Эммануэль Арсан - Эммануэль
Она слышала, как он застонал от наслаждения. Потом стоны превратились чуть ли не в крики, и сквозь них она услышала голос Марио:
– Теперь я вошел в вас. Я пронзаю вас копьем в два раза более острым, чем у обычного мужчины. Вы чувствуете это?
– Да, это чудесно, – простонала Эммануэль. Могучий поршень сам-ло на три четверти вышел из Эммануэль, потом снова вернулся и начал, все увеличивая темп, свое движение. Она не знала, доставляет ему Марио радость или боль, ей было не до этого; она рычала, извиваясь на подушках. Двое мужчин соединили с ее криками свои. Эти крики разорвали предутреннее молчание, и собаки в окрестных домах начали отчаянный концерт. Но эти трое ничего не слышали – они были в другом мире. Великая гармония царила в этом трио, как в хорошо отлаженном механизме. Никогда ни одна пара не способна достичь такой гармонии! Руки сиамца сжимали грудь Эммануэль, и она посылала свое тело ему навстречу, помогая ему как можно дальше проникнуть в нее, желая, чтобы он разорвал, разодрал ее.
Марио чувствовал, что силы сам-ло неисчерпаемы, но сам он уже почти опустошил себя. Он вонзил свои ногти в спину юноши, как бы давая ему сигнал. Извержение двух вулканов шло одновременно, гам-ло изливался в лоно Эммануэль, получая с другой стороны такие же дары. Эммануэль же кричала так, как ей никогда не приходилось кричать раньше. Горький, пряный вкус она ощущала чуть ли не в горле. Ее голос отражался от черной воды канала, и нельзя было понять, к кому обращены ее слова:
– Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю…
Полюби любовь
«Анна-Мария Серджини»… В звуке «и» этого женского имени, когда его произнес Марио, было что-то нежное, волнующее, – даже в том, как внезапно этот звук оборвался.
Девушка продолжала сидеть за рулем своего автомобиля, когда Марио взял ее руку с длинными, не украшенными кольцами пальцами, и поднял вверх как бы вручая Эммануэль.
«Анна-Мария» – звучало эхом в Эммануэль; она словно пыталась задержать в сознании эту ласковую дрожь раскатистого флорентийского «р». «Анна-Мария» вслед за словами поплыли отрывки церковных песнопений и запах ладана, и запах тающего воска. PANIS ANGELICUS.
Девичьи колени, благопристойно прикрытые юбкой. Восхитительные видения! О RES MIRABILIS! Гортань, в которой рождается это «и», язык, касающийся увлажненных губ, полураскрытых губ, за которыми мерцают ровные белые зубы… О SALUTARIS HOSTIA… И сияние, струящееся сквозь цветные витражи, сияние иного света, для которого нельзя найти слов в бедном школьном словарике.
– Она великолепна, – прошептала Эммануэль. – И какая ликующая, уверенная, счастливая собой чистота! – Сердце Эммануэль дрогнуло. – О таком совершенстве можно только мечтать.
– От вас зависит сделать эту мечту осуществимой, – произнес Марио, и Эммануэль встрепенулась – неужели он и в самом деле может подслушивать ее мысли? Анна-Мария улыбалась так доброжелательно и непринужденно, что Эммануэль сразу же почувствовала себя абсолютно естественно и сжала руку своей новой знакомой.
– Но не сейчас, – сказала Анна-Мария с той же прелестной улыбкой. – Я не могу опоздать на дамский чай, я обещала.
Машина ее была очень низкой, и она смотрела на Марио, задрав голову, словно он вырос еще на несколько футов.
– Ты найдешь кого-нибудь, кто тебя подбросит.
– Но…
– Поезжай, сага, поезжай!
Колеса взвизгнули на гравии. Опечаленная Эммануэль смотрела вслед уносящейся прочь мечте.
– Я думаю, что узнала сегодня самое прелестное существо во Вселенной, повернулась она к Марио. – Где вы разыскали этого ангела?
– Она моя родственница, – ответил Марио. – Иногда становится моим шофером.
И тут же полюбопытствовал:
– Она показалась вам настолько интересной?
Эммануэль словно не расслышала вопроса.
– Она завтра вернется, – сказал Марио и после небольшой паузы продолжал:
– Я хочу вам сказать вот что: вы можете не только заинтересовать ее, но, я уверен, и заставить прислушаться к самым серьезным предложениям.
– Я? Что вы! – запротестовала Эммануэль. – Как это у меня получится? Я ведь совсем еще новичок.
Она даже разозлилась – неужели ее учитель считает свое дело законченным после одного-единственного урока?
Теперь они, пройдя по саду, поднялись на террасу и снова сидели в гостиной.
– Я уверена, что вы достаточно занимались ее воспитанием, разве я могу что-нибудь добавить к этому? – сказала Эммануэль.
– Речь идет не о ее воспитании, а о вашем.
Он остановился, дожидаясь ее ответа, но Эммануэль молчала, и выражение ее лица оставалось скептическим. И он начал свое объяснение.
– Видите ли, тот процесс, который начался в вас, должен быть вами же и завершен. Нет пока таких форм, которые были бы вашими в степени, достаточной, чтобы дать вам как бы другое существование. Но, может быть, вы и сейчас уже довольны собою?
Эммануэль решительно тряхнула копной волос.
– О нет! Совсем нет!
– Ну, так шагните дальше, – голос Марио звучал почти устало. Однако он продолжал:
– Как женщина вы вполне можете быть удовлетворены своей любовью: она в известной степени – достаточное условие существования. Но вы – богиня, и поэтому благоденствие других имеет к вам самое прямое отношение.
Она улыбнулась, вспомнив помост, храм, ночь. Он внимательно смотрел ей в лицо.
– А вы начали заниматься просвещением вашего супруга?
Эммануэль покачала головой. Выражение ее лица было и дерзким, и смущенным.
– Он разве не удивился вашему долгому отсутствию?
– Удивился.
– И что же вы ему сказали?
– Я сказала, что вы водили меня в опиекурильню.
– И он отчитал вас?
– Он потащил меня в постель.
В глазах своего исповедника Эммануэль прочитала немой вопрос.
– Да, – решительно ответила она. – Я думала об этом все время, пока мы занимались любовью.
– И вам это понравилось?
На лице Эммануэль можно было прочитать ясный ответ. Она снова переживала в памяти то новое, что испытала, когда в глубинах ее тела семя Жана смешивалось с тем, чем засеял ее недра сам-ло – И вам хочется испытать это снова, спокойно констатировал Марио.
– Но я ведь сказала уже, что подчинилась вашему Закону.
И это было правдой. Ей трудно было поверить в то, что в ее мыслях могли возникнуть какие-то сомнения. И чтобы убедить Марио, она торжественно повторила то, что он сформулировал накануне: ВСЯКОЕ ВРЕМЯ, ПРОВЕДЕННОЕ НЕ ЗА ЗАНЯТИЯМИ ЛЮБОВЬЮ, – ПОТЕРЯННОЕ ВРЕМЯ!
И тут же спросила:
– А что же делать Анне-Марии, чтобы не терять времени?
– Готовиться к перерождению. Бежать из мира, где занимаются самобичеванием, в мир, где наслаждаются счастьем.
Эммануэль продолжала спрашивать, она рассуждала:
