Шахразада - Соперница Аладдина
Лжекупец побледнел. Говоря точнее, он даже как-то позеленел.
– Ох, – хлопнул он себя по лбу. – Вареный я ишак, три уха набекрень… Вот что делает усердие с настоящими мужчинами. Вместо того чтобы по сто раз на дню думать о нежности, какую должно излить на лучшую из женщин мира, я думаю о всяких ненужных предметах – выгоде, удачном торге, верблюдах каравана, который все никак не доберется в это забытое богом захолустье… Нет мне прощения за мою рассеянность…
Сафият ухмыльнулась. Алим никак иначе не смог бы назвать гримаску, которая пробежала по лицу девушки. Ей уже давно было все ясно, и теперь она просто развлекалась.
Более того, она и не пыталась что-то записывать. Даже не сделала вид, что хочет встать за каламом и пергаментом, напротив – постаралась устроиться так, чтобы лицо ее нового гостя было отчетливо видно. Чему кот был только рад – Улугбек обожал наблюдать мир с рук или колен своей госпожи. А Алим обожал его, Улугбека, хозяйку. И потому возможность просто быть рядом уже воспринимал как высшую благодать.
– Однако я все же могу достойно извиниться перед тобой. Ибо вспомнил другую сказку. Слушай же о приключениях некоего юноши, столь же поучительных, сколь и печальных…
Сафият кивнула – она приготовилась слушать. Но Алим был готов отдать голову на отсечение – девушка что-то задумала. Что-то неприятное для своего нового, вне всякого сомнения, четвертого гостя.
– Рассказывают… – Недис полузакрыл глаза и сплел пальцы. – Правил в одной далекой стране благочестивый и мудрый султан по имени Санджар, с необыкновенным тщанием вникавший в дела государства и в заботы подданных, не полагаясь в сем важном деле на своих приближенных. Сменив богатое облачение на простые одежды бродяги, ходил он ночью по улицам города, днем же в платье каландара отправлялся на базар, где собиралось множество народа, и там, неузнанный, вникал во всякие распри, дабы суд его был правым, а величие прославленным.
Сафият хихикнула.
– Каландара, уважаемый? А кто это?
Гость смешался: он умел что-то одно: или рассказывать, или думать. Однако думать о том, чего никогда не знал, было ему более чем затруднительно и в те далекие дни, до Пророчества. Сейчас же он и вовсе был лишен этого умения. А потому начал хватать воздух, как рыба, вытащенная из воды.
Вопрос, однако, требовал ответа. И потому Недис пробормотал:
– Это такие люди, моя простушечка…
– Аллах великий, да понятно, что не звери… Отчего он одевался в их платье, дабы выйти на базар? Почему не нарядился во франкский кафтан, как ты? Или в платье ромейское, как Клавдий, халиф Аль-Рашид? Почему, о мой мудрый гость?
«Да она издевается над ним! – с удовольствием заключил Алим. – Просто полощет в дрянном болоте… Получая от этого вполне ощутимое удовольствие!»
– Не все ли тебе равно, малышечка? Ведь сказка-то от этого не изменится…
– Сказка суть отражение жизни. – Сафият подняла вверх палец. – А потому должна быть понята однозначно, как учил нас великий и мудрый Ийо-саф ибн Иссарион… Да хранит его Аллах всесильный и всевидящий!
Недис пожал плечами.
– Оказывается, и ты, мудрый, кое-чего не знаешь… Так вот, каландарами называют странствующих дервишей, не связанных с какой-то определенной обителью. Затверди сие накрепко, гость, когда будешь рассказывать эту сказку очередной простушечке…
– Мне никто не нужен, кроме тебя, – даже с некоторой обидой пробормотал Недис. И это была чистая правда.
