнимать это у меня.

Она оставляет дрожащий поцелуй на моем виске, и ее слезы капают на мои щеки, когда она встает и начинает выходить из комнаты. Я пытаюсь помочь ей, но отец удерживает меня, положив руку мне на плечо.

Вместо этого он жестом велит Ларсу следовать за ней.

— Она чувствует себя слабой, когда не может ходить самостоятельно, — говорит мне отец после того, как она исчезает. — Психотерапевт говорит быть рядом с ней, не заставлять ее чувствовать себя слабой.

— Как ты мог не сказать мне об этом? — я выплескиваю весь свой гнев и разочарование на отца. — Как ты мог держать меня в неведении о чем-то столь важном, как это?

— Ты слышал ее. Она хотела этого таким образом.

— Или, может, ты заставил ее поверить, что она этого хочет. В конце концов, решения всегда принимаешь ты, и все остальные должны им следовать.

— Ронан, я понимаю, что это тяжело для тебя...

— Тяжело. — я смеюсь. — Попробуй что-нибудь посильнее, чем чертово слово «тяжело».

— Эдрик, я просто... — Эдуард жестом указывает на вход.

Черт.

Я все время забывал, что он был здесь.

— Нет, подожди, — папа указывает на него. — Мне нужно обсудить с тобой деловые решения. Останься на ночь.

— Деловые решения, — усмехаюсь я. — С дорогим дядей Эдом.

— Может, тебе нужно остудить голову, Ронан, — говорит отец.

— Блядь, быть может.

Я бросаю последний взгляд на Эдуарда, прежде чем вылететь из столовой. Я иду прямо в спальню родителей, но Ларс останавливает меня, прежде чем я вхожу, говоря, что маме нужно отдохнуть.

Я отвечаю, что мы не будем разговаривать, пока он не умрет, затем я иду в свою комнату, открываю ноутбук и просматриваю все о состоянии мамы. Потом останавливаюсь и перевожу дыхание, потому что иногда, когда я читаю о последствиях и о том дерьме, через которое она прошла, кажется, что в комнате не хватает воздуха.

Я провожу так всю ночь, исследуя, а потом смотрю в потолок, думая, что потеряю маму, а потом снова возвращаюсь к исследованиям.

Рано утром я иду к Ларсу и говорю ему, что мы объявляем перемирие, чтобы он мог рассказать мне все, что знает. Очевидно, в ту кошмарную ночь мама и папа оставили меня не из-за вечеринки в честь Хэллоуина, а потому, что у мамы были сильные боли, и как только они добрались до больницы, ее госпитализировали и поставили диагноз.