Девственница (ЛП) - Райз Тиффани

- Могу я сказать тебе, как мне жаль? - спросила Джульетта.

- За что?

- Я не спала бы с тобой, если бы одна ночь была всем, что я могла тебе дать. Я не должна была втягивать тебя в ту неразбериху, в которую превратилась моя жизнь.

- Мы едва знаем друг друга. Ты не должна извиняться или объясняться.

- Должна. Провести ночь с тобой... было эгоистично с моей стороны.

- Ты ведь не слишком часто бываешь эгоисткой, не так ли?

Она подняла руки на этот вопрос. Или же сдавалась.

- Я не могу позволить себе роскошь быть эгоисткой.

- Почему нет? - спросил Кингсли.

- Потому что я принадлежу другому.

- Я знаю многих мужчин и женщин, которые кому-то принадлежат. Они вполне способны быть эгоистичными. Некоторые из них превратили эгоизм в настоящее искусство.

- Я принадлежу не так, как они.

- Как же тогда ты принадлежишь? Есть еще какой-то способ? - спросил он.

- Люди, которых ты знаешь, принадлежат по собственному выбору? Потому что они сами этого хотят?

- Да, именно так.

- А я, нет.

Кингсли наконец повернулся к ней.

- Что ты имеешь в виду? Рабство на Гаити было отменено двести лет назад.

- Не будь наивным, - ответила Джульетта с улыбкой. Кингсли был уверен, что это был первый раз, когда кто-то обвинил его в наивности. - Пока есть мужчины с деньгами и властью, а женщины без них, в этом мире будет рабство.

- Но сейчас ты здесь, со мной. На этом пляже. Ты можешь уйти от него. Я могу увезти тебя на Манхэттен сегодня же.

Она покачала головой.

- Нет, не можешь.

- Никто не вправе владеть другим человеком. Есть законы, запрещающие это.

- Дело не в законах.

- Как он может так владеть тобой?

- Он владеет мной, потому что я у него в долгу. Долг. Огромный долг, который я никогда не смогу вернуть.

- И ты расплачиваешься с ним своим телом?

Джульетта кивнула.

- Это единственная валюта, которую он принимает.

- Сколько ты ему должна? - спросил Кингсли.

Джульетта сделала шаг вперед и коснулась пальцами ног воды. Волна окутала ее лодыжки и скользнула обратно в океан.

- Моя семья всегда работала на его семью, и так было еще со времен революции. Мои прадеды, мои бабушки и дедушки, моя мать... наши семьи тесно переплетены. Мама была экономкой у отца Жерара. И более того.

- Они были любовниками.

- Безусловно. Я говорю, безусловно, но ты не видел мою маму. В молодости она была прекрасна.

- Могу себе представить, - сказал Кингсли, восхищаясь Джульеттой.

- Жерара назначили послом на Гаити, когда ему было всего тридцать три или тридцать четыре. Но Гиллрои, древний род. Древнее имя, много власти. И так далее.

Кингсли хорошо знал эту историю.

- Жерар и его жена пришли к взаимопониманию. Они вместе владеют компаниями, недвижимостью. Лучше остаться в браке и жить порознь, чем делить имущество.

- Очень практично, - отметил Кингсли. - Очень по-французски.

- Верно, - ответила Джульетта с едва заметной улыбкой.

- Что произошло?

- Взрослея в его доме? Ничего. - Она скрестила руки на груди и пожала плечами. - Он был добр ко мне, но держался на расстоянии. Его собственные дети отвлекали его. Девочки-близняшки на четыре года старше меня.

- Должно быть, что-то изменилось за это время.

- Мамá изменилась, - ответила Джульетта. - Всю свою жизнь она была немного неуравновешенной. Эмоциональной. Она слишком остро реагировала на происходящее. Но она была умна и сильна. Она хорошо заботилась обо мне, даже если иногда пугала своими словами. Но когда мне исполнилось тринадцать...

Она помолчала. Пауза настолько напугала Кингсли, что он сказал:

- Ты не обязана рассказывать.

- Я хочу рассказать. Хочу, чтобы ты знал. Когда мне было тринадцать, Мамá изменилась. Она... - Джульетта судорожно вздохнула. - Она стала тихой. Стала замкнутой, а потом были вспышки, ярость. Она стала параноиком, часто напуганной. Она что-то слышала, голоса. И начала причинять себе боль. Однажды я зашла на кухню и увидела, что у нее кровоточат обе руки.

