Деспот

Ставлю перед молчаливым Мироном Львовичем чашку с кофе. Делает глоток, откинувшись на спинку кресла, и я с наносным безразличием говорю:

— Анжела просила передать, что покончит с собой.

Он успел переодеться. И вновь безупречен. Никаких красных пятен на вороте. Вздыхает и закрывает глаза:

— Ты поэтому опоздала?

— Нет. Я просто не уследила за временем.

На виске бьется венка гнева, а лицо спокойное и умиротворенное.

— Вы сделаете мне выговор? — интересуюсь с издевкой и легким высокомерием.

— По-хорошему, тебя стоило бы уволить, Софушка, — отставляет чашку и смотрит на меня. — Опаздываешь, перечишь и имеешь наглость со мной зубоскалить.

Возмущенно охаю. Да я само уважение и вежливость. Меня вновь накрывает злость на Мирона Львовича. Он мне надоел! Помурыжил, во все дырки заглянул и теперь можно уволить? А я сама уволюсь!

— Я напишу заявление!

— Я тебя приказом уволю! — ультимативно хватает за запястья и грубо дергает на себя. — Села на стол и рот закрыла.

— А вот не буду!

Покидает кресло, рывком усаживает на стол и снимает с шеи галстук. Отталкиваю Мирона Львовича, но он опрокидывает меня спину и под мое шипение стягивает запястья, чтобы затем завести руки за голову.

— Мирон Львович, я буду кричать!

— Кричи, — задирает юбку, игнорируя неуклюжие пинки, и в ярости смотрит на мои трусы.

На несколько секунд смущенно замираю. Переводит раздраженный взгляд на лицо и вскидывает бровь:

— Ты серьезно, Софушка?

— Ненавижу кружева, — отвечаю сквозь зубы.

— Ты бы еще панталоны надела!

— А вот и надену! Растянутые, старые и застиранные!

С треском рвет трусы, и я взвизгиваю, пнув Мирон Львовича в живот. С меня хватит! Надоело быть его личной потаскухой. С рыком разводит ноги в стороны и затыкает мои вопли трусами, грубо проталкивая их в рот. А потом я получаю слабую и игривую пощечину

— Тихо!

Оторопев от “жестокости” Мирона Львовича со слезами на глазах, смотрю в его бледное и сердитое лицо. Расстёгивает ширинку, и я с мычанием вскидываюсь на столе.

Резким толчком берет меня, закинув мои лодыжки себе на плечи. Крепко удерживает за бедра, в животном неистовстве врываясь меня до основания отбойным молотком. Головка его толстого члена давит на матку, проскальзывая через сжатые от испуга мышцы. Каждый рывок отдается волной болезненного удовольствия и жалобными всхлипами.

Наваливается на меня, растягивая вскинутые бедра болью, и наращивает скорость. Не будь у меня кляпа во рту, я бы голосила на весь офис от слепой и черной похоти и страха быть порванной безжалостными фрикциями. Под злобными толчками со скрипом сдвигается стол и с шелестом рассыпаются бумаги.

В глазах темнеет, лоно сжимается от очередного рывка, и меня вспарывают раскаленные судороги оргазма. Стены и потолок вибрируют под спазмы, и на пару секунд меня глушит мое же мычание, что гулом отзывается в ушах.

С охами выныриваю из омута и пьяным взглядом смотрю в глаза утробно рыкнувшего Мирона Львовича, который выскальзывает из меня и со стоном проводит подрагивающей головкой по клитору, чем вызывает новый спазм. Густая и горячая сперма стекает по нежным складкам опухшей вульвы и собирается подо мной лужицей.

Мирон Львович целует в колено. Отпрянув, опускает мои трясущиеся ноги и с тяжелым дыханием падает в кресло. Гляжу на потолок и пытаюсь осознать произошедшее, обмякнув на столе пудингом без костей и мышц. Вряд ли можно назвать это грубое и жесткое соитие актом любви.

— Софушка, ты там заснула? — хрипло спрашивает Мирон Львович.

Отрицательно мычу и выталкиваю языком кляп изо рта.

— И чего ты вздумала неожиданно сопротивляться? — голос тихий и усталый. — Решила меня порадовать?

Со стоном кладу связанные руки на живот и покряхтыванием сажусь.

— Это была не игра.

— Да ты что? — приподнимает брови.

— Да, вы меня изнасиловали.

— Даже так? — сипло посмеивается, покачиваясь в кресле. — Нет, Софушка, я сделал тебе дисциплинарное взыскание громким и струйным оргазмом.

Опускает взгляд на ширинку. Брюки в области паха потемнели от влажного пятна. Поднимает глаза и ухмыляется:

— Тебе тоже по душе игры в недотрогу.

— Я описалась, что ли? — скривив губы, краснею жгучим стыдом.

Мирон Львович касается влажного пятна и под моим изумленным взглядом и внимательно принюхивается к пальцам.

— Это не моча, — тихо и авторитетно изрекает, уронив руку на подлокотник. — Поздравляю тебя со сквиртом. Я у тебя теперь точно первый во всех смыслах.

— Сомнительное достижение. На вашем месте мог быть кто угодно, — скрываю стыд под злостью.

— Думаешь? Кто, например?

— Я же сказала. Кто угодно, — упрямо повторяю и отворачиваюсь. — Отстаньте и руки развяжите.

— Ты у меня сейчас договоришься до второго оргазма, Софушка.

С укором смотрю на заносчивого мерзавца, и он усмехается, когда я перевожу взгляд на его член, что наливается кровью и разбухает в размерах, ритмично подрагивая.

— Сколько страха в твоих глазах.

— Мирон Львович…

— Я же предупреждал, что спрошу за опоздания по всей строгости.

Неуклюже соскакиваю со стола и голопопая бегу прочь, прижав связанные руки к груди. Понимаю, что далеко не уйду, но настроена решительно. Что-то во мне перемкнуло, когда увидела мокрый пах Мирона Львовича. Это неправильно. Я не должна раскрываться под ним развратной и похотливой сукой, которая фонтаном кончает от его члена.

— Софушка, что же ты со мной делаешь? — смеется Мирон Львович и покидает кресло. — Маленькая озорница.

— Мне надо работать! — взвизгиваю я и дергаю ручку двери. — Мирон Львович! А вдруг к вам заявятся посетители?!

— Подождут, — размашисто шагает ко мне.

Я устроилась на работу к секс-террористу, не иначе. Зарплату еще не получила, а уже во все щели отымел. Оглядываюсь. Ну, точно маньяк! Скалится в безумной улыбке, неторопливо подплывая ко мне.