Поймай меня, если сможешь! (СИ) - "Luchien."
Сон не шёл. Рико ворочался на кровати, уговаривая себя вздремнуть хотя бы час, но вместо этого сердце только разгоняло бег, а тревожность буквально впивалась в кожу, колола крохотными иголками. Стоило прикрыть глаза, и перед внутренним взором вставало лицо Даниэллы: полные потрясения глаза, в которых удивление сменяется презрением и гневом. И как ни подбирай слова, смягчить удар не получится. Она не простит.
Бросив попытки уснуть, Рико принялся расхаживать по комнате, то замирая, то снова начиная нарезать круги, бездумно глядя перед собой и совершенно ничего не замечая вокруг. Как начать разговор? Ненароком обронить, что вор? Удивиться, когда узнает, что она искала именно его? А что, это вполне может сработать, ведь Даниэлла никогда не говорила, кого именно ищет. Но неужели она поверит в подобное совпадение? Едва ли. Лучше не юлить и сказать правду, но что тогда? Она больше никогда не сможет ему доверять, и это даже не самый худший из вариантов. Скорее, попробует найти доказательства его виновности и засадит в тюрьму. Туда ему и дорога.
Рико застыл у окна, вцепился в волосы и тихо замычал: почему всё так запуталось? Когда естественное, по сути, желание обезопасить себя и команду сплелось в клубок, который только мечом и разрубать? А что, если ничего не говорить, как и хотел с самого начала, малодушно смолчать и надеяться, что она никогда не узнает? Эта тайна будет принадлежать только ему, только ему с ней жить. Сможет? Ради того, чтобы остаться рядом — однозначно. Но постоянный страх разоблачения будет точить изнутри, пока не заставит, в конце концов, сказать правду. И чем дольше он будет тянуть, тем будет хуже.
Вытряхнув сигарету из пачки, Рико распахнул окно, облокотился о подоконник и закурил. Солнце уже встало и теперь заливало ровные шеренги виноградников золотым светом. В небе носились ласточки, приглушённо кудахтали соседские куры — идиллия, да и только. Поймать бы ускользнувшее чувство эйфории, отдачи после успешного дела, спокойствия и расслабленности. Всё получилось. Они провернули что-то по-настоящему грандиозное, а он даже прибыль до сих пор не считал, даже не знает, стоила ли игра свеч. С Карлой тоже всё обсудили. Пусть и не слишком приятно расстались, но теперь бы впору чувствовать свободу и облегчение, а он изводит себя, пытаясь представить, что может быть, если бы… Смешно.
Последняя затяжка, и окурок отправился вниз, угодив прямиком в ведро с мусором, стоящее на крыльце. Рико глубоко вздохнул и наконец улыбнулся. Расскажет. Всё расскажет, когда придёт время. Постепенно подготовит, а потом скажет. Не сейчас. Может, завтра. Долгожданная усталость накрыла резко, отозвалась слабостью в каждой мышце, словно из тела разом вынули скелет. Отчаянно зевая, Рико разделся и забрался в постель, накрываясь одеялом с головой. Поспать до обеда и к ней. «К моей Дани», — подумал он, прежде чем провалиться в глубокий сон.
Даниэлла ждала этой встречи не меньше, может, даже больше, чем могла признаться. С одной стороны, ей хотелось возмездия. За все промахи, упущения, нервы и мысли о собственной бездарности. За то, что водил за нос; за то, что втёрся в доверие. За то, что пробрался в её постель. Впрочем, в последнем Даниэлла Рико не винила — привычка быть справедливой въелась на подкорку — инициативу она проявила сама. Но в остальном… Каждая мелочь: взгляд, обронённая фраза, приобретали особый смысл. Как она раньше этого не замечала? Или настолько расслабилась, настолько ослепла от… От чего? Влюбиться за такой короткий срок можно, полюбить — едва ли.
Но была и другая сторона, которая раздражала и бесила, заставляя то и дело одёргивать себя — Даниэлла не могла не признавать его ум и изворотливость. Перебирая в памяти подробности каждого дела, зная теперь, что за каждым стоял Рико, она попросту не могла им не восхищаться. И тихо ненавидела себя за это. Если отбросить то, что их связывало, и взглянуть на его личность непредвзято, Рико был настоящим профессионалом своего дела. Жаль, что дело он себе выбрал не то… И эта сторона Даниэллы хотела, чтобы он не приезжал. Чтобы исчез из её жизни так же, как и появился, затерялся где-то, да пусть бы даже остался в своём Станьо — она бы не искала.