– Так вот, сидя однажды возле продавца жареных фисташек, он увидел прекрасного юношу в одежде каландара. То был луноликий красавец, в облике которого без труда угадывалось благородство. И каждый, кто смотрел на него, не мог скрыть своего восхищения. Однако чело юноши было отмечено глубокой печалью, и понял султан смятение его души и мужество, с коим он преодолевал страдания. Султан подозвал к себе юношу и сказал:
– О странник, ты столь молод и красив! Что побудило тебя облачиться в одежды странника и отречься от всего мирского?
– О таящийся под обличьем каландара, – отвечал юноша, – зачем ты бередишь мои раны? Какой прок тебе во мне, бедном страннике?! Уже прошло много времени с тех пор, как злой рок лишил меня милосердия Аллаха, однако до сей поры объят я печалью и снедаем душевной горечью. Пришел я в этот город, никому не ведомый, надеясь сокрыть свое горе от других, а ты вынуждаешь меня снова вспоминать о моих страданиях.
Султан ласково молвил:
– Успокойся, о юноша, и поведай мне свою историю. Клянусь, взор каждого на сей мир более чем интересен для меня.
И юноша начал свой рассказ.
– История моей жизни грустна и тягостна, а рассказ о ней длинен и утомителен.
– В таком случае, – молвил султан, – соблаговоли сказать, где твое пристанище, и вечером я за тобой пришлю.
Юноша назвал обитель каландаров, и тогда султан сказал продавцу фисташек:
– Нынешней ночью я буду твоим гостем.
Продавец фисташек приготовил всевозможные яства и прекрасно убранное сиденье для почетного гостя. Султан Санджар пришел к нему, и сел на почетное место, и повелел привести юного каландара. Едва юноша переступил порог дома продавца фисташек, он сразу же понял, что перед ним сам султан. Он приветствовал его с должным почтением и уселся на отведенном для него месте. По завершении трапезы султан молвил:
– Умерь, о юноша, печаль и смятение души и поведай мне всю свою историю.
– Охотно, – отвечал юноша. – Но для этого ты должен либо покинуть свое почетное место и сесть рядом со мной, либо дозволить мне приблизиться к тебе.
Султан сел рядом с юношей, и тот начал свой рассказ.
– О султан, о владыка! Да будет тебе известно, что отец мой был удачливым купцом. Богатства его были несметны. Однажды он позвал меня к себе и сказал: «О дитя мое, ты уже достиг дозволенного возраста, и я решил взять тебя с собой в далекое путешествие. Я хочу, чтобы ты постиг добро и зло, изведал все жизненные тяготы, ибо после моей смерти ты останешься в одиночестве и бремя забот может оказаться для тебя непосильным». Мы покинули пределы города и отправились в далекий путь, и одолели много дорог, и миновали множество городов и селений.
Но однажды наш караван сбился с пути. В ожидании утра мы вынуждены были устроить привал. Ночью на нас напали разбойники. Я проснулся от громких криков и к своему ужасу увидел, что отец мой убит. Опасаясь, что меня постигнет та же участь, я вскочил на коня и умчался в пустыню. В конце долгого дня я достиг ворот неведомого города, но было уже темно и городские ворота оказались запертыми. Я умолял сторожей впустить меня в город, но они оставались глухими к моим мольбам. А неподалеку стоял невысокий холм, и у его подножия лежал огромный камень. Вот за этим-то камнем я и устроился на ночлег. Ночь, однако, была безлунная, и от пережитого страха я никак не мог уснуть. Вдруг я увидел, как через городскую стену перелез человек с зажженным фонарем в руках. За ним последовали еще двое. Они несли что-то тяжелое! Не успел я подумать, что, должно быть, это воры и что они, видно, хотят здесь разделить добычу, как внезапно они исчезли, словно сквозь землю провалились, но вскоре ненадолго появились снова и уже исчезли окончательно. Я подумал, что они припрятали где-нибудь неподалеку награбленное, и принялся осторожно исследовать окрестности. Вдруг я нащупал неглубокую яму, а в ней какого-то человека.
