Восхождение королей - К. С. Пакат
Он подумал, что Огюст бы не боялся, будучи беззащитным один на один с человеком, который хочет его убить; это не должно беспокоить и его младшего брата.
Сложнее было забыть о сражении, оставить свои планы незавершенными, принять тот факт, что он упустил свой крайний срок, и что бы теперь ни произошло на границе — он не будет частью этого. Акиэлосский раб (разумеется) предположит, что это предательство со стороны Виирийских сил, после чего предпримет какую-нибудь благородную и самоубийственную атаку на Чарси, которую, вероятно, выиграет, несмотря на смехотворные шансы.
Лорен подумал, что если только не обращать внимания на тот факт, что он изувечен и связан, то они находились один на один — это было не таким плохим шансом для него; за исключением того, что во всем этом он мог чувствовать, как и чувствовал всегда, невидимую направляющую руку своего дяди.
Один на один: он должен думать, что он действительно может выиграть. Даже в лучшем состоянии он не мог бы победить Говарта в рукопашной схватке. А сейчас у него вывихнуто плечо. Пытаясь освободиться сейчас, он определенно ничего не выиграет. Лорен сказал себе это один раз, затем еще раз, чтобы подавить основное инстинктивное желание сопротивляться.
— Мы одни, — сказал Говарт. — Только ты и я. Оглядись. Посмотри хорошенько. Выхода нет. Даже у меня нет ключа. Камеру придут открывать, когда я закончу с тобой. Что на это скажешь?
— Как твое плечо? — Спросил Лорен.
На него обрушился удар. Когда Лорен поднял голову, то получил удовольствие от спровоцированного им выражения лица Говарта, и по той же причине — пусть в этом и было немного мазохизма, — от самого удара. Лорен не мог скрыть свою реакцию от глаз Говарта, поэтому его ударили еще раз. Лорену нужно было пресечь приступ истерики, или все рисковало закончиться очень быстро.
— Я всегда задавался вопросом, что у тебя есть на него, — сказал Лорен. Он заставил голос быть твердым. — Простыня в пятнах крови и подписанное признание?
— Думаешь, я идиот? — сказал Говарт.
— Думаю, что у тебя есть средство воздействия на очень влиятельного человека. Я думаю, что бы у тебя на него ни было, это не продлится вечно.
— Ты хочешь так думать, — ответил Говарт. Его голос был низким от удовольствия. — Хочешь, чтобы я сказал тебе, почему ты здесь? Потому что я попросил тебя у него. Он дает мне то, что я хочу. Он дает мне все, что я хочу. Даже своего неприкосновенного племянника.
— Что ж, я причиняю ему неудобства, — сказал Лорен. — Ты тоже. Вот почему он свел нас. В какой-то момент один из нас избавится от другого.
Лорен заставил себя говорить без чрезмерных эмоций, просто спокойное замечание по факту.
— Дело в том, что когда мой дядя станет Королем, то никакие средства воздействия его уже не остановят. Если ты убьешь меня, то, что бы у тебя ни было против него, перестанет иметь значение. Останетесь только он и ты, и он свободно упрячет в темницу и тебя.
Говарт медленно улыбнулся.
— Он говорил, что ты скажешь это.
Первый просчет, и по его собственной вине. Лорен чувствовал отвлекающие удары своего сердца.
— Что еще говорил мой дядя, я скажу?
— Он сказал, что ты будешь пытаться заговорить меня. Он сказал, что у тебя рот, как у шлюхи. Он сказал, что ты будешь лгать, льстить и подлизываться. — его улыбка стала шире. — Он сказал: «Единственный способ быть уверенным, что мой племянник не выговорит себе путь на свободу, это вырезать ему язык». — Произнося это, Говарт вытащил нож.
Комната вокруг Лорена стала серой; все его внимание сузилось до одной точки, мысли поплыли.
— Если только ты не хочешь услышать это, — сказал Лорен, потому что это было только начало. Это будет долгая, извилистая, кровавая дорожка до самого конца. — Ты хочешь услышать все это. Каждый надломленный звук. Эту вещь мой дядя никогда не видел в тебе.
— Да? И какую же?
— Ты всегда хотел быть по другую сторону двери, — произнес Лорен. — И теперь ты здесь.
* * *
К концу первого часа (хотя, казалось, дольше) Лорен испытал много боли и уже не понимал, насколько (если вообще) он задерживает или контролирует то, что происходит.
Его рубашка была расшнурована до талии и свисала, а правый рукав пропитался красным. Взмокшие от пота волосы спутались. Его язык остался нетронутым, потому что нож торчал из его плеча. Он счел произошедшее за победу.
Нужно радоваться маленьким победам. Рукоятка ножа торчала под странным углом. Это его правое плечо, которое уже вывихнуто, поэтому теперь даже дышать было больно. Победы. Он зашел так далеко, он вынудил своего дядю хоть немного сосредоточиться, проверил его, раз или два заставил его поменять планы. Сделал так, чтобы все было непросто.
Слои толстого камня лежали между ним и внешним миром. Было невозможно ничего услышать. Невозможно, чтобы его услышали. Его единственным преимуществом было то, что он сумел освободить свою левую руку от пут. Он не мог допустить, чтобы это обнаружилось, иначе ничего бы не выиграл. Он заработал бы только сломанную руку. Становилось сложнее придерживаться плана действий.
Поскольку отсюда было невозможно ничего услышать, Лорен рассудил — или рассуждал, пока был более беспристрастным — что, кто бы ни оставил его здесь вместе с Говартом, вернется с тачкой и мешком, чтобы вынести его отсюда, и что произойдет это в заранее запланированное время, так как у Говарата не было способа подать сигнал. Поэтому у Лорена была единственная цель, как когда двигаешься вслед за исчезающим миражом — достичь той точки живым.
Раздались приближающиеся шаги. Последовал металлический скрежет железных петель.
Послышался голос Гийона:
— Ты задерживаешься.
— Такой щепетильный? — спросил Говарт. — Мы только начинаем. Можешь остаться и посмотреть, если хочешь.
— Он знает? — спросил Лорен.
Его голос был чуть более охрипшим, чем когда он начинал говорить — его обычная реакция на боль. Гийон нахмурился.
— Знает что?
— Тайну. Твою маленькую тайну. То, что у тебя есть на моего дядю.
— Заткнись, — оборвал его Говарт.
— О чем это он?
— Ты никогда не задавался вопросом, — сказал Лорен, — почему мой