- Попытка самоубийства?

- Нет, она сказала, что видела змей под кожей и должна была вырезать их.

Джульетта поежилась и скрестила руки на груди. Кингсли хотелось обнять ее и утешить. Он не заслуживал слышать эту историю, такую личную и болезненную.

- Доктор сказал - шизофрения. И Мамá никогда нельзя оставлять одну. Безусловно, она больше не могла работать. Я пыталась сама ухаживать за ней, правда. Но для меня это было слишком.

- Ты была ребенком.

- Была, но не совсем, - ответила она. - Я была слишком умной. У меня было такое же образование, как у девочек Жерара, которые были на четыре года старше меня, и я училась лучше, чем они. Я была умна и понимала... понимала, как устроен мир.

- Что ты сделала?

- Когда наступило лето и его дочери вернулись в Канны к матери, я пошла к Жерару и попросила его положить мою мать в больницу. В хорошую, где она могла бы получить необходимый уход. Доктор упомянул место в Швейцарии, где о таких людях, как мама, очень хорошо заботятся.

- Что он ответил?

- Сказал, что такое место очень дорогое. И что, хотя он очень сожалел, моя мать больше не работала на него. Я сказала, что займу ее место. Сказала, что буду выполнять ту же работу, что и она, если он будет оплачивать ее лечение. Сказала, что сделаю все, что он захочет. В постели и вне ее.

- Полагаю, он принял твое предложение.

- Мне тогда было четырнадцать, я была высокой, во многих отношениях уже женщиной. Мы были одни в доме. Он привел меня в свою спальню, и лишил девственности. Это было больше двенадцати лет назад.

Желудок Кингсли скрутило.

- Тебе было четырнадцать.

- Мне было страшно, но, по правде говоря, мне это понравилось. В конечном итоге, - ответила она. - Он хороший любовник. Красивый. Страстный.

- Француз.

- Именно, - ответила она с улыбкой. Затем улыбка померкла. - Я думала, что влюблена в него. По крайней мере, долгое время считала, что так оно и есть. В постели мы делали все, что могут делать два человека. Но я никогда не забывала, ни на мгновение, что моя мать была в его власти.

- Что с ней произойдет, если ты уйдешь от него?

- На что похожи психиатрические больницы в Нью-Йорке? - спросила она.

- На ад, - ответил Кингсли. - Говорят, даже хорошие люди - сущий ад.

- Представь себе, какие на Гаити.

- Не хочу. Воистину, я видел столько ужасов, что хватит на всю жизнь.

- Верю, - ответила Джульетта. - Теперь ты знаешь. Жерар заботится о Мамá. Я забочусь о нем. Если я перестану заботиться о нем, он перестанет заботиться о ней. И когда я говорю, что он владеет мной, я имею в виду именно это.

- Так вот почему ты хочешь умереть? Поэтому ты планируешь покончить с собой?

Она искоса взглянула на него.

- Я видел камни в твоей сумке, - объяснил он. - Видел книгу на тумбочке. Планировала пойти по стопам Вирджинии Вульф?

Губы Джульетты сжались в тонкую линию. Прошло несколько мгновений, прежде чем она, казалось, была готова заговорить снова.

- Когда мне было восемнадцать, Жерар подарил мне кольцо. Бриллиантовое с сапфирами. Стоило целое состояние. У меня есть кузен, сейчас он в Майями, но когда жил здесь, он работал вне закона. Я заставила его продать кольцо, а Жерару сказала, что его украли, угрожая ножом. Он поцеловал меня, сказал, как ему жаль и позвонил в страховую компанию. Он получил чек с полной стоимостью кольца и еще немного, а я... - Она протянула правую руку, демонстрируя блеск бриллианта и сапфира на безымянном пальце.

- Страхование жизни?

Джульетта кивнула.

- Я взяла деньги от продажи и купила страховку. Мама получатель выплаты. Если я умру и смерть признают несчастным случаем, то денег хватит, чтобы оплатить содержание мамы в клинике на ближайшие десять лет. Здесь люди все время тонут в океане, а их тела выносит на берег.

- Должен быть другой способ, - сказал Кингсли.