Клятва, которую мы даем (ЛП) - Джей Монти

Только голос на другом конце, который услышит меня. Чтобы судить меня.

— Когда я очнулась, то была голая, и мне было холодно. Они поливали меня из шланга и осматривали. Я до сих пор чувствую их руки по ночам, вижу вспышку фотоаппарата на своей коже, когда они вслух говорили о моем теле. За сколько они могут меня продать. Я даже не знаю, пыталась ли кричать, потому что от наркотиков у меня все расплывалось перед глазами. Они держали меня под таким гребаным кайфом, что к тому времени, как Стив… — я прикусываю язык, да так сильно, что металлический привкус крови заполняет мой рот. От его имени меня тошнит. — Я пережила ломку в первые несколько недель, проведенных в том подвале. Одна. Меня тошнило, и у меня были безумные мышечные спазмы. Это была душевная агония, и это было только начало. Лучше бы я умерла в том подвале, — рыдания срывают мой голос, и я плачу тяжелыми всхлипами в динамик телефона голосу, который мне ничего не должен. — Я хочу вернуться и умереть там. Он забрал у меня так много — почему бы просто было не забрать все? Зачем оставлять меня такой опустошенной!

Я кричу эти слова в потемневшее небо, умоляя дать ответ, который никогда не получу. Каждый день я задаю себе миллион вопросов, и ни разу не смогла найти на них ответа.

Почему я была так слаба? Почему я? Почему я любила его так сильно, что до сих пор чувствую, как угольки любви обжигают мои вены? Как он мог так сильно контролировать меня?

Мои крики прерывает ответ. Не от звезд, а от голоса на другом конце телефона.

— Чтобы наполнить.

— Что? — я опускаю голову, нахмурив брови.

Его тон — это твердая рука, спокойная вода.

— Жизнь оставила тебя опустошенной, чтобы у тебя было место заполнить его. Мы пустые только тогда, когда позволяем себе оставаться таковыми.

— Как? С чего мне начать? Я не…

— Узнай, Коралина. Ты жила не просто так. Выясни зачем.

— Разве ты не должен быть просто ухом? — я немного смеюсь, ладонью вытираю слезы со щек, глубоко вдыхая свежий воздух. У меня кружится голова от всех этих эмоций.

— И голосом, — замечает он, и хотя я не вижу его, но слышу ухмылку в его словах.

Мелкий дождь капает на мои руки. Природа хочет сказать мне, что мой сеанс эмоционального сброса подходит к концу. Но я задерживаюсь на несколько минут, испытывая облегчение от того, что у меня есть что-то, что угодно, что может заземлить меня еще на пару секунд.

Мне не обязательной быть Коралиной Уиттакер, выжившей в «Доме ужасов Синклера». Я не вундеркинд, отмеченный наградами, и не царственная дочь Джеймса Уиттакера. Я не старшая сестра девушки, из-за которой я заперлась в этом городе, и не младшая сестра брата, чье чувство вины перетекает в мое.

Я — Коралина. Я не в порядке, и что теперь? Пока этого достаточно.

— Я не хочу умирать, — шепчу я.

— Тогда не надо.

Дождь льет чуть сильнее, барабаня по крыше. Я слизываю капли с губ, позволяя воде смыть слезы с моего лица. Может быть, если дождь будет идти достаточно сильно, я не смогу заметить разницу.

— Я даже не знаю, как жить.

— Никто не знает.

Переступая границы дозволенного, я задаю ему еще один вопрос. Возможно, именно поэтому он положит трубку, потому что я мало что знаю о человеке на другом конце провода, кроме слухов и мимолетных встреч с ним, но все знают, что значила для него Розмари Донахью.

— Как ты выжил после того, как потерял Розмари?

Я всегда считала, что его горе прекрасно. Живое напоминание о любви, потерянной слишком рано.

К моему удивлению, он не повесил трубку и не сказал, чтобы я отвалила. Вместо этого он вздыхает. Из динамика доносится звук щелкающей зажигалки.

— Я этого не сделал.

Я усмехаюсь:

— Так ты мертв?

— Ты не знаешь? — и снова я слышу, как он ухмыляется. В своем сознании я вижу только его губы, поднятые в уголках. — Они говорят, что я мертв изнутри.

— Они называют меня проклятой. Интересно, что хуже?

