Шахразада - Грешник Шимас
— За Абд-Алише-е-е-ера!
Шимас сбежал по лестнице, Фулкхерст отскочил назад и попытался закрыть дверь. Но юноша ударил в нее плечом, и барон повалился на спину. Наконец, после долгих лет, враг Шимаса с ним оказался лицом к лицу.
— Ты — не он, — пробормотал барон, — ты не Абд-Алишер…
— Я Абд-Алишер, и ты носишь на лице мою метку! Его пальцы дернулись к шраму, а потом, метнувшись книзу, сжали рукоять меча.
— А-а, наконец-то я убью тебя!
— Э нет, Фулкхерст, это я тебя убью. Ты осмелился снять столешницу…
Тут барон страшно побледнел. Как обожгло его это оскорбление! Сколько ночей он был вынужден с ненавистью глядеть на доску, которой не смел коснуться, сколько ночей с отвращением смотрел на это свидетельство своей покорности, своей слабости!
Однако теперь барон был вполне уверен в себе. В его глазах Шимас до сих пор был мальчишкой, который когда-то убегал от него через пустоши. Барон двинулся к юноше с презрительной улыбкой на губах. Тот же начал бой осмотрительно, ибо Фулкхерст заслуженно славился как умелый мечник.
Он отбил клинок и сделал выпад, но Шимас парировал и на миг сбил его с позиции. Он мог нанести решающий удар сразу же, но столь краткое мщение не успокоило бы его душу. Потому он лишь хлестнул клинком плашмя барона по щеке — полновесный удар, от которого тот пошатнулся. Шимас намеренно раздразнил его, и барон бросился вперед, взорвавшись яростью. Теперь юноше пришлось биться не на жизнь, а на смерть. Отчаянно, иногда в исступлении, он отражал натиск. Фулкхерст кольнул его в запястье, потом чуть не попал в горло и продолжал атаковать.
Тогда Шимас переступил ногами, делая ложный выпад. Барон среагировал мгновенно, и именно так, как рассчитывал его противник, — и кончиком меча Шимас ткнул Фулкхерсту в лоб над глазом. Юноша почувствовал, как острие уперлось в кость, на лицо врага хлынула кровь.
Барон отступил, а его противник двинулся вперед, стараясь добраться до глотки. Запястье Шимаса кровоточило, и он боялся, как бы от крови не стала скользкой рукоять. Снаружи доносился шум боя. Быть может, воины гансграфа были уже разгромлены — и теперь люди Фулкхерста уже превосходили числом небольшой отряд нападавших.
Шимасу было недостаточно просто убить барона — тот должен был в полной мере ощутить горький вкус поражения, ощутить его в глотке, почувствовать на языке, как безжалостную хину. Юноша хотел, чтобы поражение заскрипело у него на зубах, жаждал, чтобы барон осознал приближение смерти!
Так он теснил Фулкхерста все сильнее, используя мавританский стиль боя на мечах. Кончик его клинка коснулся горла барона, пустив кровь. Одним долгим плавным взмахом клинка распорол ему бедро. Пока что кольчуга спасала Фулкхерста — не давала Шимасу наносить удары в корпус.
Хладнокровно, методично он начал обучать противника тому, чего тот не знал. Пот каплями выступал на лбу барона, смешиваясь с кровью, которая струйкой стекала в глаз и ниже, проложив красную дорожку по щеке.
— Тебе следовало бы и дальше убивать одних женщин, как ты убил мою мать. Скоро ты умрешь, Фулкхерст, и тогда я утоплю твое тело в Юдигской трясине Йен-Элеза.
Да, барон долго жил в Бретани и знал, что Юдиг считают входом в чистилище и что в его бездонную пучину бросают тела предателей и злодеев. Лицо негодяя побледнело, но глаза по-прежнему пылали ненавистью. Он сделал выпад, но Шимас отвел его клинок и ответным уколом раскроил ему щеку.
Дверь распахнулась, вбежали Иоганнес с Гвидо. Их мечи были в ножнах. Значит, победа!
Пора было кончать. Шимас сделал обманный выпад, но рука Фулкхерста устала, и его клинок взметнулся слишком медленно, чтобы отразить удар. Юноша проткнул ему шею насквозь, а потом опустил руку, и тело убийцы его матери соскользнуло с меча на пол.
Вошел гансграф.
— Это он?
— Да, это был он.
Фон Гильстерн молча кивнул. Слова были ни к чему — барон получил то, чего заслужил.
Спустя два дня конь Шимаса ступил на бесплодное безлюдье Арре. Это была сумрачная земля, темная земля, древняя земля холмов, населенная призраками, земля таинственных топей и темных трясин. Здесь друиды отправляли свои таинства под сенью дубов, которых сейчас осталось совсем немного. Здесь они золотыми серпами срезали с сучьев священную омелу, а когда она падала с дерева, подхватывали ее в подолы белых одежд.
Ручей Элез вытекал из устрашающей трясины, называемой Йен-Элез, и убегал тонкой струйкой, чтобы превратиться в более отдаленных землях в веселую, приветливую речку. Никому и в голову не могло прийти, что ее источник лежит у самого жерла преисподней.
Это и был Юдиг — бурлящий, засасывающий провал, в котором бесследно исчезало все, что туда падало. Многие верили, что тут и начинается путь в чистилище или еще куда похуже, и что бретонцы бросали туда ведьм, колдунов и других злодеев. Легенды называли эту предательскую трясину бездонной.
Здесь можно было увидать ужасную Анкоу — духа смерти — женщину-скелет, которую друиды считали пришелицей из седой древности, отголоском веры тех, кто сооружал дольмены. То была их Богиня-Смерть. Элез, это знали все, вытекает из трясины темным угрюмым потоком, берега его кишат черными псами с огненными очами, которые набрасываются на путников, по неосторожности забредающих в эти края. Здесь любимые места оборотней и вампиров, а также всевозможной иной нечистой силы.
Шимас не видел никаких следов — ни человеческих, ни звериных: лишь одинокий ворон, пролетая мимо, издал хриплый предостерегающий крик и махнул ему черным крылом. Унылая, затянутая туманами земля, где почва лежит лишь тонким слоем на скалах, а в островках чернолесья зловеще мерцают глаза «турстов» — грозных черных созданий — или «гориков» — злобных существ ростом не выше фута, стражей при сокровищах, что схоронены в тайных пещерах или в разрушенных замках.
Юноша осторожно переправлялся через каждый ручей, опасаясь «ночных прачек», которые по ночам стирают в ручьях одежды мертвецов и затягивают в воду неосторожных путников, чтобы те помогли им в работе. Если же путник отказывается или пытается бежать, они ломают ему руки и оставляют тонуть. «Прачки» — злобные духи с проваленными глазами, глядящими из черных пустых орбит в самую душу человека.
В эти места Шимаса совсем малышом привозил двоюродный дед, дядя матери, — друид, жрец, предсказатель и волшебник. Говорили, что он обладает не только всеми человеческими познаниями, но и сверхъестественной мудростью. Считалось, что он может насылать бури и болезни. Внуков своих он кое-чему учил, больше всего внимания Шимасу уделяя, — он видел, что мальчик поглощает знания, словно губка.
