Драконам слова не давали! (СИ) - Ночь Ева
— Ты моя невеста, и это лучшее, что могло случиться во время вчерашнего бездарного ужина, — я поворачиваю голову и смотрю Нике в глаза.
— Я твоя личная помощница, и не думай, что сможешь от меня избавиться. Я даже согласна временно побыть беременной, — хохочет она и пихает меня локтём в бок.
Я ловлю её руки и целую ладони. Мне не всё равно, что будет потом, но я хочу, чтобы сейчас были только мы. Я и она.
— Может, ты чего-то хочешь? — бормочу я, готовый даже Луну с неба достать, если она попросит.
— Хочу, — прижимается Ника ко мне всем телом, и я замираю, раздумывая, это намёк или прелюдия к настоящему желанию. — Позволь мне заняться дресс-кодом для «Розового Слона». Обещаю: ты даже не заметишь, как всё пройдёт, и тебе обязательно понравится результат.
— Никаких рабочих разговоров дома! — рычу я и вижу, как грустнеют её глаза. Я что-то не то сказал? Видимо, да. Но пока не могу понять, что её так расстроило.
— Тогда я хочу подняться на твою крышу, — она решительно встаёт и натягивает шорты носки.
— Там ветер, — сомневаюсь я, что это хорошая идея.
— А ты дай мне свитер, — настаивает Ника и выходит из комнаты.
Чертыхаясь, я лезу в шкаф, хватаю первый попавшийся свитер и выскакиваю вслед за ней. Ника ждёт меня, присев на нижнюю ступеньку. Моя терпеливая строптивая девочка.
Она забирает свитер из моих рук, смешно ныряет в него, как будто голову в нору просовывает. Жизненно не хватает сейчас рожек-антенн для связи с космосом, потому что буквально через минуту космос станет как никогда близок.
— Здесь жара! — раскидывает Ника руки в стороны, словно впитывая солнце и обнимая небо.
— Здесь ветер, — прикрываю собой её спину, чтобы не дуло и, не удержавшись, засовываю руки под свитер, обнимая за талию.
— Я мечтала об этом миге с тех пор, как побывала впервые, — бесхитростно признаётся она, накрывая мои руки своими ладонями. Я зарываюсь носом в её волосы и замираю — так мне хорошо.
Ника осторожно выскальзывает из моих объятий и меряет шагами пространство. Трогает руками цветущие грозди и снова кружит, словно примеряясь, будто решая какую-то задачу. Я вижу это по её лицу: брови сведены, губа закушена.
— Я хочу станцевать. Здесь, — отвечает она на мой невысказанный вопрос. И пока я собираюсь с духом, чтобы запретить ей, она стягивает с плеч свитер, заплетает волосы и завязывает косу узлом на затылке. Она разминается с явным удовольствием. Столько грации старания в её движениях.
— Ника… — наконец решаюсь я.
— Пожалуйста, — просит она, — здесь же столько места. Не будь жадиной. Вот как ей отказать после этого? — Тебе понравится, обещаю, — сверкает она глазами, садится прямо в центре моего оазиса и сосредоточенно роется в телефоне, отыскивая нужную мелодию.
У неё, наверное, тяга к романтическо-трагическим образам. Но когда грустный мотив вспарывает воздух, я не могу оторвать от Ники взгляд. От этих заломленных в непонятной муке руках. От узких длинных кистей с выступающими трогательными косточками. От пальцев, что двигаются, живут в такт рвущейся песне и тоскующему голосу.
Французские слова кутают её плечи, обнажённую шею, оплетают фигуру тонким флером и сквозят печальной горечью в каждом жесте.
Она не боится выражать себя — искренняя и раскованная, и когда она прогибается под немыслимыми углами и совершает прыжок — у меня чуть не останавливается сердце.
Je t'aime— рвётся ввысь раненный в душу голос.
Je t'aime — взмывает вверх и тянется к голубому небу удивительная девушка. Je t'aime — плачет и тоскует чьё-то сердце.
Je t'aime — вторит каждым жестом, каждым вздохом моя Ника.
А я боюсь сдвинуться с места, чтобы не спугнуть, не нарушить гармонию. Она безрассудна. А мне страшно. Слишком близко здесь небо и так ненадёжно ограждение. Будь оно хоть до небес — всё равно не смогло бы задушить желания кинуться и уберечь, спрятать обезопасить.