Дождь продолжает усиливаться, мне нужно зайти внутрь, пока я не соскользнула с крыши и не воплотила в жизнь свои суицидальные мысли. Можно ли умереть случайно, если в планах уже было покончить с собой?

— Спасибо. Я у тебя в долгу, — тихо говорю я, охрипшим от слез горлом.

— Хорошо, — бормочет он, не заставляя меня давать больше, чем я готова, и принимая мое заявление.

Молния озаряет небо, и вдалеке раздаются раскаты грома.

— Не перезванивай мне. И я больше не буду звонить. Я просто…

— Я знаю, — он замолкает. — Ты не должна мне ничего объяснять. Я всего лишь голос, помнишь?

Я знаю, что этот телефонный звонок меня не излечит. Он не исцелит мои страхи и не залечит травму, хотя я отчаянно этого хочу. Но приятно быть живой, а не просто в порядке. Есть с кем поговорить, есть кто-то, кто знает, что я борюсь за каждый вздох.

После этого мне придется вернуться к холоду, оцепенению и бесчувствию, чтобы просто прожить день. Я позволяю себе один момент слабости, но не больше.

— Коралина, — говорит он, прежде чем я успеваю повесить трубку.

— Да, Сайлас?

Голос на другом конце снова напоминает мне, что он не просто голос или ухо. Что он человек, который тоже чувствует эту боль, эту пустоту внутри, и он ищет что-то, чем можно заполнить ее.

— Мне пришлось научиться не жить ради травм и потерь. Я живу вопреки им. Не дай ему победить.

ДВА ГОДА СВОБОДЫ

Март

2. ТИХИЕ ВОДЫ ГЛУБОКИ

Сайлас

Жизнь — это потеря.

А промежутки между — это всего лишь наши попытки справиться с ней. Отвлекаемся от неизбежных переживаний, прячемся от того факта, что, как ни прискорбно, все мы в конце концов умрем.

— Почти закончили, мистер Хоторн, мы должны еще раз проверить ваши показатели, прежде чем отпустить вас отсюда.

— На секунду я подумал, что мой отец восстанет из мертвых, Тейлор, — беззаботный смех, связанный с шуткой про его отца. — Скотт отлично справляется, как я и говорил в первые несколько раз.

На лице моего отца, обращенном к молодой женщине в красном халате, появилась улыбка, несмотря на то, что в данный момент его тело накачивают химикатами.

Он мог бы улыбаться до конца дня, это было бы неважно. Глаза никогда не лгут, а его глаза рисуют картину человека, который чертовски устал. Когда медсестра заканчивает проверку аппарата и спокойно оставляет нас в палате одних, я наклоняюсь и хватаю пустое судно на полу.

Мой стул царапает пол, когда я подвигаюсь ближе, держа судно у его груди. Так же плавно, как он улыбался до этого, он склоняет голову и опорожняет то немногое, что у него есть в желудке.

Я перевожу взгляд на белую, как яичная скорлупа, стену в противоположном конце палаты. Он ненавидит, когда его считают слабым, смотря на него, когда он на самом дне. Он всегда так делал. Я изо всех сил стараюсь защитить его гордость, пытаясь думать о чем угодно, кроме этой болезни, которая медленно убивает его.

В этот самый момент я нахожусь в промежутке между?

Готовлюсь к жизни без отца. Готовлюсь научить Леви и Калеба жить без него. Наращиваю мышцы в плечах, чтобы выдержать вес горя моей матери.

Но к смерти можно подготовиться не так уж и тщательно. Можно спланировать похороны, купить участок земли и прочитать книги о скорби, но в конечном итоге это не имеет значения. Смерть все равно каждый раз выбивает почву из-под ног.

Рак прогрессирует. Мы знали об этом с самого начала. Эти процедуры предназначены для моей матери, о чем, кажется, знаю только я. Папа не хочет умирать без ее ведома, он старался оставаться с ней так долго, как только мог.

Это эгоистично, если принять это за чистую монету, жестоко для некоторых, но когда люди не эгоистичны с теми, кого они любят?

Кроме того, Скотт Хоторн не отказывается от того, что любит, особенно от моей матери.

— Извини, — ворчит он, сжимая в ладони салфетку и поднимая ее, чтобы вытереть рот. — Говорил твоей маме, что йогурт в холодильнике был плохим сегодня утром.