Джейн Дэвитт - Привяжи меня
От слов Оуэна Стерлинг почувствовал себя таким жалким, каким не чувствовал даже после порки.
— Вы хорошо обо мне заботитесь! — возразил он. — Куда лучше, чем Кирк об Алексе.
— Не суди отношения других, — сказал Оуэн. — Может быть, Алексу нравится, когда все именно так. Хотя Кирк… он не слишком опытен, и говорят, что он иногда заходит чересчур далеко. Я не говорю, что он игнорирует стоп-слова, но он нередко доводит сабов до предела.
Это куда больше походило на беседу, чем ожидал Стерлинг, особенно учитывая их прошлые приезды в клуб, которые заканчивалось тем, что они в полном молчании возвращались к Оуэну, где тот задавал Стерлингу порку, на которую тот так напрашивался, а однажды даже связал и оставил на два часа: поначалу к разочарованию Стерлинга, а позже — и к удовольствию.
— Мне тоже так показалось, — признался Стерлинг. — Он дал мне свой номер.
— Я так и думал, — ответил Оуэн. — Выбрось его, пожалуйста. Незачем пособничать соблазну.
— Я бы не соблазнился, — вздохнул Стерлинг. — Я серьезно — вы заботитесь обо мне. Вы ведь не позволили мне уговорить вас на то, на что, по-вашему, я не готов, верно?
— Верно, — согласился Оуэн. — Кирк тоже не позволил бы, между прочим, но он мог бы сам попытаться уговорить тебя на… то, чего ты не хочешь или к чему не готов. Я так не делаю. Если я когда-нибудь предложу тебе что-то, в чем ты не уверен, надеюсь, что ты будешь таким же дивно словоохотливым, как и всегда — и тут же мне все выскажешь.
«Дивно словоохотливым» было сказано с издевкой, так что Стерлинг сразу вспомнил, что, может, Оуэн и с пониманием отнесся к тому, что произошло, но лишь отчасти.
Оуэн завел мотор и выехал с парковки.
— Тебе любопытно, какое наказание полагается за встревание в разговор. — Это был не вопрос; Оуэн знал его достаточно, чтобы понимать, о чем именно думает сейчас Стерлинг: внутри все сжималось от страха и возбуждения. Обычно Оуэн старался убедиться, чтобы в настоящем наказании присутствовал элемент, который бы пришелся Стерлингу не по душе, но нельзя отрицать тот факт, что Стерлингу нравилось, когда его учили дисциплине, а Оуэну — его наказывать.
— Да, Оуэн. — «Любопытно» — не то слово.
— Что ж, не волнуйся. Очень скоро ты все узнаешь.
Конечно, этого хватило, чтобы заставить его сидеть как на иголках весь оставшийся путь, но, слава богу, было уже довольно поздно и на дорогах почти не осталось машин, так что они добрались до дома Оуэна очень быстро. Подъездная дорожка и крыльцо были завалены результатами их дневной работы; Стерлинг виновато подумал, что ему стоило бы складывать вещи поаккуратнее. Дому явно не хватало того, что домашние телешоу называли семейным очарованием… правда, едва ли Оуэн собирался продавать свой коттедж.
— Заходи, — приказал Оуэн. — Ты знаешь, что делать.
Да, Стерлинг знал. Раздевшись, он опустился на колени у любимого кресла Оуэна и стал ждать, когда узнает, каким будет наказание.
— Хочешь еще что-нибудь сказать мне о том, что случилось в клубе? — спросил Оуэн, усаживаясь в кресле.
— Нет, — нерешительно произнес Стерлинг. — Вы ведь все и так знаете, а я уже извинился. Я не о том, что вы не должны… эээ… делать что-то с тем, что я заговорил без разрешения, потому что я знаю, что вы должны, но я хочу, чтобы вы знали, что мне жаль, и…
— Хватит, — прервал Оуэн, и Стерлинг закрыл рот, не закончив следующего слова. — Хорошо. Я запрещаю тебе говорить до утра. Совсем. Твое стоп-слово на время наказания мы заменим жестом; если по какой-либо причине тебе понадобится тайм-аут или срочно домой, можешь сказать мне об этом, сев на колени и сцепив пальцы на затылке. Сделай это сейчас, пожалуйста, чтобы показать, что все понял.
