Стой, ты мой (СИ) - "Гринч"

- Там с этой ведущей не сильно смешно было, - говорит, помолчав. - На слёте журналистов награду присуждали. А тот дедок, к которому она в номер сунулась, в комиссии сидел. Он в отеле с женой жил, и когда эта дура к ним заявилась, жена его решила, что я ему девицу заказал. Типа подмазывался, чтобы журналу нашему награду дали. И меня из-за этого с конкурса сняли, - он усмехается. - Прибить ее тогда хотелось, - без перехода не в тему добавляет. - Прошлое в прошлом, да, Кристин.

Не поняла, он спросил или что.

Откашливаюсь:

- Слушай, твой сын...

- Ни сын, никто. Ты и я. Закроем тему.

- Да. Но просто...

- Кристина, всё.

- Ты вечно командуешь! Ты и я, мне ясно, но хватит меня затыкать, - цепляюсь в его брюки, тащу его ближе.

Все еще сижу, он тормозит прямо перед моим лицом, бьюсь носом ему в пах. Отстраняюсь, он давит мне на затылок и прижимает к себе. Верчу головой, чувствую, как под шелковой тканью растет эрекция.

Моя щека на пижаме, под ней возбуждение, и знаю, что нет трусов, он не любит.

Он гладит меня по волосам.

Я в опасности.

Он не просил, но я не совсем дура, замечаю, как он во время секса на мои губы смотрит и не решается. Но в этом-то он первый, и сомневаюсь, как быть, наверное, сесть перед ним на колени, открыть рот и всё - недостаточно.

В одной американской комедии девственник возомнил себя мачо и сказал девушке "отсоси мне, прелесть".

И она как давай ржать. Так не обольщают.

Но Алекс мог бы не молчать, и хотя бы с этого начать "отсоси мне, Кристина".

Черт, какое испачканное в разврате слово. Лишь в моей голове и моим голосом - а меня потряхивает.

- Возьми в рот, Кристина.

Нет, так я покраснею словно рак и будет некрасиво.

И тут бдыщ, соображаю, что выкупанная в бесстыдстве хриплая просьба вслух прозвучала.

В доказательство руки перестают гладить волосы и задирают мою голову.

Он возвышается, мутным взглядом изучает мое лицо, такой соблазнительный в своей грубоватой натуре, огромный лакомый кусок моего торта.

- Ладно, - соглашаюсь.

Кладу пальцы на резинку и оттягиваю штаны. Заглядываю. Меня ждут, блестит выступившая смазка. Пахнет гелем для душа, свежесть арктики. И чуть-чуть парфюмом.

Касаюсь языком. Лизнув каплю с головки останавливаюсь, он вздрагивает, ниже стягивает штаны и сжимает мой затылок. Наклоняюсь и смыкаю губы.

Кожа тонкая и горячая, горчит, как и везде его тело, вкус мужской косметики. Вбираю на полную, но даже до половины не дотягиваю, а он будто еще растет прямо во рту у меня.

Он мне не помогает. Я искренне стараюсь, но словно съела мороженку и развлекаюсь с оставшейся мега-палкой, нужна инструкция.

Отклоняю голову, но не успеваю выпустить его изо рта, Алекс удерживает за подбородок, говорит:

- Шею щас не напрягай.

Пытаюсь расслабиться, но ощущаю, что он медленно лезет глубже, мне в горло, язык скользит вдоль длинного сухого отрезка кожи, слезятся глаза и кашель разбирает, когда с ним внутри прижимаюсь лицом к жестким зарослям.

Почти, как поцелуй, он и здесь бородатый, и мне так же не хватает воздуха.

- Если буду так делать, выдержишь?

Он заткнул мне рот и спрашивает.

Держит несколько секунд и рывком наружу. Я кашляю, он зарывается рукой в мои волосы и массирует пальцами затылок. Перед глазами подрагивает член, с него до моих губ тянется блестящая паутина слюны.

- Малыш, ты как?

- Давай, - глотаю воздух.

Он тут же толкается снова. Погружается до упора и двигается во рту, захлебываюсь, у меня начинается насморк, и, кажется, что я задохнусь, но чувствую, как он сходит с ума и заражаюсь, дышу, держусь за его бедра и держу его в ловушке, он телом и сердцем в моей власти, как привязанный бьется, как помешанный, твердит мое имя.

Он быстро сдается. Шлепает мне по языку, чертыхается, выскальзывает. Сквозь зубы длинно охает и пачкает мою сорочку.