Она идёт, как по канату, по зелёной полосе дёрна, что очерчивает круг. Ставит изящно ноги одну за другой, взмахивая руками, как птица крыльями, в такт затухающим аккордам, и останавливается, как только умолкает музыка.
Грудь её вздымается. В глазах стоят слёзы. Ноги — крест-накрест. Руки замерли изломанной линией. А я вдруг понимаю, что ничего лучшего не видел в своей жизни.
Она такая одинокая в центре этой крохотной вселенной. Трогательная и потерянная, что я кидаюсь к ней и прячу в своих объятиях.
— Спасибо, — шепчет она и вытирает слёзы о мою футболку, как ребёнок.
— Солнце моё лунное, — вырывается откуда-то изнутри. Там, где, казалось, уже давно умер восторженный юноша, умеющий любить и говорить такие слова. Я думал, что уже и не способен на это.
Её руки обвивают мою шею. Целую её неистово. Прижимаю к себе и отрываю от земли. Поддерживаю, вынуждая раскрыться, довериться. И она делает то, о чём я мечтаю: подтягивается и одним движением обхватывает меня ногами. О, да. Именно так.
Я кружу её. Ника откидывается в моих руках, выгибается и смотрит в небо. А затем смеётся — счастливо и открыто. Я бережно несу её в тихую зону, где приютился диванчик, столик и кресла.
Не помню, как избавлялись от одежды, но как-то делали это, хотя мне казалось, что мы не расставались ни на миг, соединённые руками и ногами. Горячее гибкое тело подо мной. И наши движения навстречу друг другу. Мощные магниты. Она белое, я — чёрное. Я лодка, она — море. Она солнце, я — земля. Неразделимые вечные понятия, несуществующие друг без друга…
Ника вскрикивает и напрягается, а затем дрожит в моих руках, получив раздрядку. Я даю ей насладиться мигом чувственной эйфории, немного отойти, чтобы снова повести за собой, всё выше и выше, к очередному пику.
Это желание отдавать. Дарить себя. Без остатка. Получать удовольствие, лишь глядя в её озарённое страстью лицо.
— Хочу с тобой, — шепчет она и я иду на её зов, растворяюсь, плавлюсь, как податливый воск, смешивая Никины стоны и крики со своими, получая единые волны, что уносят нас вместе далеко-далеко…
Сердце в груди рисует кружевные узоры, плетёт невесомую сеть новых надежд и мечтаний. Ради этого стоит жить дальше. Может, именно поэтому до сих пор существует маленькая голубая планета, затерянная среди миллиардов звёзд в бесконечной Вселенной…
51. Ника
Это были самые счастливые два дня, оторванные, насколько это возможно, от мира и цивилизации. Дни, полные недосказанных слов и нежности, когда я запретила себе думать, что будет завтра. Плюнула на всё. Лечилась. Нежилась. Любовалась.
Дима всё время был рядом. Ухаживал, следил, чтобы я принимала лекарства. У него практически не умолкал телефон. Он постоянно что-то решал, вёл переговоры, жесткачил в лучших драконовских традициях, а я смотрела, как он сжимает красивые губы, и летела по извилистой трассе на бешеной скорости собственного пульса.
— Я хочу, чтобы ты всегда говорила правду, — попросил он в минуту затишья. Неожиданно. Резко. Как это умеет делать только он. — Знаю, иногда я делаю неправильные выводы. Ошибаюсь, как и все люди. Говорю какую-то чушь. Наступаю на больное, потому что не знаю некоторых подробностей.
Опасная зона. Драконище, умеющий давить и добиваться своего, не просто так жаждет проникнуть в мои мысли.
— А ты готов ответить тем же? — задаю вопрос и не спешу вываливать тайны из переполненного рюкзака собственной жизни.
— Спрашивай, — решительно сводит он брови. Серьёзный, целеустремлённый бизнесмен, готовый провести очередную сделку на честность.
— Тогда играем, — щурю лукаво глаза, пытаясь обернуть скользкую тропинку в лёгкий маршрут. — Откровенность за откровенность. Ты — мне, я — тебе. И, чур, не мухлевать!
Он всё ещё не может отойти от серьёзности принятого решения. Ему проще выкладывать кирпичи своего прошлого, чем говорить о некоторых вещах с улыбкой. Демоны былого, я так понимаю, никак не хотят оставить его в покое. Именно поэтому он напрягается неимоверно и не сразу включается в игру.
