Пари с мерзавцем (СИ) - Дюжева Маргарита
Тройка была и у Волшина, но, в отличие от Ирки, он радовался, как последний идиот:
— Я думал, мне хана, — произнес облегченно, когда мы всей толпой выходили в коридор, — ан нет, выкрутился. Я король мира! Непотопляемый! Я…
— Ты троечник! — насмешливо подсказала я.
— Поверь, Оса, не в пятерках счастье, — беспечно отозвался он, а идущая рядом со мной Ермолаева покраснела и сникла. У нее-то как раз все вокруг этих пятерок и крутилось. — Ну что, народ! Сегодня гуляем? Предлагаю начать прямо сейчас.
Это уже без меня. Даже напоследок у меня не возникло ни единого желания проводить время с дорогой группой. Я тихонько отщепилась от толпы и отправилась в общагу, по пути позвонив родителям, потом нервной Аллочке.
На душе было тихо и спокойно, и хотелось улыбаться. Глупо, беспечно, во весь рот. И пусть прохожие подумают, что я не в себе. Плевать. В моей жизни в последнее время столько всего произошло, что я имею полное право улыбаться и радоваться.
Еще больше я улыбалась, когда спустя полчаса в мою комнату бесцеремонно ворвался Захар.
— И куда ты свалила? — он смотрел на меня сверху вниз, сурово сложив руки на груди.
— Вы же собрались гулять.
— Они собрались.
— А ты?
— А у меня другие планы, — притянул к себе нагло, уверенно, ничуть не сомневаясь, что соглашусь на все, а я и не думала отказываться.
Мы провели вместе всю ночь. Потом весь день. Потом еще одну ночь. Гуляли, ходили в кафе, сидели в кинотеатре на последнем ряду, даже что-то пытались смотреть. Первые пять минут…
Ему названивал Волшин, пытаясь вытащить на какую-то тусовку. Звонила Ирка, слезно обещая все простить, лишь бы он вернулся. Захар слушал ее вполуха, параллельно с этим уплетая мороженое и хватая меня за коленки. В конце сказал, что не расслышал ни слова из сказанного, за что был грубо послан в далекие дали.
Кто-то еще звонил, но Меранов снова выбирал меня, и от этого становилось так сладко, что хотелось мурлыкать довольной кошкой и тереться о него боком.
Еще несколько дней прошли, словно в тумане. Я почти не появлялась в общаге, оставаясь на ночь у него, и из постели мы выбирались только чтобы перекусить, прогуляться да по неотложным делам в универ.
Мне даже начало казаться, что я счастлива.
Все было слишком хорошо, чтобы быть реальностью. Просто сон, подарок из царства грез. И, к сожалению, вскоре пришло время просыпаться...
Мерз пришел ко мне поздно вечером, когда я наводила порядок, паковала вещи, готовясь освободить комнату, давшую мне временное пристанище. Все книги сданы, долги подчищены, обходной лист подписан. Завтра выдача дипломов, и все — двери в большой мир открыты, милости просим с вещами на выход.
На первое время я решила перебраться к Алле. Со своими вечными проблемами и плохим настроением я задолжала сердобольной тетушке много общения и разговоров. Пора наверстывать упущенное. Потом сниму квартиру где-нибудь здесь, поблизости, найду работу, а дальше… дальше как пойдет. Вроде планов громадье, и сердце сжимается от открывающихся перспектив, а боязно. Шаг во взрослую жизнь как никак. Это серьезно.
— Привет, — я по привычке чмокнула парня в нос и снова склонилась над своим добром, — вроде вещей раз-два и обчелся, а уже третью сумку набиваю.
Я искренне не понимала, откуда у меня столько барахла. Вроде не шопоголичка, но сама не заметила, как обросла шмотками.
— Завтра после получения диплома освобожу комнату и переберусь к тетке, — произнесла я, уминая содержимое сумки так, чтобы можно было застегнуть, — поможешь барахло перетащить?
Мерз глянул на меня хмуро, а потом произнес без единой эмоции:
— Я завтра уезжаю.
— Куда? — отозвалась я, раздраженно сдувая с лица прядь волос и дергая заевшую молнию на сумку. — Что б тебя…
— В Питер. К отцу. Насовсем.
Некоторые слова можно использовать как холодное оружие. Втыкать их в грудь, поворачивать и наблюдать за тем, как жертва истекает кровью.
— Насовсем? — повторила, словно эхо.