Стерлинг замер на мгновение, потом положил обе ладони на затылок и сплел пальцы. Подняв голову, он посмотрел на Оуэна, надеясь, что тот видит, как ему жаль и что он доверяет ему и сделает все, что ему скажут.
— Очень хорошо. — Оуэн провел пальцами по волосам Стерлинга и отвернулся. — Подожди. Не двигайся.
Размышляя о том, какой козырь прячет в рукаве Оуэн — да, он все еще слишком много думал, но ничего не мог с собой поделать, — Стерлинг ждал, пока Оуэн не вернулся с черным резиновым круглым кляпом на ремешках. Он видел такие раньше, но Оуэн никогда не вставлял ему кляп, и при этой мысли рот наполнился слюной, а член стал еще тверже.
— Открой рот, — сказал Оуэн, и Стерлинг послушно подчинился.
Сжимать зубами резиновый шарик было странно; он не давал закрыть рот, натягивая губы. Стерлинг несколько раз неловко сглотнул, пока Оуэн застегивал ремешки у него на шее. Стерлингу пришлось опустить руки, чтобы не мешать ему, поэтому он завел руки за спину — как обычно.
— Он будет на месте ровно час, — непринужденно бросил Оуэн. — Во-первых, чтобы закрепить урок, но большей частью — потому что мне нравится, как ты с ним смотришься. Твой рот — это часть тела, которую я еще особо не напрягал, но, думаю, это изменится, потому что ты просто не представляешь, как выглядишь сейчас; твои губы обхватывают кляп, а глаза умоляют о прикосновении. И ты его получишь.
Хотелось облизнуть пересохшие губы, так много сказать Оуэну… а еще очень хотелось пить, но это могло подождать. Он знал, что, как только истечет час, Оуэн разрешит ему попить, сам держа бутылку у его губ, если к тому моменту у Стерлинга будут связаны руки. Ему не нужны были слова, чтобы сказать Оуэну, если ему понадобится, например, в туалет — для этого он всегда мог нарушить позицию без разрешения, хотя и старался по возможности не прерывать Оуэна.
Тот наклонился в кресле, не сводя взгляда с лица Стерлинга, словно не мог отвести глаз.
— Завтра я обязательно спрошу, какие ощущения это вызывает, но сейчас я и сам вижу, насколько это тебя заводит. — Оуэн провел босой ногой по бедру Стерлинга, задев пальцами подобравшиеся яички. Наверное, ему следовало бы как-то выразить протест, отпрянуть, но Стерлинг услышал свой беспомощный стон. — Раздвинь ноги шире. Я хочу видеть, как сильно тебе нравится это наказание.
Какая-то часть его умирала от смущения, одно дело — возбуждаться, когда ты с кем-то целуешься, занимаешься сексом, и совсем другое — когда Оуэн просто смотрит на него, не делая больше ничего. Слегка расставив колени, чтобы Оуэн мог видеть его возбужденный член, торчащий прямо вверх, Стерлинг вдруг подумал, что сказали бы родители, если бы увидели его сейчас. В каком они были бы ужасе, какое испытали бы отвращение. Мысль о маме заставила его вспыхнуть.
И плевать, что подумает отец.
— Мой красивый мальчик, — произнес Оуэн, и игривые нотки в его голосе заставили Стерлинга залиться краской еще сильнее, потому что от этого ему стало еще более стыдно. — О да, я надеялся, что это заставит тебя покраснеть снова. Ты так привык ко всему этому, что уже не смущаешься так часто, как раньше. Мне этого не хватало.
