Лоуренс Сандерс - Желания Элен
Она надела очки и вновь села за стол, намереваясь выписать на лист бумаги все то, что она намеревалась сделать в офисе в понедельник: проследить за тем, чтобы в приемной перекрасили стены, проверить пресс-релизы, заказать карандаши для сотрудников, поговорить с начальством по поводу идеи, пришедшей ей в голову – выпускать и рассылать во все средства массовой информации ежемесячное письмо с перечислением всех новых товаров и услуг, предлагаемых их клиентами.
Она покончила со всем этим и взглянула на экран – там Роберт Армстронг говорил Фэй Рэй, что если бы она отправилась вместе с ним, то он бы сделал из нее великую кинозвезду note 24.
– Бог мой! – воскликнула Элен Майли, села на диван, поджав под себя ноги и стала смотреть. Когда прозвучала последняя фраза: «Нет, зверя убило не это. Зверя убила красота!», она удовлетворенно вздохнула и выключила телевизор.
Она чувствовала себя превосходно, но страшно хотелось есть. В квартире стемнело, она включила везде свет. Решила приготовить себе обед, а заодно одеться. Нечего больше шататься по дому голой или в халате и тапочках на босу ногу. Она решила одеться во что-нибудь приличное. Вдруг кто-нибудь заглянет к ней на огонек. В прошлом году они с Пегги Палмер ходили на танцы для холостяков в отель Таймс-сквер. Этот вечер произвел на них такое тяжелое впечатление, что больше они подобные мероприятия не посещали. Но специально для этого вечера она купила «Кляйна» – серебристое короткое платье в обтяжку. В нем она выглядела потрясающе – она это знала. Его-то она и наденет с серебристыми туфлями-лодочками и широкополой мягкой серебристо-серой шляпой. Она прошла в спальню, села за туалетный столик, сделала макияж и причесала волосы.
Закончив с этим, она прошла на кухню. Растопила масло в большой эмалированной сковородке и порезала на нее свою единственную картошину. Уменьшила газ. Масло зашипело.
Она вернулась в спальню, натянула чулки с ажурными узором серебристо-серого цвета, скользнула в пластиковые туфли-лодочки. Вернулась на кухню.
Что-то ей не понравилось в том, как жарится картошка, поэтому она достала из холодильника миску с остатками салата и выбрала из него несколько кружочков лука. Она покрошила их на сковородку и тут же поняла, что поступила правильно: должно получиться вкусно. Кружочки лука пропитались маслом, которым она заправляла салат, но это даже лучше. Она достала свою старую, грубую деревянную ложку и перемешала кусочки картофеля и лука. Масло громко зашипело, и в кухне запахло жареной картошкой.
Она вернулась в спальню, надела платье, застегнула молнию сбоку. Посмотрелась в большое зеркало, провела пару раз рукой по волосам и вернулась на кухню. Посмотрела на часы и решила, что картошка с луком будет готова минут через двадцать.
Она подошла к шкафу в коридоре и достала оттуда широкополую шляпу. Примерила ее перед зеркалом в дверце шкафа. Надвинула ее на глаза. Здорово. Интригующе. Марлен Дитрих в Касбахе.
Она вернулась на кухню, проверила картошку и лук, которые уже начали приобретать золотисто-коричневый цвет. Если б кому-нибудь удалось создать духи с таким запахом, наверняка этот «кто-то» стал бы миллионером.
Она прошла в гостиную, застелила стоявший в углу обеденный стол красной скатертью и принесла себе столовый прибор: большую тарелку для главного блюда, тарелку поменьше для салата, положила нож, вилку и ложку. Солонку и перечницу. Бумажные салфетки. Затем, поддавшись внезапной прихоти, достала два маленьких подсвечника, которые она купила в «Вулворс». Она вставила в них розовые свечки, которые нашла в верхнем ящике комода. Свечи уже побывали один раз в употреблении, но вполне еще годились. Стол выглядел красиво.
В серебристом платье от «Кляйна», серебристых туфлях и серебристой широкополой шляпе она вернулась на кухню. Она потыкала вилкой картошку и решила дать ей еще минут пять. Тогда она станет хрустящей. Она взяла деревянную разделочную доску и разрезала оттаявшее мясо на три толстых ломтя. Положила их на сковородку поверх жарящейся картошки, чтобы они прогрелись. В миске, где размораживалось мясо, осталась кровь: она вылила ее на сковородку. Ополоснув миску горячей водой, она и ее вылила на сковородку. Все шло замечательно.
Она прошла в гостиную и выключила лампу на своем столе. Комната погрузилась в полумрак. Зажгла свечи. О'кей. Теперь осталось только решить, что она будет пить. В холодильнике нашлась банка эля – последняя из упаковки, которую она покупала для Юка Фэя. Она открыла ее и перелила содержимое в стакан.
Она переложила остатки салата в небольшую эмалированную миску и поставила ее на стол. Все было готово. Она поставила пластинку «Избранные увертюры». Когда раздались первые звуки «Увертюры для легкой кавалерии», она положила на одну тарелку мясо и картошку с луком, на другую – салат, придвинула стул к столу и приступила к трапезе при свечах.
Элен Майли полагала, что любое музыкальное произведение, а в особенности хорошее, было написано для того, чтобы поведать какую-то историю. И ей нравилось слушать хорошую музыку и представлять историю, которую она должна рассказать.
Она поднялась на ноги, скомкала бумажную салфетку и ловко бросила ее в корзину для бумаг. Затем достала из верхнего ящика комода розовую льняную салфетку. Так-то лучше.
У нее было вполне сложившееся представление о том, какую историю рассказывала «Увертюра для легкой кавалерии». По правде говоря, она видела ее во сне, который снился регулярно – примерно раз в месяц. Залитая солнцем поляна. Высокая трава. Поляна окружена зеленым лесом. Ей снилось, что кавалерийский отряд выезжает из чащи и рысью пересекает поляну, направляясь к лесу на противоположной стороне. Лошади – гнедые, поджарые и гладкие. А кавалеристы еще красивее. Юноши в форме, отдаленно напоминавшей немецкую, светловолосые, полные жизни красавцы. Отряд из пятидесяти, а может ста немецких юношей в серой форме и сверкающих медных касках с перьями. Вот они выезжают из леса верхом на своих прекрасных, грациозных, гнедых лошадях. Но едва они оказываются на поляне, как все меняется. Красивые, сильные лошади вдруг начинают спотыкаться. Они вышагивают, понурив головы. Конная упряжь на глазах становится потертой и старой. Тускнеют каски. А юноши… юноши внезапно стареют. Их спины сгибаются, лица худеют. За то короткое время, пока отряд пересекает поляну, он превращается в зрелище, неизъяснимо печальное. Военная форма стала потертой и грязной. Надежда оставила их. Они появились торжественные и радостные; пересекли залитую солнцем поляну и въехали в лес на другой стороне постаревшими и побежденными. Вот какой сон вспомнился Элен, когда она услышала «Увертюру для легкой кавалерии». Он снился ей каждый месяц.