Встаю, он толкает обратно, кусает губы, судорожно целует. Валится со мной на кровать и сжимает талию, бормочет ерунду, что щас пойдет на кухню мне за ягодами, что ему рвёт рассудок, он влюбляется каждую минуту сильнее и этому нет края, спаси меня от себя, Кристина, задирает ночнушку, на теле расцветают цветы поцелуев, и ни черешню, ни клубнику он мне не принесет, распята на простынях и гибну, несколько часов по пустыне из пекла в оазис.

Моюсь в холодном душе.

Алекс все таки на кухню собирается, и я прикидываю, что заказать. Ягод теперь мало будет, хочу конфет. И шампанское.

Слышу, как к нам в номер кто-то долбится, и натягиваю футболку и шорты из корзины.

Выглядываю.

У дверей маячит управляющий Денис, чудесно, что вы уже проснулись, говорит.

Ага. В шесть утра.

Он заводит свою песенку про съемки, повезло, что мы остались на праздник, сегодня в полночь все будет супер-пупер, бла-бла, не могу разбудить вашего фотографа, Александр, может, вы со мной прогуляетесь, покажу кой чего.

Какой-то ненормальный мужик, носится электровеником круглые сутки.

- Я сама на кухню схожу. Ты пока помоги человеку, - посылаю поцелуй за спиной у Дениса, Алекс улыбается, провожает меня жадным взглядом, мне так невыносимо хорошо, что готова рухнуть в коридоре и не вставать.

На ходу влезаю в толстовку. На кухне встречаю одногрупников, зажимают бутерброды в зубах и чешут в мастерскую, хотят пескоструем на зеркало рисунок нанести.

- Тебе это интересно? - забираю с бутерброда у Николь сыр и жуюсь.

- А чем заняться? - она хмыкает. - Егор сказал, что Алекс Антона уволил, и, вообще, он мутный. А с гостями тут в обители ты общалась? Они же только о себе любимых серенады поют. Пошли тоже. Заперлась в берлоге в зимней спячке с шикарным мужчиной и сосешь лапу.

Давлюсь сыром, Николь хлопает меня по спине.

- Что? Мне одной скучно с нашими детьми. Реально, как маленькие, - передразнивает. - Ванёк, а айфон свой слабо песком пробить? А ноут? А тимберленды?

Прикидываю: Алекс застрял с Денисом. Оставаться в одиночестве не смогу и попрусь его искать.

- Пошли, - соглашаюсь.

В мастерской стоит тойота Марии, свежевымытая, пахнет химией, блестит, и никого рядом нет. Из окна под потолком нестерпимо дует, по голым ногам скачут мурашки.

- Закройте, - просит Николь. Брезгливо оглядывается. - Блин, надо было вина хоть взять. Видела, два официанта втихушку праздновать начали. Уже тридцать первое, веришь?

Ваня ставит стремянку и лезет к форточке.

- Кстати, а машина не заперта? - Егор дергает ручку. - У мамы тут фляжка была с коньяком, будешь?

- Просто коньяк без кока-колы? - она качает головой. - Невкусно.

- Бутериком закуси.

- Сходи лучше за вином.

- Народ, слышьте, - от окна зовет Ваня. - Короче прям под окном снег весь разрыт. Как будто влез кто-то.

- Зачем лезть через окно? - оборачивается Николь. - Ваня, закрывай бегом, я замерзла.

- Нет, правда. А еще...

- Ну-ка, - идет к нему Егор. - Слезай, я гляну.

- Ну слушайте, - возмущается Николь.

- Погоди.

Егор поднимается по стремянке. Ваня внизу осматривает пол.

- А если официант? Он ведь тут батрачит, - тороплюсь к окну. - Вдруг они с Антоном так и не успокоились. Дай мне тоже посмотреть.

- Сюда похоже втащили что-то тяжелое, - сообщает сверху Егор. - С этой стороны нет камер, это подвал, раскопали сугроб у стены. Следы будто от ящиков, снегом уже заметает.

- Ящики с оружием! - ахает Николь. - На входе у охраны они бы запищали, их втащили через окно! Боже!

- Какое нафиг оружие? - морщится Ваня. - Здесь преступный синдикат, по-твоему? Фильмов насмотрелась?

- А что еще в окно незаметно проносить? Антон заказал киллера, нас хотят убить! По-тихому, вдали от города, - заключает она. - Я знала! - у нее такой вид, словно она от радости вот-вот запрыгает.

Оглядываю мастерскую. Ящиков полно, и в инструментах я ничего не понимаю, но пистолет от сверла какого-нибудь, отличу.