Порабощенная

Диана

Он знал, что я вру, но делал вид, что поверил. И как я могла поддаться? Почему каждый раз, когда он прикасается ко мне, мир вокруг перестает существовать?  Почему между ног становится влажно и жарко? Я должна была ненавидеть этого преступника всей душой, а вместо этого только и думала о том, чтобы заняться с ним любовью. Мечтала о его ласках и, что самое ужасное, временами забывала о необходимости бежать. Как будто мечтала остаться здесь. С ним.

— Ну и дура ты, Руцкая! — обругала собственное отражение. — Полная идиотка!

Больше никогда не кончать — вот что я пообещала себе. Конечно, я не могу запретить Даву спать со мной, но тело и разум все еще принадлежат мне, я должна была доказать это. Прежде всего самой себе. Он не должен подчинять меня ни ласками, ни уговорами. И это его предупреждение…

Почему он так не хочет, чтобы я разговаривала хоть с кем-то? Боится, что мне помогут сбежать? И что там насчет вранья? Дав догадался, что я не говорила о нем с близняшками или… Он слышал разговоры об убийстве Лавра и побеге?

Наверное, нет…

В противном случае, наказание было бы куда суровее. Дав просто проучил меня. Показал, какой беспомощной и растерянной могу я стать по его воле.

Этой ночью мне не спалось. Я ворочалась с боку на бок и вздыхала так шумно, что боялась разбудить Дава. А в глубине души, черт возьми, мечтала именно об этом. О том, чтобы он пришел и разделил со мной постель. И если не занимался любовью, то хотя бы прижал к себе. Рядом с ним мне было не так страшно и одиноко. Я даже ловила себя на мысли, что могу выбраться из комнаты и сама пойти к нему.

Попросить прощения?..

О нет, от этого порыва я отказалась. Практически задушила его на корню, приказав себе заткнуться и спать. И не распускать романтические нюни, а лучше подумать о том, как выбраться из этого ада.

Заткнуться получилось, а вот уснуть ― нет. Я провалялась в постели до самого рассвета и слышала, как рано утром ушел Дав, не забыв запереть дверь. Разумеется, никаких прощаний или обещаний скоро вернуться не ожидалось.

— Сукин сын! — рассердилась я.

И даже запустила в дверь спальни расческой.

Но что толку? Кого я пыталась обмануть? Этот мужчина никогда не станет для меня кем-то большим, чем тот, кто занимается со мной сексом. Он не подпустит близко, не даст заглянуть себе в душу. А мою он сотрет и растопчет. А после, возможно, купит себе новую игрушку. Когда старая сломается. И будет с нею так же нежен, как со мой. И, кто знает, вдруг она окажется именно такой, как он хочет: покорной, немногословной, а, главное, не будет выводить его из себя разговорами и поступками. Такая наверняка понравилась бы ему.

Еще раз обругала себя тупицей.

Это ж надо: вместо того, чтобы думать, как поскорее вернуться к нормальной жизни, я рассуждала о будущем Дава. О его будущем с другой женщиной. Ревновала, как полоумная. И мечтала встретиться с ним в других условиях.

Все те же молчаливые работники принесли мне завтрак, потом обед, а после и ужин. Когда горничная заходила ко мне, двое охранников дежурили возле дверей, не давая ни малейшего шанса вырваться на свободу. А после несколько раз проходили мимо — я слышала их голоса.

Уже стемнело, а Дав все не возвращался. Я задремала, сидя в кресле — том самом, которое он занимал чаще других. Но вздрагивала от каждого шороха, от каждого звука, доносившегося с улицы.

Ждала…

Да, как это ни ужасно, я беспокоилась о Даве. О своем мучителе и похитителе. Проматывала в голове вчерашнюю сцену и вздрагивала от ужаса. Что, если сегодня нападавших было больше? Сможет ли Дав так же виртуозно отбиться, скажем, от десятка налетчиков? А если ему что-то подмешают в еду? А если сам Лавр подставит его — за то, что он отказался отдать ему меня.

Словом, накручивала себя, как могла. Думала о самом худшем вместо того, чтобы радоваться дню, проведенному без него.

— Еще бы морги принялась обзванивать, — рыкнула на себя же. — И больницы.

Но и это вдруг показалось неплохой идеей. Вот только телефона у меня не было, Дав об этом позаботился.

Он вернулся глубоко за полночь. Кажется, я снова задремала и пропустила момент его возвращения. Бежать было поздно. Я замерла в кресле и притворилась, будто глубоко сплю.

Дав не включал свет, ориентируясь в темноте, как огромный дикий кот. И это в очередной раз доказывало: со зрением у него все в полном порядке. А очки… наверное, носит их для солидности. У меня в институте была знакомая, которая без очков выглядела слишком нелепой и чересчур жизнерадостной. Так вот, очки она надевала исключительно на экзамены, чтобы казаться серьезнее и умнее. И это срабатывало. Однажды мы даже провели эксперимент: один и тот же преподаватель ставил ей разные оценки. Не ориентируясь на знания, а исключительно определяя их по внешнему виду.

Я расслышала звон — кажется, Дав налил себе выпить. А после склонился над креслом, в котором я спала. Типа спала.

— Притворяться — это та же ложь, — мягко проговорил он.

И как, черт его дери, догадался?! Неужели в темноте заметил, как дрожат мои веки? Или определил по звуку дыхания? Да что со мной не так? Даже притвориться спящей в полумраке не смогла.