Каждый раз, когда вторая сторона одерживала верх, в груди скреблось ядовитыми когтями что-то тяжёлое, оставляя внутри болезненные раны. Даниэлла не замечала, но весь день, пока была в комиссариате и сдавала дела, рука нет-нет, да и касалась груди, тёрла там, где стучало сердце, словно надеялась усмирить, заставить биться тише.
— Я всё-таки думаю, что рано отчаиваться, — возбуждённо размахивал руками Сантино, когда Даниэлла вышла покурить. — Мы знаем, где они живут, знаем, что они что-то затеяли. А что, надо просто подождать до понедельника, если они кого-то ограбили, заявление будет. Вы же подали запросы в округа?
— Подала.
Она на это тоже надеялась. Что хозяева виллы в Чивитавеккья уже с утра поднимут такой крик, что его отголоски будут слышны даже в Риме. Вернувшись домой, она первым делом пробила адрес и, не сдержавшись, присвистнула — однако, Рико замахнулся на слишком большой кусок. Хозяин пирога проглотит и не подавится. Но шли часы, а из Чивитавеккья по-прежнему не было никаких новостей. Невозможно, чтобы в доме, который днём всегда кишит людьми, никто не заметил пропажи… А, собственно, пропажи чего? Об этом она тоже думал постоянно — выносить картины и драгоценности Рико бы не стал — не их почерк. Денег министр на вилле хранил наверняка немало, но почему тогда не заметил? Что вообще там произошло? Закрывшись в туалете, она тайком просмотрела видео ещё раз, старательно игнорируя острые уколы, жалящие сердце, стоило увидеть Рико. Две больших сумки. Два рюкзака за спиной у каждого. Всё. Судя по всему, сумка была увесистой, но почему, чёрт возьми, никто не хватился?
Видя, как она расстроена, Вито весь день пытался подбодрить. Вдвоём с Сантино они даже сбегали и принесли вкуснейший кофе из домашнего кафе в паре кварталов, с карамелью и корицей. Даниэлла рассеянно поблагодарила, слабо улыбнулась, сказав, что надо сдать дела, и снова погрузилась в задумчивость. Что-то не сходилось. Кроме одного. Рико.
К концу рабочего дня все запрошенные ранее дела были отправлены обратно, а единственное, то самое, приведшее в Ливорно, лежало на столе у комиссара с пометкой «закрыто за отсутствием улик». Даниэлла смотрела на папку равнодушно — от этих листков, исписанных другими, выученных ею наизусть, зачитанных до дыр, до малейшей закорючки, уже ничего не зависело. Нет нового заявления — её доказательства ничего не стоят. Все улики косвенные, все факты поверхностные, любой адвокат вытрет о них ноги, а её карьеру раскатает.
— Они объявятся, — уверенно сказал Сантино, когда они остались в кабинете втроём. — Вот увидите, они же не зря обсуждали какое-то дело! А открыть заново всегда можно. Мы не выпустим их из виду, даже не сомневайтесь! Если хотите, следить за ними сам буду. Хотите, поселюсь в этом Станьо! А может, — его глаза вспыхнули, — я к ним в банду внедрюсь? Хотите? А что, я могу! Представляете, как они удивятся, когда мы их накроем!
— Нет! — спешно воскликнула Даниэлла. И тут же добавила мягче: — Не надо так рисковать. Кто знает, на что они способны. Вдруг заподозрят? Нет, Санни, тобой рисковать я определённо не хочу. Но ты прав, объявятся. А мы будем ждать.
— А вообще обидно, — вздохнул Вито. — Мы же к ним вот совсем вплотную подобрались. — Он показал расстояние не больше полу сантиметра между большим и указательным пальцами. — Чуть-чуть оставалось!
— Слушайте, а если они поняли, что мы сели им на хвост? — Сантино не мог так просто отпустить идею с внедрением в банду. — Они же затаятся!
«Поняли», — мелькнуло в голове Даниэллы. Она тряхнула плечом, отгоняя вереницу мыслей, вихрем закружившихся в голове, потёрла виски и устало улыбнулась.
— Завтра я возвращаюсь в Рим. Знаете, мне было очень приятно с вами работать. Честно.
— Может, прощальную вечеринку закатим? — предложил Вито, не надеясь, впрочем, на согласие. Даниэлла не стала разочаровывать.