— Да. В понедельник меня уже ждут на новом месте, — Захар пожал плечами, продолжая невозмутимо наблюдать за мной.
Внезапно накатила слабость. Придавила к полу, размазала, не давая нормально вздохнуть.
Уезжает.
Я всегда об этом знала. Знала, что так будет, но наивно надеялась, что у нас в запасе чуть больше времени.
— И что теперь? — мой голос был похож на безликий шорох.
Я опустилась на край кровати, прижимая к груди одну руку, словно пытаясь усмирить заходящееся сердце.
— Я не знаю, — Меранов прошел к окну и, облокотившись на подоконник, уставился на улицу.
Я тоже не знала. Просто смотрела на напряженную широкую спину и не могла пошевелиться. Мне было плохо. Физически. До тошноты. До красных кругов перед глазами.
Уезжает. Сейчас. Когда я только смогла встать с колен. Благодаря ему. И что теперь нам останется? Редкие встречи на выходных? Звонки и смски? Этого же так мало! Мне этого не хватит!
— Я не верю в отношения на расстоянии, — наконец, произнес он, добивая остатки робкой надежды, — прости.
— Не хочешь даже попробовать?
— Какой смысл, Ань? Приезжать раз в месяц? Перезваниваться по вечерам? Сначала каждый день, а потом все реже и реже, потому что эти звонки превратятся в повинность. Этого хочешь?
Я покачала головой. Мне хотелось совсем другого.
— Я еду в Питер не развлекаться. Работать. Много и упорно, чтобы добиться всего, о чем мечтал, и не стану рваться на два фронта. Если надо будет пахать сутки напролет семь дней в неделю — значит, так тому и быть. Это мой выбор, давний и осознанный, прости. Я не хочу, чтобы ты сидела целыми днями дома в ожидании моих звонков или редких приездов.
— Я бы могла…
— Нет, не могла бы. Не надо жертв, Оса. Мы оба знаем, что на этом уровне нам не удержаться, новые повороты неизбежны. Я не вправе требовать от тебя, чтобы ты меня ждала, а ты…
— А я не вправе требовать, чтобы ты возвращался, — прошептала, прикрыв глаза.
Лучше бы я его по-прежнему ненавидела, тогда бы сейчас меня переполняла радость, а не холодное горькое отчаяние.
Он ничего не ответил на мои слова, только снова повернулся к окну.
— Жизнь продолжается, Ань. Живи на полную, как ты умеешь. И не трать время на воспоминания.
О-ох, в животе что-то оборвалось, запульсировало. Вроде все правильно говорит, верно, по уму, а мне хочется орать, чтобы заткнулся, чтобы не смел произносить вслух эти жестокие слова.
— Думаешь, это так просто?
— Ты сильная. Справишься.
В этот момент я больше всего на свете хотела быть слабой. Чтобы броситься к нему на шею, реветь, умолять остаться. Но я так не сделала — сработал защитный механизм, привычка прятать свою боль глубоко внутри.
Молча кивнула, соглашаясь с его словами, поднялась на ватных ногах и снова начала собирать вещи. Внешне была спокойна, даже равнодушна, а внутри заходилась от безмолвного крика.
***
— Диплом вручается Осиповой Анне, — громко объявил декан, и я поднялась на сцену актового зала. Профессор пожал мне руку, вручил заветные корочки и пожелал удачи во всех начинаниях.
Я была словно в тумане. Улыбнулась и отошла туда, где уже стояли одногруппники. Ирка с такой мордой, будто навоза хлебнула — вместо красного диплома она получила синий; безбашенный Волшин, крутивший в руках корочки с таким видом, будто не знал, куда это счастье девать, остальные — кто с радостными улыбками, полными облегчения и предвкушения, кто со слезами на глазах. Равнодушных на этом празднике жизни не было. Почти…
Кроме меня. Внутри расползалась темная дыра, засасывающая все вокруг. День, которого так ждала, и который должен был стать для меня самым счастливым, теперь давил, словно каменная плита.
Меранов стоял через три человека от меня. Спокойный, собранный, с едва заметной улыбкой на губах. Это даже не улыбка, лишь поднятые уголки губ — дань торжественному моменту, а глаза холодные. Почувствовав мой взгляд, обернулся, посмотрел пристально, будто никого, кроме нас, на сцене не было, а потом прошептал, едва шевеля губами. Я скорее почувствовала, чем услышала эти слова:
